Корфу - Владимир Виленович Шигин

на груди вашей да изъявит всем и каждому признательность Государя к великим делам своего подданного, им же прославляется царствование наше». В самом Петербурге победу при Треббии отметили салютом и торжественным молебном.

Состоявший в переписке с фельдмаршалом граф Ростопчин писал Суворову: «Воин непобедимый, спешу уведомить вас, сколь Государь обрадован победами вашими и как мы все, честные люди, в углу церкви молим Господа о сохранении героя российского на славу отечества и жизнь бесконечную».

В Вене известие о победе на Треббии была принята с особым восторгом. Как раз перед этим туда пришло известие о разбитии австрийского генерала Гогенцолерна и все с замиранием сердца ждали известия от Суворова, и тот ожиданий не обманул. Впрочем, при австрийском дворе к известию о победе отнеслись куда сдержаннее, чем в Петербурге.

– Конечно, победа – это прекрасно, но Суворов забрал слишком много власти, и чем дальше, тем больше он не считается с мнением гофкригсрата! – нашептывал императору Францу интриган Тугут.

– Да, мы должны быть с этим стариком настороже! – соглашался со своим министром Франц.

Что касается Франции, то там известие о разгроме при Треббии совпало с очередным правительственным кризисом. Буквально за несколько дней до сражения в Париже произошел очередной правительственный переворот, и вместо одной партии совет директории возглавила другая.

Новость о сокрушительном поражении вызвала бурю возмущения как среди политиков, так и среди народа. Виновные генералы были немедленно вызваны в столицу для ответа. По Парижу же начали расклеивать листовки: «Генерал Суворов на пороге Франции!», «Отечество в опасности!», «Все к оружию!».

Самого Суворова в те дни занимали совершенно иные заботы. Фельдмаршал тревожился, что за генералом Лапойпом в его тылу может объявиться и сам Моро, но тот так и не объявился. Когда же Моро узнал о разгроме Макдональда при Треббии, то и вовсе остановился, понимая, что теперь Суворов займется им. В этом любимец Парижа не ошибся.

– Кажется, нам пора угостить и Моро, что-то давненько мы его не лупили! – объявил Суворов и, развернув войска, двинул их навстречу северной французской армии.

Тот не стал ждать нового погрома, а почел за лучшее откатиться к Апеннинам.

Что касается Макдональда, то, отступая, он с остатками своей армии прокрался по горным тропинкам в Геную, где только и смог отдышаться. В тылу французов же с каждым днем вспыхивали крестьянские мятежи и горе было тем, кто отставал от своих…

Узнав о разгроме Макдональда, сдалась и казавшаяся неприступной цитадель Турина – три тысячи солдат и более полутысячи пушек. Казалось, битва за Италию приближается к своему победному завершению…

Глава третья

Жаркое солнце Нови

Едва отгремели победные залпы на берегах Треббии, Суворов поспешил в городок Александрию (не путать с Александрией египетской!), что был в опасности от наступления Моро. Тем более что в александрийской цитадели еще держался французский гарнизон. Пока от французов не было известий, фельдмаршал ежедневно выводил войска на маневры, заставляя их перестраиваться на ходу, атаковать, штурмовать крепостные стены.

В начале июля радостная новость – подошла из России дивизия генерала Ребиндера. Фельдмаршал сам встречал подходящие полки, и, объезжая их, называл солдат чудо-богатырями, те отвечали дружным «ура». Узнавая старых солдат, Суворов дарил им червонцы и вспоминал общие сражения.

Союзники, по-прежнему, осаждали Мантую. Вскоре новый успех – перед Суворовым сложил оружие гарнизон Александрийской цитадели. Победителям сдались две с лишним тысячи солдат с двумя сотнями пушек и шестью знаменами. Покончив с цитаделью Александрийской, фельдмаршал велел везти осадный парк к следующей Тортонской крепости. Пока тащили волами огромные мортиры, сдалась Мантуя – одна из сильнейших крепостей Европы, почитавшаяся ключом к Северной Италии. Генерал Фуасак-Латур прислал Суворову свою шпагу, тот отослал ее обратно. В плен сдались 10 тысяч солдат и тысяча офицеров, помимо этого была захвачена еще тысяча поляков. Трофеи составили почти семь сотен пушек, огромные запасы снаряжения и флотилия канонерских лодок. Победа была громкая и славная.

Во Франции падение Мантуи вызвало всеобщее оцепенение.

– Это позор французского оружия! – кричали тогда на парижских улицах.

Бедного Фуасак-Латура немедленно лишили мундира и с позором изгнали со службы. Вена, разумеется, радовалась. Причем там ставили падение Мантуи выше всех иных суворовских побед. Император Павел Первый тоже был весьма доволен и немедленно возвел Суворова в княжеское достоинство с титулом Италийского.

– Крепости падают, что спелые яблоки с дерева, только успевай хватать! – шутили молодые поручики и подпоручики в нашем лагере.

Седые капитаны да майоры отвечали им со знанием дела:

– Все дело в том, кто трясет дерево!

Сам Суворов был рад, что теперь, когда все важнейшие крепости пали, и он может, не боясь удара в спину, заняться вторжением в Генуэзскую Ривьеру, чтобы окончательно добить бежавшего туда Макдональда. Много времени и нервов занимали ответы на бесконечные инструкции из Вены. И император Франц, и министр Тугут, и члены гофкригсрата – все пытались руководить фельдмаршалом, и всех ему приходилось ласково ставить на место. Отсед.

А французы тем временем стремительно очищали Италию. К концу июня они оставили Тоскану и Флоренцию, потом вымелись из Ливорно и Лукки. Всюду союзников встречали цветами и криками «Вива Мария!», «Вива Суворов!». Французский генерал Гарнье принужден был собрать все немногочисленные силы в Риме и ждать своей участи.

На юге Италии благодаря мужеству отряда капитан-лейтенанта Белли пал Неаполь, и королевская власть была восстановлена во всем Неаполитанском королевстве.

Если Италия, благодаря громким победам русского фельдмаршала, была уже почти освобождена, то в Швейцарии эрцгерцог Карл по-прежнему не желал драться с неприятелем в ожидании спешащего туда корпуса генерала Римского-Корсакова. Сами австрийские генералы говорили, что эрцгерцог Карл, безусловно, талантлив, но болен душевно, а потому и воюет с причудами.

Помимо всего прочего из Вены стали командовать своими генералами через голову фельдмаршала. Генералы эти интриговали и своевольничали. Больше всего жаловались на быстрые марши, которые якобы весьма изнуряют австрийцев и утомляют самих генералов. Снабжение было, как и раньше, самым отвратительным: хлеб – кислым, мясо – вонючая ослятина, вино – сильно разбавленным.

– Если бы у австрийцев отнять перо и бумагу, то и крамолы никакой бы не было! Как же мне надоели все эти гадкие проекторы, каверзы и хитрости венские! – не раз говорил Суворов с досадой.

В отчаянии фельдмаршал писал в те дни императору Павлу: «Робость Венского кабинета, зависть ко мне, как чужестранцу, интриги частных двуличных начальников, относящихся прямо в гофкригсрат, который до сего операциями правил, и безвластие мое в производстве сих (операций) прежде доклада на тысячи верстах, принуждают меня, Ваше Императорское Величество,