Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов

и попом, и дьяконом, и игуменом, всем 84 человеком петь понахиды и заупокойные обедни служить соборне же». Тогда же были установлены дни поминания и других владимирских князей и княгинь, в том числе «по Всеволожей великой княгине Марье, во иноцех Марфе», — марта в 19-й день (день её смерти), и «по Всеволодове же великой княгине Анне» — февраля в 3-й день (память Симеона Богоприимца и Анны пророчицы)"4.

О почитании Всеволода Юрьевича во Владимире свидетельствует и одна из редакций Жития Александра Невского, составленная в 1591 году бывшим архимандритом владимирского Рождественского монастыря (а в будущем — митрополитом Ростовским) Ионой Думиным. Со слов монаха того же Рождественского монастыря Антония автор Жития записал рассказ о чудесном видении, случившемся двумя десятилетиями раньше: Всеволод вместе с другими русскими святыми — Борисом и Глебом, Александром Невским (мощи которого лежали тогда в Рождественском соборе), а также похороненными во владимирском же Успенском соборе братом Андреем Боголюбским и сыновьями Юрием (Георгием) и Ярославом и ростовским святым Петром, царевичем Ордынским, — восстав из гроба, отправился на помощь русскому воинству, вступившему у подмосковного села Молоди в жестокую битву с рвавшимися к Москве крымскими татарами (30 июля 1572 года). Причём Всеволод в видении рождественского инока оказывается первым среди князей, похороненных в Успенском соборе: «И увидел сей инок (Антоний. — А. К.) Всеволода, поспешно вставшего из гроба... И вышли они все семеро из великого святилища церковного, и нашли у церковного притвора семь быстрых коней, изготовленных для битвы... Они же, скорые помощники во бранях отечеству своему, воссели на коней, и... вскоре все семеро воспарили по воздуху через крепостную стену...» («воспарили» они пока что к Ростову, где их ждал восьмой небесный споспешник, Пётр, царевич Ордынский, похороненный в ростовском Петровском монастыре, и уже оттуда направились к Москве)"5.

А вот за пределами Владимира личность великого князя Всеволода Юрьевича была известна не так хорошо — во всяком случае, в монашеской и вообще церковной среде. Свидетельством тому легендарное «Сказание о граде Китеже» — памятник, бытовавший в XVIII веке в среде старообрядцев, но сложившийся гораздо раньше (не позднее XVII столетия). Главным героем «Сказания» является сын Всеволода, святой и благоверный князь Георгий Всеволодович, погибший от рук татар и почитавшийся как мученик и святой. Но об отце его авторы «Сказания» имели самое смутное представление, почему и перепутали его с другим Всеволодом — почитаемым русским святым Всеволодом (Гавриилом) Мстиславичем, князем Псковским, умершим за 14 лет до рождения нашего Всеволода. Именно его сыном и оказался в «Сказании...» князь Георгий Владимирский116.

А новгородский книжник XV века, один из авторов так называемой Новгородской Карамзинской летописи, перепутал Всеволода Юрьевича с другим его тёзкой — Всеволодом Святославичем Чёрмным: сообщив под 1203 годом о вступлении последнего на престол (киевский!), он через несколько строк, под правильным 1212 годом, поместил известие о том, что «преставися Всеволод Юрьевич, княжив в Суздале лет 10»117.

Плохо представлял себе личность князя Всеволода Юрьевича и составитель ещё одной редакции Жития Александра Невского — знаменитый псковский агиограф XVI века Василий (в иноках Варлаам). Дед Александра назван у него Всеволодом Владимировичем, сыном того самого Владимира, «иже просвети... Русскую землю святым крещением»118, хотя реальный Всеволод был не сыном, а внуком Владимира — и, конечно же, не Владимира Святого, а Владимира Мономаха. Та же ошибка была повторена и в кратком Житии святого Александра, включённом в Пролог (сборник кратких житий, памятей святых, слов на различные праздники церковного года, расположенных в соответствии с церковным календарём), а потому получившем широкое распространение в русской книжности119.

Во Владимире на Клязьме таких ошибок, кажется, не допускали. Здесь память одного из своих великих князей продолжали чтить и в XVI, и в XVII веке, и позже. Так, в XVII веке над погребением князя Всеволода Юрьевича был помещён «надгробный лист», написанный вполне в традициях житийной литературы и прославляющий «благоверного и христолюбивого великого князя», украсившего своими трудами град Владимир («и оттоле наречеся Богородичен град» — как сказано в «надгробном листе»)120.

Во время восстановительных работ в Успенском соборе в 1882 году в числе прочих была осмотрена и расчищена гробница князя Всеволода Юрьевича[41]. Тогда же над нею повешено было пять лампад. Имя князя Всеволода-Димитрия Георгиевича (Юрьевича) включалось и в святцы — правда, далеко не во все; так, оно имелось в рукописных ростовских святцах конца XVII века (известных лишь в выписках), где значилось под 15 апреля, днём кончины князя122.

(Ныне имя князя Всеволода (Дмитрия) Юрьевича включено в Православный церковный календарь, издаваемый Московской Патриархией. Память его празднуется 23 июня (6 июля по новому стилю) в Соборе Владимирских святых).

Но в памяти большинства людей — как живших до нас, так и наших современников — князь Всеволод Юрьевич остался прежде всего великим правителем, одним из создателей могучего Владимирского государства и родоначальником «Великого гнезда» русских государей. Мы уже приводили слова тверского летописца XVI века о Всеволоде Великое Гнездо как об отце «всем русским нынешним князьям». Тем более «отцом всем нынешним московским князьям» считали его в Москве. А понимать слова средневекового книжника можно и в том смысле, что многие черты будущей российской государственности и политической жизни Московского царства были заложены в правление самого могущественного из владимирских князей.

Всеволод Юрьевич не был последним великим князем Владимирским, умершим своей смертью в почёте и славе в стольном Владимире. Той же смерти удостоился и его старший сын Константин. Но Константин занимал великокняжеский стол слишком малый срок — менее двух лет; его княжение почти не запомнилось потомкам. И потому именно Всеволод Юрьевич стал тем князем, который олицетворял собой могущество великих князей Владимирских. В страшную эпоху татарского засилья, равно как и в последующую эпоху войн с «татарскими царствами» — осколками Великой Орды, его правление в сознании русских людей приобретало поистине эпические масштабы. «И бысть имя его славно в многых землях; болгары победи, и орды его трепетаху, на татарех дани имаше; и владея болгары Волгою и до моря; и град Суздаль заложи» — такими словами подвёл итоги княжения Всеволода Великого один из книжников XVI века123. И хотя реальный Всеволод Юрьевич никогда не взимал даней с татар (да и не мог этого сделать), равно как и не владел землями волжских болгар «до моря», в процитированных словах отражены не одни только фантазии московского книгописца, но, так сказать, взгляд на роль Владимирской Руси и владимирского «самодержца» в исторической перспективе.