Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии - Луи Жаколио

— Это ложь! — прервал его последний, не произнесший ни единого слова во время этого длинного рассказа.

— О! Только на это вы нашли возможность возразить мне? — спросил Сердар с презрительной улыбкой. — Вот что уличит вас: сообщение священника, который, негодуя на совершенную у него кражу, написал обо всем этом моей семье.

И Сердар вынул из своего портфеля письмо и передал его Барбассону.

— Клянусь честью, — продолжал сэр Уильям, — я не похищал признание Бёрнса, о котором вы говорите.

И он сделал инстинктивное движение рукой, как бы собираясь достать какую-то бумагу. Жест этот поразил Барбассона.

— Надо будет посмотреть! — подумал он про себя.

— Честь сэра Брауна! — воскликнул Сердар с нервным смехом. — Не играйте такими словами! Кому же другому, кроме вас, интересно было завладеть этим письмом? Если вы не сами взяли его, то поручили украсть кому-нибудь из ваших уполномоченных. Я кончил, друзья мои! Вы знаете, что он с тех пор, опасаясь моей мести, преследовал меня, как дикого зверя, унижаясь до союза с тхугами, лишь бы убить меня. Мне только одно остается спросить у вас: неужели двадцати лет моих страданий и преступлений этого человека недостаточно для того, чтобы оправдать мое поведение, и не есть ли право присуждать к жизни или смерти, которое я присвоил себе, самое естественное право законной защиты?

После нескольких минут совещания Барбассон отвечал торжественным голосом:

— По единодушному нашему согласию и по чистой совести этот человек принадлежит вам, Сердар.

— Благодарю, друзья мои, — отвечал Сердар, — это все, чего я хотел от вас.

И, обернувшись к сэру Уильяму Брауну, он сказал ему:

— Вы сейчас узнаете мое решение. Я не могу просить вас возвратить мне признание Бёрнса, которое вы, конечно, уничтожили; но я имею право требовать, чтобы вы написали это признание в том виде, как оно было сделано, чтобы не оставалось никакого сомнения в моей невинности и в вашей виновности и чтобы я имел возможность представить его военному суду для отмены приговора, позорящего меня. Только на этом условии и ради вашей жены и детей я могу даровать вам жизнь… Напишите то, о чем я вас прошу, и когда мы приблизимся к берегу Цейлона, лодка свезет вас на берег.

— Следовательно, — возразил сэр Уильям, — вы хотите отправить к моей жене и моим детям опозоренного мужа и отца?.. Никогда!.. Скорее смерть!

— Не выводите меня из терпения, сэр Уильям; бывают минуты, когда самый стойкий человек становится беспощадным, неумолимым… и забывает даже законы человеколюбия.

— Я в вашей власти… мучайте меня, убейте меня, делайте со мной, что хотите, мое решение непреложно… Я совершил в молодости преступление, большое преступление, и не отрицаю этого… я горько сожалею об этом и не хочу, сославшись даже на Бёрнса, игравшего главную роль во всем этом деле, умалить значение этого преступления. Но так постыдно отказаться от положения, которое я занимал, потерять чин генерала и место в палате лордов, вернуться к жене и детям, чтобы они с встретили меня презрением, — здесь он не мог побороть своего волнения и со слезами, которые вдруг залили все его лицо, задыхаясь от рыданий, закончил свой монолог, — на это я не могу согласиться, никогда не соглашусь… Вы не знаете, что значит быть отцом, Фредерик де Монморен.

— Бесчестье сына было причиной смерти моего отца, сэр Уильям!

— Не будьте же на меня в претензии, если я хочу умереть, чтобы не опозорить своих детей! Выслушайте меня, и вы не будете настаивать и возьмете мою жизнь, которую я отдаю, чтобы искупить свой грех. Да, я был негодяем, но мне было двадцать лет, мы проиграли огромную сумму, Бёрнс и я; я не хочу, поверьте мне, оскорблять его память, уменьшая свою вину против вас, но должен сказать все, как было. Он один взломал шкаф в адмиралтействе, он против моего желания согласился на постыдный торг, толкнувший его на преступление; я виновен только в том, что согласился его сопровождать к вам, чтобы разделить с ним плоды его преступления. Вы почти не были знакомы с ним, и его посещение показалось бы вам странным… Это, конечно, не уменьшает вины, и преступление не заслуживает извинения, но искупление, которого вы требуете от меня, выше моих сил… Неужели вы думаете, что и я не страдаю? Двадцать лет живу я с угрызениями совести; я пытался преданностью своей стране, честным исполнением своих обязанностей войти в соглашение со своей совестью, но это не удалось мне… И с тех пор как вы блуждаете по всему миру, мои беспокойные мысли следуют за вами, и я дрожу каждую минуту, что вот наступит час возмездия. Ибо этого часа, часа правосудия Божьего, я жду также двадцать лет, уверенный, что он наступит, роковой, неумолимый! Какая пытка!

Лоб несчастного покрылся крупными каплями пота, лицо его судорожно подергивалось. Невольное чувство сострадания начинало овладевать Сердаром; будучи великодушным, он в эту минуту тем легче поддался этому чувству, что не мог предположить, чтобы пленник играл комедию, заранее придуманную им.

— Вы говорите о вашей семье, пораженной вашим несчастьем! — продолжал, рыдая, губернатор. — Чем больше вы правы, тем больше я думаю о своей… Помимо моих детей и всего рода Браунов, мой позор падет еще на четыре ветви… многочисленный род Кемпбеллов из Шотландии, Канарвонов из графства Уэльского…

— Кемпбеллов из Шотландии, говорите вы… Вы в родстве с Кемпбеллами из Шотландии? — прервал его Сердар с горячностью, которая удивила всех свидетелей этой сцены.

— Леди Браун, — бормотал пленник, выбившийся из сил, — урожденная Кемпбелл, сестра милорда д'Аржиль, главы рода, и полковника Лайонела Кемпбелла из Четвертого шотландского полка, прославившегося во время осады Хардвар-Сикри.

Услышав эти слова, Сердар судорожно поднес руку ко лбу… Можно было подумать, что он боится потерять рассудок; глаза его с безумным выражением устремились в пространство… Тысячи самых несообразных мыслей зашевелились в мозгу… Жена лорда Брауна — урожденная Кемпбелл? Но если это правда, то прелестные молодые девушки, которых он видел, племянницы его сестры, его милой Дианы!.. И месть должна поразить их… Вдруг точно черный покров заслонил ему глаза; он сделал несколько шагов вперед, размахивая руками… Кровь прилила ему к сердцу, к вискам, он задыхался… Наконец под влиянием какой-то высшей силы он хрипло вскрикнул и упал на руки Рамы, который бросился, чтобы поддержать его. Барбассон вне себя хотел броситься на пленника, но Нариндра удержал его знаком.

— Сэр Уильям Браун, — прокричал маратх громовым голосом, — знаете вы, кто этот человек, которого вы поразили в самое сердце… знаете ли?