История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I - Алексей Величко

В ходе арианских споров Иерусалим стал цитаделью Православия. Его епископ Макарий созвал здесь в 346 г. Собор, поддержавший св. Афанасия Великого, и посвятил Максима в епископа Диоспольского. И хотя впоследствии влияние епископа Кесарии ослабело из-за разделения этой большой митрополии на три части, первенство Иерусалима, как митрополии, признавалось по-прежнему далеко не всеми. Даже известны послания блж. Иеронима, резко критиковавшего епископа Иоанна Иерусалимского за то, что за разрешением спорного вопроса тот обратился не к епископу Кесарийскому, а в Александрию, чем нарушил иерархию должностей[766].

С начала V в. епископ Кесарии начал уступать свои права Иерусалимскому собрату, поскольку повсеместно Иерусалимский престол относили к числу важнейших апостольских кафедр. И епископ Ювеналий Иерусалимский предпринял многочисленные попытки, чтобы увеличить права своей кафедры. Он пытался добиться успеха ещё на Эфесском Соборе 431 г., но напрасно. Дошло до того, что св. Кирилл Александрийский даже написал письмо папе св. Льву Великому, чтобы тот ни при каких обстоятельствах не удовлетворял просьбы Иерусалима получить митрополичьи права и власть над соседними провинциями.

Тогда Ювеналий обратился к св. Феодосию Младшему, который и дал разрешение на первенство Иерусалимского патриархата в трёх Палестинах, Финикии и Аравии. Нет сомнения в том, что именно поэтому Ювеналий так охотно поехал на «Разбойный собор» в качестве сопредседателя Диоскора, а потом его поведение постоянно варьировалось, что он ни при каких обстоятельствах не желал фрондировать с царём. Это решение императора встретило протест со стороны Максима Антиохийского, чьи права оказались нарушенными. Но «Разбойный собор» также не вынес никакого суждения на этот счёт. И только на Халкидонском Соборе вопрос разрешился к удовольствию Иерусалима. А 23 октября 451 г. Ювеналий и Максим Антиохийский заключили между собой соглашение, ранее одобренное св. Феодосием Младшим, согласно которому власть Иерусалимского патриарха распространяется на митрополии трёх палестинских провинций[767].

Из сказанного легко понять, что никакой самостоятельной роли Иерусалимская церковь не играла, хотя, при известных обстоятельствах, мнение её предстоятеля могло повлиять на результат противостояния более мощных кафедр.

Константинопольская церковь. Рождение этой Церкви едва ли было первоначально замечено, и уж не с ней, во всяком случае, были связаны перманентные споры о преимуществе той или иной кафедры и вытекающие отсюда административно-судебные прерогативы. Византий был маленьким городом на берегу Босфора, а его епископ подчинялся митрополиту Гераклеи. Здесь никогда не проповедовали апостолы, и данная кафедра не имела своих святых мучеников и сподвижников, которыми могла бы гордиться перед остальными епархиями.

Но, являясь главой Церкви, император желал иметь у себя такого же помощника, каким в гражданской сфере для него являлся префект претория. Александрия в силу своей территориальной удалённости и особых претензий её епископов не могла дать соответствующей кандидатуры, равно как и Антиохия. Римский епископ остался на территориях, курируемых императором Западной империи и, конечно, не мог быть помощником сразу двух царей. Тем более, что в скором времени он примет на себя обязанности поддержания безопасности западных провинций, разоряемых варварами. Как видели выше, Иерусалим был не в состоянии играть заметную роль в Кафолической Церкви.

В силу всё более расходящихся интересов Запада и Востока, цари начинают присматриваться к тому, кто был в их непосредственной власти. Таким образом, вышло, что единственным кандидатом на это место мог стать только архиерей Константинополя. Очевидно, к осознанию такого решения восточные цари пришли далеко не сразу, как видим, этот вопрос стал актуальным только во времена св. Феодосия Великого, когда арианство, по существу, уже агонизировало, мир медленно восстанавливался в Церкви, а император мог оценить создавшееся положение и принять единственно правильное решение.

Надо сказать, авторитет Константинопольского престола через некоторое время несколько вырос, так что уже в 338 г., когда император Констанций низложил епископа своей столицы Павла, на пустующую кафедру напросился Евсевий Кесарийский, ясно понимающий все выгоды положения архиерея «Нового Рима»[768].

Естественно, придать такой же статус, какой имел префект претория, можно было только путём закрепления соответствующего положения Константинопольского архиерея в церковноправительственной иерархии. Это тем более становилось важным, поскольку Александрийский епископ, используя слабость императорской власти на Востоке, по сути, насадил на престол «Нового Рима» своего ставленника в обход царя.

И св. Феодосий Великий руками Вселенского Собора 381 г. нанёс конкуренту в церковно-административных полномочиях тяжёлое поражение, расчистив дорогу скромному в то время Константинопольскому епископу, которому предоставили второе место по чести после Римского епископа. А признав его вторым епископом Церкви, перенёс на него те прерогативы, на которые притязал Александрийский папа.

По одному авторитетному мнению, сама необходимость принятия на Втором Вселенском Соборе (Константинополь, 380–381 гг.) известного 3-го канона о преимуществах Константинопольского епископа после Римского папы обуславливалась, в первую очередь, желанием оградить архиерея Царьграда от амбициозных Александрийских патриархов[769].

И в 381 г. Второй Вселенский Собор не только публично развенчивает Александрийского папу, признав хиротонию его ставленника на Константинопольский престол ничтожной (4-й канон), но и торжественно провозглашает в своём 3-м каноне: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что город этот есть новый Рим». Другим своим правилом (2-й канон) Собор прямо ограничил власть Александрийского епископа пределами его диоцеза, для видимости заметив, что и восточный епископ начальствует только над восточной церковью с сохранением тех преимуществ, которые ему предоставили Никейские каноны. Попутно это правило больно ударило и по Риму, уже привыкшему к тому времени вторгаться в дела других митрополий.

Для Александрии и Рима это был как удар грома среди ясного неба. Первоначально Александрия смиренно приняла решение императора (а то, что это его решение никто не сомневался), но последующие епископы этой патриархии — Тимофей, Феофил, св. Кирилл, Диоскор действовали так, словно никакого 3-го правила не существует. Александрия долго считала Константинопольского собрата «выскочкой», а в столице, в свою очередь, Александрийского патриарха называли не иначе, как «Египтянин»[770].

Александрия быстро нашла себе союзника. Хотя рождение 3-го канона действительно не обуславливалось антиримскими настроениями на Востоке, но, конечно же, затрагивало интересы Рима, который до этого всегда поддерживал хорошие отношения с Александрией, да и в целом был покороблен сравнением себя с ранее совершенно незначительным в церковной среде городом. Особенно обидным было титулование Константинополя «новым Римом», что на фоне многовековой истории столицы великой Империи и ещё не истреблённого провинциализма Царьграда выглядело для латинян каким-то неудачным анекдотом.

В Риме преимущества Константинопольского патриарха не признали — он вообще там едва ли считался persona grata. Во-первых, в Италии действительно опасались роста авторитета столичной кафедры, особенно в условиях военного времени, когда Рим и так оказался забытым императорами Запада, привыкшими уже жить в Равенне. Во-вторых, между Римом и Константинополем шёл довольно оживленный спор из-за Восточной Иллирики, который в гражданском отношении зависел от Константинополя, а в церковном — от Рима. Потом, как мы видели, эта провинция совершенно отошла к Константинополю, что вызвало ещё более резкое охлаждение отношений, так что уже при патриархе Аттике столичный клир открыто конфронтировал с западным[771].

На Аквилейском соборе в Италии, куда за апелляцией прибыл обиженный Максим, отцы откровенно возмущались тем, что поставление Нектария (381–397) Константинопольским патриархом и Флавиана (381–404) Антиохийским архиереем произошло без консультаций с Римским папой, западными епископами и вообще без созыва Вселенского Собора в Риме, «который считается первым престолом в христианском мире даже на Востоке». Но опять, как и раньше, всё решила личная воля императора, не оценившего подобные кардинальные предложения по вмешательству в дела Восточной Церкви[772]. Правда, следует иметь в виду, что негативное отношение св. Амвросия Медиоланского ко Второму Вселенскому Собору было обусловлено не прямым пренебрежением папского престола; просто, в силу своего убеждения, Святитель полагал, что такие вопросы должны решать исключительно с участием всей Вселенской Церкви, а не одной её части.