Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога - Леонид Васильевич Беловинский

Жизнь в домах ветхозаветного купечества текла неторопливо и размеренно, а, следовательно, такой же была жизнь и на заселенных им улицах. П. Вистенгоф писал: «Но в самое то время, когда большой город живет такою светскою, разнообразною жизнью, другая его половина, отделенная лишь небольшою рекою, представляет совершенную противоположность его шумной разгульной жизни. Житель Замоскворечья (разумеется, исключая некоторых домов, где живут дворяне) уже встает, когда на Арбате и Пречистенке только ложатся спать, и ложится спать тогда, как по другую сторону реки только что начинается вечер. Там жизнь деятельная и общественная – здесь жизнь частная, спокойная, которая вся заключается в маленьком домике и его семейном быте; в длинных, пересекающихся между собою переулках вы не видите почти никакого движения, и редко прогремит там щегольская карета, на которую почти всегда высовываются из окон» (38, с. 20–21).

«Сам», поднявшись чуть ли не с рассветом, помолившись и напившись чаю, уезжал на весь день в «город». А «сама», съездив к ранней обедне, целый день убивала время с захожими странниками и странницами, приносившими вести о том, что «белый арап на нас войной поднимается» да что где-то «целые города под землю проваливаются», с гадалками, гадавшими на женихов дочкам, а слаще того – со свахами. Или сидели целый день у окошка в надежде, что кто-нибудь проедет или пройдет, либо подерутся уличные мальчишки, а не то собаки или петухи; пили без конца чай с вареньем и заедками, грызли орехи, сплетничали с прислугой и приживалками и бедными родственниками, каковых обитало в купеческих домах множество. У первогильдейского торговца мануфактурным товаром Дурылина «при наличии большой, даже исключительно большой семьи (в наличном составе семьи бывало до двенадцати детей) дом наш кишел бедными родственницами, свойственницами, просто знакомыми. Одни из них постоянно жили у нас в доме; другие домовничали, то есть переселялись на летние месяцы; третьи «гащивали» неделями; четвертые приходили на праздники, на рожденья и именины – а сколько их было, этих именин и рождений в огромной семье!». Однако же все с домочадцами да с домочадцами и со скуки умереть можно. Счастьем было, если приедет в гости такая же дебелая купчиха, может быть, даже с дочерьми – тогда и наливочка на столе появлялась. Вообще, по свидетельству современников, купчихи старого времени не чурались не только наливочек, но и мадерцы и даже ромцу. Ходили слухи и об иных их грешках. Даже говаривали, что купчиха держит мужа «для закону», кавалера «для людей», а кучера – для удовольствия. А что ж, ежели целыми днями ничего не делать, помирая со скуки, да жирно есть и сладко пить, так грешная плоть-то и взбунтуется. Даром ли по купечеству держали кучеров чревастых, таких же упитанных, как их лоснящиеся лошади?

«Ветхозаветное» небогатое купечество жило большими патриархальными семьями и обычно в доме помещались престарелые родители хозяина, отошедшие от дел. Дети, маленькие и взрослые, располагались в жилых комнатах основного этажа или в мезонине. Прислуга была немногочисленной, ограничиваясь кухаркой, дворником, кучером, нянькой, иногда горничной, так что в некоторых случаях прислуживали мальчики, служившие при лавках или амбарах, и младшие приказчики. Патриархальные отношения распространялись не только на детей и прочих домочадцев, но и на приказчиков и «мальчиков». Жили они в «молодцовских», питались, а мальчики и одевались «от хозяев», и в случае необходимости получали от грозного и частенько пьяного хозяина таску или «волосянку». Вот образчик таких отношений. «Впрочем, говоря о благочестивой жизни дедушки, я должен сказать, что отец мой, хотя наружно и почитал его (своего тестя. – Л. Б.) и боялся до самой смерти, но не особенно долюбливал, потому что, по рассказам отца, доставшийся ему при семейном разделе капитал в семь тысяч рублей перешел весь в руки дедушки как опекуна, и из этого капитала разновременно получено было отцом моим только от трех до четырех тысяч, а остальные с процентами на капитал остались у дедушки. Некоторые подьячие предлагали отцу моему судиться с дедушкой и вытребовать с него на законном основании тысяч до двенадцати, т. е. весь капитал с процентами, потому что дедушка не брал никогда от отца никаких расписок в получении отцом от него наследства, верно рассчитывая, что отец не посмеет с ним тягаться. Отец, может быть, и решился бы просить через суд полного возвращения ему наследства, но крестная этого не дозволила. «Если ты, Иванушка, – говорила ему крестная, – будешь судиться с батюшкой (так наши родители и сама крестная звали дедушку, потому что он был и ей отцом посаженым), то не будет тебе от меня моего божьего благословения». Отец мой, тоже воспитанный в благочестивых правилах, очень уважал свою мать и дорожил ее благословением» (160, с. 17). Так что при всем благочестии и даже вере в денежных делах на слово, с чужими капиталами купцы иной раз обращались весьма просто: «Не отдам, и весь сказ!».

Однако и патриархальные купцы были разные. С. В. Дмитриев, живший в мальчиках у ярославских купцов Огняновых, затем ставший у них приказчиком и описавший, день за днем, весь годовой круг их жизни, сожалел о другом. «Они приучили меня к религии и ее обрядам, приучили к чистоте и аккуратности: каждая вещь должна знать постоянно свое место, каждую неделю ходить в баню, бриться, стричься и т. д. и т. п., словом, приучили чуть ли не к роскоши, по крайней мере по понятиям среды, к которой я принадлежал, и не дали ничего практического – чем и как доставать средства на такую аккуратную и безбедную жизнь?!.. За время службы и безбедной жизни у Огняновых появилась у меня совершенно незаметно избалованность. Подходишь к хозяину: «Дайте 50 рублей вперед». – «На что тебе?» – «На костюм». – «Бери!» – «Дайте 100 рублей». – «На что?» – «На пальто». – и т. д.

Все просимые суммы всегда отпускались без всяких векселей или расписок, с резолюцией хозяина на расходном ордере: «Выдать с удержанием из жалованья по 5 рублей в месяц». Ни один служащий не ушел от Огняновых, не оставшись им должным ту или иную сумму, а если кто из служащих умирал, так его сами же хозяева и хоронили на свой счет.

В конце года весь долг ушедшего или умершего служащего списывали на убыток.

При тогдашних оборотах и барышах Огняновых для нас это было не диво. Например, за Нижегородскую ярмарку… Огняновы, имея в ярмарке меняльную лавочку и чайную торговлю, привозили чистого барыша от двухсот до двухсот пятидесяти тысяч рублей. Что же им стоило списать на убыток одну-две тысячи рублей за год… А нас, молодых служащих, эта безотказная выдача денег поизбаловала» (59, с. 121–122).

Так что купцы разные бывали. Но, естественно,