Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848 - Иван Жиркевич

– С Богом! – сказал государь.

Тут формально поехали мы, как выразился государь, по «тычкам» и, наконец, стали подыматься в гору.

– Ну, – сказал государь, – если уже тут нас не вывалили, то это «неопровергаемый» экипаж! Как ты его назвал?

– Тарантас, ваше императорское величество!

При всем том в одном месте мы сошли с экипажа, и государь остановился на небольшой площадке и любовался видом на Волгу и вообще всей местностью. В это самое время один обыватель, спустившись с горы и не предвидя подобной встречи, подле самого того места, где мы стояли, стал сваливать поземь. Граф Бенкендорф, который следовал за нами в особом экипаже с Адлербергом, сказал вслух сему последнему:

– Ну, видно, что государь сегодня весел, если все это так легко сходит с рук губернатору!

Когда же мы совсем поднялись на гору и подъезжали к дому вице-губернатора, государь спросил:

– Что за дом? – Получив ответ, он продолжал: – Вот место для губернаторского дома, а не там, где он теперь. Здесь вся Волга и весь город по новому моему предположению в виду, и потому запиши, чтобы здесь быть губернаторскому помещению. Но этот проект тогда составить, когда распланируется верхняя набережная, а до того времени теперешний дом губернатора непременно устроить, как я сказывал, а потом он может перейти к вице-губернатору, где он удобно расположится тогда с казенной палатой и со своими чиновниками.

Объезжая далее, я заметил, что государь приметно становился веселее, смеялся и шутил со мной, встречая хотя несколько замечательное лицо, всегда спрашивал меня:

– Кто это? – И на одном балконе, заметя красивую даму, на вопрос: «Кто?» получив ответ: «Не знаю», улыбнувшись мне, сказал:

– Твои шашни.

– Почему вы это полагаете? – спросил я.

– Ты сегодня мне наизусть сосчитал более сотни помещиков и чиновников, то как же тебе не знать здесь всех хорошеньких!

– Государь! – заметил я. – С дворянами и чиновниками я всякий день имею дело, а хорошенькие появились в Симбирске вовсе не для меня! – И подобно этому государь очень много говорил со мной.

На квартиру возвратились мы в четверть четвертого. Отпустив всех, мне и инженерному офицеру приказал следовать за собой и в зале, взяв лоскуток бумаги и карандаш, изволил на плане обозначить собственноручно все то, что указывал на местах. Быстрота взгляда и память его простирались до такой степени, что, видевши один раз местность, на плане сейчас усмотрел несколько ошибок и исправил их с математической точностью. Потом написал 12 пунктов для проектов, записку сию отдал Варенцову, а мне сказал:

– Тебе же ничего! Пиши ко всем и все, о чем мы с тобой говорили в пути!

Я побежал домой омыться и очистить пыль, которой был усыпан в буквальном смысле с головы до ног. Но едва успел это сделать, как явился фельдъегерь с докладом, что ждут обедать. В то время как я вошел в приемную комнату, я слышал, как Адлерберг громко сказал Позену:

– Заставляют государя дожидаться!

Стоявший у дверей камердинер в ту же минуту пошел доложить, и мы приглашены были следовать к столу. Граф Бенкендорф, взяв меня за руку, громко и ласково сказал, как будто в опровержение слов Адлерберга:

– Хорошо другим, а нам с вами и умыться не дали время! Государь приказывает вам, чтобы вы за столом сели возле него.

Стол был накрыт в кабинете. Государь был в сюртуке без эполет и, когда мы вошли, приветствовал нас:

– Прошу не прогневаться, господа! Хозяин принимает вас в неглиже, без церемоний! Признаюсь, устал немного.

За столом сидели: в верхнем конце – прусский полковник Раух, с правой руки его – государь, возле него я; с левой руки Рауха – граф Бенкендорф, возле него В. Ф. Адлерберг и все прочие, по старшинству чинов.

Во время обеда государь преимущественно изволил заниматься разговором со мною, и вот два обращенные ко мне замечания:

– У тебя огромное здесь помещение, настоящий дворец, но не может похвалиться чистотой. Мебель эта твоя или другого кого?

– Помещика Кроткова, ваше императорское величество.

– Славная и роскошная. Мне тебя жаль, Жиркевич! Ты соскучишься в Витебске.

– Отчего? – сказал В. Ф. Адлерберг, вмешавшись в разговор. – Я знаю витебское общество: оно небольшое, но весьма согласное и приятное!

– Я не боюсь скуки, государь, – сказал я, в свою очередь, – я найду средство ее прогнать.

– Что же ты будешь делать?

– Более заниматься делом.

– С ума сойдешь! – возразил государь.

За обедом, как будто стараясь ободрить Аренда, который во время разъезда нашего был у жены моей с визитом и там говорил:

– Ну, не пройдет мне сегодня, что я похвалил заведения больницы, а он (его величество) был недоволен ими, – когда подали стерлядь, государь спросил у меня:

– Часто у тебя попадают такие уроды?

– Довольно часто, государь, это местный продукт.

– Вчера Миллер[492] потрошил ее, а Николай Федорович засучивает рукава и жалеет, что не ему, а другому пришлось делать операцию, – и милостиво взглянул на Аренда, который до этого времени сидел пригорюнившись, а тут тотчас повеселел.

Когда встали из-за стола и мы вышли уже в другой покой, государь приказал мне вернуться и, рассуждая о корабельных лесах, которые, по местным донесениям, показывались пришедшими в негодность, приказал принести один дубовый кряж и, указывая мне, сказал:

– Посмотри! Вот что доставил мне Лобанов и что они называют никуда негодным! Такого леса бездна валяется, чтобы он сгнил, или под рукой продается. Сегодня же напиши к князю Волконскому, что я видел этот кряж и чтобы он распорядился непременно разобрать и отобрать все подобное и, что окажется, чтобы доложил мне. Ну, ступай теперь с Богом!

Когда я выходил, граф Бенкендорф, остававшийся тут же, заметил мне:

– Вот вы думали, что совсем распрощались с удельными, а пришлось еще переписываться с князем Волконским! Губернский предводитель просил государя о бале, – продолжал граф, – но как мы через час уезжаем, то это решительно невозможно. Извините нас тоже и вы пред дворянством.

Потом, проходя приемный покой, где ожидал его Андрей Бестужев:

– Я не могу беспокоить государя насчет вашего желания представиться: он вас видел уже. Но если вы еще непременно этого желаете, то через час, когда государь будет уезжать, будьте здесь и, если я найду случай, я доложу.

В 6 часов в приемной комнате против дверей кабинета стояли: я, Андрей Бестужев и городской голова. Государь изволил выйти в фуражке на голове; взглянув на нас, повернулся назад в кабинет, и раздавшееся через минуту громкое «ура» возвестило, что экипаж тронулся с места и государь выехал.

Я полагаю, что и теперь появление Андрея Бестужева было для него неприятно, и он через задние покои и через крыльцо изволил пройти к своему экипажу.