Время красного дракона - Владилен Машковцев

Однако Порошин и Гришка Коровин не подчинились указанию и уговорам Антона Телегина — ликвидировать Держиморду и тем более Майкла. Несколько раз тайком они обсудили предложение Антона и отвергли его.

— У Антона свои соображения, у нас — другие, — утвердил Гришка.

На четвертые сутки пребывания на острове дед Кузьма запалил на буграх к ночи три костра, подавая сигналы скитам староверов.

— Чую, не пройдем с грузом через топь, — говорил и Коровин.

Кузьма подтверждал:

— Тута, знаючи, на лодках пройтить проще. Не суетитесь, прийдуть за нами на плоскодонках. Дед Мухомор с Малашей как пить дать — появются. Я им соли и батисту наобещал, оне миня ждуть.

— Где они хлеб добывают? Сколько их там? — допытывался Порошин.

— Всехго-то три семьи, три скита. Рожь оне сеють, орехами кедровыми живуть, картошкой, брюквой, охотой на лосей. И прирученные лоси у них в большом размножении. Пьють сталоверы молоко лосиное. Курицы и хгуси у них имеются, кабанчики, овцы, пасеки. Да ить и хголодуха бываеть от заморозков, от ветра-сиверка. И селебро плавють. Посуда всия у них из селебра. Да ин пользовать не можно — выбросють. Мы для них — похганые.

Тамо для хгостей отдельная изба — похганая. Оне в нее не заходють. На отшибе хата. А крестются сталоверы двумя перстами.

— Ты как с ними, Кузьма, познакомился?

— Дед Мухомор мой родич, стало быть.

— Когда они там поселились?

— Аще при царе-батюшке, царствие ему небесное.

— Они по топям ходят, как мы?

— Ни, в болотоступах плетеных. А чаще верхом на лосях. На сохатых верхом нашу путю за неделю миновать можнучи. В обратную тропу оне лося мни верхового дадуть. А сохатый к ним сам опосля возвернется.

— А охотники зимой к ним случайно не пробиваются?

— Ни, пузырить болото, опасно. Не замерзаеть натвердо.

— А водка у них водится, самогон? — страдальчески вопросил Держихаря.

— Водочки и самогону нетути. Ин брагу, дыднако, варють.

Дед Кузьма приволок из пещеры-хаты на восточный мыс парашют, туда же перенесли мешки с грузом, разожгли еще один костер. В полночь из темноты к мысу выплыла плоскодонка, на которой стоял седой старик в белом одеянии, держа в руках шест.

— Энто я, Мухомор, — поднялся от костра Кузьма.

— Людишки божьи? — спросил седой старикашка, не выходя из лодки.

— Людишки похганые, но опальные, — ответил Кузьма.

— С чем пожаловали?

— Соли привезли, пороху, ниток, тряпки-платки.

— Гостей не примем, пущай проживают на твоем острове, Кузьма.

— Людишки-то не от сатаны, Мухомор. Даст бог, озарятся верой вашей.

— Скоко раз говорено, Кузьма: поганых не принимаем.

— Оне от Серафима, Мухомор.

Из ночи выплыли еще две плоскодонки. На одной был здоровяк-юнец, на другой — русокосая девица лет двадцати, в платке, подвязанном по-старушечьи. Девица ширнула легонько Мухомора своим шестом:

— Потребно поговорить с ними, дед.

— Я супротив, Маланья, — настаивал на своем дед Мухомор.

Девица не послушалась Мухомора, подогнала плоскодонку к берегу, выпрыгнула, подошла смело к полыхающему костру. Мухомор и богатырь-юнец последовали за ней.

— Здравствуй, Малаша! — снова поклонился Кузьма.

— Кажите товар, — приказала девица, ответив деду Кузьме легким поклоном.

— А ты чем платить станешь? В червонцах мы не нуждаемся, — выступил на шаг вперед Держиморда.

— У нас рухляди много, — подбоченилась Малаша.

— Зачем же нам ваша рухлядь? — ветрел в разговор и Гришка.

— Рухлядь по-ихнему — энто соболя, пушнина. С древлести тако именуется, — объяснил Кузьма.

— А нам и соболя не требуются, милая, — улыбнулся Порошин. — Мы просим у вас убежища, крыши над головой. Люди мы мирные, тихие, в бога веруем.

— Крестись! — скомандовала Малаша.

Порошин перекрестился лукаво двумя перстами. Надо было как-то успокоить несговорчивых староверов, хотя и без них можно было обойтись, остаться на острове деда Кузьмы.

— У тя бесы в очах, — усмехнулась Малаша. — Ты и в бога-то, наверно, не веришь. Поди комиссар, чакист?

— Откуда тебе известны в этой глухомани чекисты? — спросил Порошин.

— Она на земле бываеть, шастаеть изредку за солью, за тряпками, связь с друхгими обчинами держить, — раскрыл секрет Малашиной осведомленности дед Кузьма.

— Не примем гостей! — утвердил Мухомор.

— У нас два пуда соли, ситец, сто катушек с нитками, платки и вот! — развернул парашют Гришка Коровин.

— Серафим Телегин направил нас к вам, — врал Порошин, скрывая, что Эсер казнен.

— А хде сам Серафим? — зыркал Мухомор из-под седых, мохнатых бровей.

— Серафим в подполье, за ним НКВД охотится, — лгал безбожно Аркадий Иванович.

Майкл встал перед Малашей на одно колено, по-рыцарски:

— О, бьютыфыл гел! Ай лавью!

Малаша рассмеялась, отпихнув Майкла ногой, обутой в лапоток:

— Вы аще и заморского скомороха приволокли! Вы куды шли — в балаган базарный али к скитам святым?

Дед Мухомор был недоволен Малашей. Громко говорить и смеяться — грех. Испортилась внучка хождением в мир греховный. И нечего спорить с пришельцами. Не можно подпускать их к скитам на Лосином острове, показывать путь к месту божьему. Но как выманить у них соль, порох, нитки, материю? Малаше нельзя появляться на большой земле. Ищут ее нехристи-чакисты. Выдал Малашу на земле в одном приходе иуда, не выдержав пыток. Не можно боле появляться внучке в миру. А дед Кузьма редко приходит, раз в два года. Трясут гости платками цветастыми, соль в мешках соблазняет. Прости, господи, душу слабую!

— Литовки принес? — простонал Мухомор.

— Полдежины кос, пару вил, — развернул холстину дед Кузьма. — Дюже тяжко было, чуть не утопли в трясине. Не пойду боле к вам, старость — не радость, нетути силушки.

Здоровяк-юнец топорики гладил, лезвия острых ножей ногтем пробовал, очень уж ему хотелось завладеть этим богатством. И Малаша на платки зарилась.

— А мож, пустим их в поганую избу? — тронул за плечо внучку Мухомор.

— Пустим, — согласилась Малаша.

Через полтора часа плоскодонки с хозяевами и пришельцами, с богатым грузом, виляя и пробиваясь через тину и грязевые ловушки, причалили к Лосиному острову староверов. Порошин пытался запомнить дорогу по звездам, но вскоре запутался и понял, что отсюда не выбраться самостоятельно. Как-то странно было ощущать себя на этом затерянном и непонятном островке, в мире, где нет и не было советской власти, НКВД, партийной организации, радио и газет. Хотя на острове жили три семьи староверов, никто гостей не встретил, любопытных не было. Пришельцы добрались до указанной им Поганой избы, при свечах навели порядок, вытерли пыль, вымыли пол, улеглись и уснули сладко. А пробудились, когда солнце взошло высоко.

Лосиный остров был обширен, через узкий перешеек соединялся еще с одной землей, более лесистой. В междулесье чернелись хорошо распаханные сохами поляны. Лошадей у староверов не было, пахали на лосях. Дикого сохатого нельзя приручить. Домашнего лося можно только вырастить. И у всех трех скитов были жердянные огороди с домашними лосями. Кузьма не упоминал о коровах, но на острове паслись шесть коров и два быка. В одном ските обитала семья старовера Акима, в другом — Онуфрия. Добротно рубленый из лиственниц дом деда Мухомора прятался в стороне, возле кедров, на самом выгодном низовье с родником. Ключевая вода струилась по деревянному лотку, падая на берег озерца, бежала дальше — в болото.

В скитах Акима и Онуфрия порядки и устои были строгими, с поселенцами Поганой избы они не общались, не разговаривали. И обратиться к ним можно было только через деда Мухомора, Малашу или ее брата Сергия. Правда, дочка Акима — Феня прибегала изредка тайком в Поганую избу послушать о диковинках мира — самолетах, паровозах, танках и пушках, о волшебном радио, которое якобы перебрасывает слова по воздуху за тыщу лосиных переходов и боле.

Майкл встречался часто с Малашей Мухоморовой. Он, видимо, нравился ей. Она учила его пахать, управляя упряжкой сохатых. Поганой избе староверы выделили черноземную поляну под рожь и гречиху, снабдили семенами. Мол, по весне сейте хлеб, вскопайте огород под картошку, никто не станет кормильцем вашим окромя земли. Дед Кузьма на Лосином острове прожил неделю, взял у Гришки Коровина за провод через болота десять тысяч рублей, отбыл домой верхом на сохатом, пообещав доставить к Васюганью следующим летом двенадцать мешков пшеницы, два пуда соли, товару красного.

— Через топи хлеб и соль сами потащите, на своих лосях. А я подъеду обозно на Купалу к Малому болоту, — сказал он Мухомору.

Запасы хлеба на Лосином острове были значительны. Порошин понял, что зерно завезла Малаша в обмен за соболей, куницу, беличьи шкурки.

— Без налога живем — богато! — посмеивался Майкл. — Без НКВД живем — весело, как русские говорят!

Но жить было трудно. Деньги из ограбленной сберкассы не пригодились, деньги никто не брал, хоть в печку их бросай. И приходилось с утра до вечера выпиливать плахи, собирать кедровые орехи, бруснику и морошку, валить на дальнем острове лес, дрова рубить. И все это за хлеб, за полушубки, валенки и шапки. Зима подпирала, а пришельцы были одеты легко. И давила всех оторванность от мира. Порошин горевал, думая о Вере и Дуняше. Он почему-то надеялся на близкую встречу. Но завыли вьюги-метели, заволокло Васюганьи болота буранами, остановилось время, будто окоченело. Затихла околдованно вся великая Россия под белыми снегами.