Окрик памяти. Книга вторая - Виктор Ефимович Копылов

МДС («микродвухсетка» – предшественник знаменитых экранированных ламп, 1928 г.); У Б-107 (1930 г.); СТ-80, первая отечественная экранированная лампа с подогревным катодом, 1932 г.; первый мощный кенотрон 2В-400 тех же лет, и др. (та же илл.). Как видно на фотографии, усложнение конструкции ламп сопровождалось ростом количества электродов, в том числе на боковой поверхности цоколя и над стеклянным баллоном – характерная черта внешнего облика ламп предвоенной поры.

Особый интерес вызывает неоновая лампа типа СН-2 («сигнальная неоновая», илл. 399), выпущенная отечественной промышленностью в середине 30-х годов. Кустарно припаянные к ее двум контактам толстые медные провода, выполнявшие крепежную роль, свидетельствуют, что лампа применялась в радиолюбительской практике. В те годы подобные лампы использовались, в основном, для постройки простейших любительских телевизоров с 30-строчным механическим разложением изображения посредством вращающегося диска Нипкова. На такие телевизоры можно было принимать на средних волнах сигналы изображения из Москвы, Омска, Томска и Новосибирска. Отсюда следует весьма важный вывод: во второй половине тридцатых годов телевизионные передачи смотрели первопроходцы сибирского телевидения не только в Тюмени, Тобольске и на Диксоне, о чем уже говорилось, но и в Ханты-Мансийске (до 1940 года – Остяко-Вогульск) или в селе Самарово. К сожалению, имя первого любителя телевидения в Остяко-Вогульске неизвестно и вряд ли будет установлено, если только о нем не вспомнят старожилы Ханты-Мансийска и, в первую очередь, бывшие работники речных или сельских радиослужб.

В коллекции выделяется своим необычным видом немецкая лампа фирмы «TELEFUNKEN» типа «РЕN-904» (вернитесь еще раз к илл. 398), выпущенная в 1933 году. Поверхность лампы покрыта металлизированной краской в целях экранировки конструктивных элементов лампы от внешних электромагнитных излучений. Насколько мне известно, этот инженерный прием использован немцами впервые в мире. Достаточно сказать, что металлизация поверхности стекла радиолампы в отечественной промышленности, в подражание немецкой, стала применяться только спустя шесть–семь лет. Наружное металлизированное покрытие стеклянной колбы лампы стало переходным этапом к созданию в 1936 году в США и Германии полностью металлических ламп, заменивших стеклянные в последующие два–три десятилетия. Эпоха металлических ламп завершилась в конце пятидесятых годов, когда на смену им пришли миниатюрные «пальчиковые» лампы в прежнем стеклянном оформлении, более дешевые в производстве. В отличие от аналогичных ламп производства Германии с необычной системой цоколевки, которая использовалась с 1937 года только в этой стране, упомянутая лампа фирмы «Телефункен» имеет стандартный для Европы цоколь с пятью штырьками. Экспонат можно считать чрезвычайно редкой находкой.

Присутствие в коллекции немецкой радиолампы свидетельствует, что в 1945 году, после окончания войны, трофейные радиоприемники из Германии проникли в отдаленные районы севера нашей области. Более того, с учетом электрических характеристик лампы, в частности, накала катода от гальванических батарей, можно предположить, что обладатель трофейного приемника имел достаточную квалификацию, и был в состоянии выбрать и привезти именно ту конструкцию радиоаппарата, которая могла бы работать с электропитанием от батарей или аккумуляторов в удаленной местности, лишенной централизованного электроснабжения. Предположение, что вернувшийся с фронта с радиотрофеем участник войны и радиолюбитель, причастный к опытам по приему телевидения в предвоенные годы – одно и то же лицо, имеет высокую степень вероятности.

***

Заканчивая главу о сибирской кунсткамере – музее истории науки и техники Зауралья, мне хотелось бы поделиться с читателем некоторыми соображениями, немало меня волнующими.

Рождение и создание любого музея – явление не менее значительное, чем, скажем, сотворение архитектурного шедевра, музыкального или литературного произведения. Здесь нужны такие качества человека, как призвание, талант, упорство в достижении поставленной цели, настойчивость в поисках исторических документов и экспонатов, знание истории местного края и мн. др. Таким редким сочетанием достоинств обладают немногие. Может быть, поэтому у нас в Тюмени некоторые ведомственные музеи существовали и процветали только в те времена, пока их возглавлял бескорыстный энтузиаст. Если он по разным причинам уходил от забот по музею, его редкостное собрание постепенно затухало, экспонаты растаскивались, и музей погибал. Только в 90-е годы ушедшего столетия исчезли в Тюмени по упомянутой причине замечательные музеи судоремонтного завода на Мысу, авиапредприятия в Плеханово, геолого-минералогический института ЗапСибНИГНИ и др. Почему разрушение архитектурного памятника, как правило, вызывает протест общественности, а гибель музея, если он не государственный, проходит незаметно и буднично?

Тревожит меня и судьба музея истории науки и техники Зауралья, рождение которого проходило в таких муках и борьбе с противниками его создания, что, кажется, оставь его без присмотра, и помещения музея тотчас же будут переданы коммерческим структурам. Откуда к нам в Россию пришло столь негативное отношение к собиранию древностей, к собственной истории и старине? С удивлением и завистью читаю материалы о работе музея науки в маленьком Гонконге. Подобных музеев в крохотной Голландии – несколько. А в Нью-Йорке в музее естественной истории много лет экспонируется выставка «Мурзинка». Она посвящена минералогическим богатствам знаменитой на восточном склоне Урала деревни Мурзинка, что недалеко от наших краев...

А мы, в своем доме, пренебрегаем всем этим то ли из лености, то ли из равнодушия ко всему нас окружающему, то ли из-за узости мышления, простирающегося на день–два вперед, не более.

В июле 1995 года музей истории науки и техники посетила делегация молодых немецких журналистов из крупных городов Германии. Учитывая страноведческую принадлежность зарубежных слушателей, мне постоянно приходится корректировать содержание лекции. Если это чопорные англичане, то их настороженное отношение к лектору тотчас меняется, когда рассказываешь о магнетроне – приборе, спасшем Лондон от немецких бомбардировок в минувшую войну. Точно также меняется пренебрежительное выражение лица немцев, когда приводишь примеры сотрудничества Германии с Сибирью в прошлые столетия («с немцами мы ссорились годами, а дружили веками»), называешь имена замечательных германских исследователей Сибири, включая знаменитого А. Гумбольдта (1769–1859 гг.), показываешь экспонаты германской техники Х1Х-ХХ веков, не сохранившиеся в Германии. От пренебрежения («что тут может быть интересного») настроение присутствующих сменяется неподдельным восторгом. А на предложение высказать свое мнение одна гостья после продолжительной паузы задумчиво произнесла:

– Стоило ехать в Тюмень, чтобы познать историю своей страны.

Лучшего комплимента и представить себе невозможно. Такой музей, создающий международный престиж нефтегазовому университету, Тюмени да и всей России, надо сохранить так же, как это делают во всех цивилизованных странах.

Некоторые строки музейной главы получились у меня в минорной, несколько грустной интонации. Чтобы ее развеять и поднять настроение