Повести о Куликовской битве - М. Н. Тихомиров

в основном ясен. Это произведение было написано не в Рязани, а в Московском княжестве. Дальнейшее территориальное уточнение пока невозможно. Необходимо только признать, что оно возникло в сфере влияния серпуховского князя Владимира Андреевича.

Когда мы говорили о композиционных особенностях Слова Софония рязанца, мы уже до некоторой степени приблизились к уяснению жанровой природы произведения. Наличие в нем мелких композиционных единиц с припевами эмоционального напевного характера, применение устнопоэтических эпитетов и еще более — формул отрицательного параллелизма явно свидетельствовали о значительной роли в нем песенного начала. Если прибавить к этому увлечение автора образом Бояна, искусного гусляра и песнотворца киевского, и если вспомнить, кроме того, ясно выраженное автором намерение восхвалить героев Куликовской битвы «песньми и гуслеными буйными словесы», то преобладающий песенный характер Задонщины станет совершенно очевидным. Можно сказать даже более: роль особенностей ораторского слова здесь менее заметна, чем в Слове о полку Игореве, только повествовательный характер заключения с перечислением понесенных потерь несколько ослабляет песенную стихию.

Несмотря на преобладающий песенный характер Слова Софония рязанца, почти все исследователи склонны считать его прозаическим, повествовательным произведением, а самого Софония рассматривать как книжника. Только один из наиболее проницательных филологов, И. И. Срезневский, еще в 1858 г., когда известны были только два списка Задонщины, высказал такой взгляд на это произведение, который до последнего времени остается почти одиноким. А между тем к нему необходимо вернуться. Ввиду того, что суждения И. И. Срезневского до сих пор не утратили своего научного значения, припомним их полностью. В своей работе, посвященной Задонщине, он писал:

«Сличая два списка Задонщины, вижу отличия, видоизменения выражений, перестановки мест, подстановки имен и лиц такие, каких переписчик делать не мог — по крайней мере так часто и так произвольно, как может делать только тот, кто пишет не с книги или с тетради, а с памяти. Вижу сверх того такое обилие и такую случайность грамматических неправильностей, каких нет в списках других памятников, как бы ни был безграмотен переписчик; и в этом видится мне, что Слово писано не с готового извода, а по памяти, если не в эти сборники, где оно нашлось, то в другие, из которых оно попало в эти. Если же оно было записанным в книгу по памяти, то значит было достоянием памяти, переходило от лиц к лицам как предание, произносилось в каких-нибудь приличных случаях или напевалось подобно былинам, думам, стихам, притчам, было в ряду с ними. Если же справедливо это, то в Задонщине мы имеем образец особого рода народных поэм литературного содержания. Задонщина напоминает Слово о полку Игореве — не даром оба слова одного рода. Защитить чистую книжность Слова о полку Игореве невозможно. Тем менее можно найти повод думать, что для устного поэтического пересказа воспоминания о Куликовской битве нужно было искать образца в таком слове, которое было достоянием одних книг, а не памяти. Опровергнуть, что Слово о полку Игореве не было достоянием одних, книг, — задача нелегкая. Защитить, что Слово о полку Игореве не произносилось или не напевалось, как доселе напеваются притчи и стихи, думы и былины, сказки и баянки, — задача трудная. Гораздо, легче предположить противное. Так и я позволяю себе предполагать: думаю, что и Слово о полку Игореве принадлежит к числу достояний, памяти, к числу таких поэм, каково — Слово о Задонщине» [733].

Точка зрения И. И. Срезневского, высказанная давно и надолго забытая, в настоящее время получает новое подтверждение. Три списка Задонщины, опубликованные после Срезневского, характеризуются также таким обилием всякого рода неисправностей, ошибок, непонятых мест, что вполне отвечают тем наблюдениям, какие сделаны были Срезневским над двумя списками, известными в его время… Этот несомненный факт является красноречивым подтверждением того, что списки Задонщины писались на том или ином этапе по памяти. Еще один довод в пользу этого можно видеть в том, что отдельные неисправности текста в рукописи Исторического музея, № 2060 явно обнаруживают свое звуковое, а не графическое происхождение. В этом смысле особенно интересны такие неисправности этого текста, как: потрезвимся мысльми вм, проразимся мыслию, стяжав вм. изтезавше, въсплещуть вм. въсклегчють, теряли вм. у нас стреляли. В подобных случаях неясное произношение отдельных звуков давало повод к ошибке или неправильному переосмыслению. Следовательно, надо думать, что одним из этапов, предшествовавших появлению текста в рукописи Исторического музея № 2060, была запись его с голоса и по памяти, которая не могла не способствовать увеличению количества ошибок. Если наши соображения о жанровой природе Слова Софония рязанца, или Задонщины, убедительны, то надо полагать, что Софоний подражал Слову о полку Игореве не книжным путем, а путем воспроизведения на слух и запоминания.

Если идейную сущность Слова о полку Игореве, как признавал К. Маркс, составлял призыв к единению русских князей, то надо сказать, что призыв этот был выражен в нем с такой поэтической проникновенностью и ораторской силой, что вышел далеко за пределы своего времени и стал звучать по поводу других исторических событий в иной социальной среде.

Особенно ожили мотивы и образы Слова о полку Игореве в эпоху после знаменитой Куликовской битвы, когда всей нашей стране нужно было единение, для того чтобы свергнуть ненавистное иго чужеземных захватчиков, сковавшее национальный гений великого народа.

О СОФОНИИ РЯЗАНЦЕ

Свидетельства памятников о личности автора Слова о Куликовской битве, или так называемой Задонщины, распадаются на три группы:

1. Во всех списках Слова о Куликовской битве, или Задонщины, где только упоминается имя автора, в текстах основной редакции Сказания о Мамаевом побоище и в записи XV в. автор произведения называется Софонием и характеризуется эпитетом «рязанец», что значит уроженец Рязани, выходец из Рязани. Этот эпитет неизменно встречается при упоминании имени Софония. Поскольку эпитеты, указывающие на происхождение лица из какой-нибудь области, давались обычно тогда, когда это лицо действовало в ином месте, то нет сомнения в том, что Софоний, ранее живший в Рязани, переселился в другой центр, в котором и создал произведение, сделавшее его известным.

2. Другая категория сведений о Софонии встречается гораздо реже: а) В некоторых списках Сказания о Мамаевом побоище, относящихся к ХVII в. и пользовавшихся в качестве источника Словом Софония рязанца, к имени Софония, кроме эпитета «рязанец», прибавлен еще эпитет «иерей». Так, например, в рукописи Гос. библиотеки имени В. И. Ленина (собрание Румянцевского музея, № 378, XVII в.) после большой цитаты из Слова Софония рязанца на листе 127 читаем: «Сия убо оставим, на первое возвратимся, сие убо списание, изложение Софония иерея рязанца», б) В