Там, где престол сатаны. Том 1 - Александр Нежный

Язвенник (хмуро). У тебя есть отец?

Сергей Павлович (губы, язык, небо – все него опалено огнем, отчего каждое слово превращается для доктора в короткую, но мучительную пытку). Есть. Павел… Петрович… Боголюбов.

Язвенник (скривившись – то ли от боли, то ли от омерзения). Старый козел, он тебя зачал и бросил, какой он тебе отец? Он от своего отца отрекся, и ты ему с полным правом можешь сказать – иди, папаша, гуляй, я тебе не сын. Мы тебе о другом отце толкуем. О духовном. Понял?

Сергей Павлович (молча кивает и, кажется, кое о чем начинает догадываться). Ваш… отец… – сатана?

Индюк (заливаясь смехом). Он и твой отец тоже. Ну, ну, не делай оскорбленного рыла, не то я снова угощу тебя сигаркой. Раскинь умишком. Ты вроде бы почитаешь Христа. Так?

Сергей Павлович (представив, как держался на допросах его дед, Петр Иванович Боголюбов, отвечает кратко и дерзко, преодолевая жгучую боль во рту). Почитаю. И верую.

Язвенник (брюзжит). Будет врать. Верую! (Последнее слово он произносит с издевкой и тут же прямо из бутылки глотает «Ессентуки № 4». В горле у него трижды булькает.) Если бы ты верил, ты разве так бы жил?

Индюк (примирительно). Ну ладно, ладно. Не волнуйся. У тебя и язва на нервной почве, я тебе точно говорю. Здесь, в конце концов, не воскресная школа, а государственное учреждение. Мы вовсе не обязаны сверять его (плюет в Сергея Павловича, но промахивается и с сожалением качает головой) …не получу «ворошиловского стрелка»… обидно, други… еще, однако, три попытки… никчемную, честно говоря, жизнь с Декалогом, Нагорной проповедью или Моральным кодексом строителя коммунизма. Все это дребедень и манная каша. Но мы его кое о чем спросим, кое-что ему решительно запретим и подпишем с ним один документик на творческое, так сказать, содружество. Гляди, гляди (указывает страдающему коллеге на Сергея Павловича), какую он состроил физиономию! Клянусь Бегемотом, он полагает, что мы мечтаем заполучить в его ничтожестве очередного стукача! Да у нас их пруд пруди. Перепроизводство. Стучат, подлецы, от нечего делать друг на друга. А нам приобщать. (Зевает). Однако я утомился и даже переутомился. К делу. (Достает из ящика письменного стола папку, открывает ее, надевает очки и продолжает, изредка листая какие-то бумаги и сверяя по ним свои речи.) Известна ли тебе, поповское отродье, вся правда о Христе? Знаешь ли ты, что Он – всего лишь младший брат первенца Бога-Отца? Именно! (Восклицает, плюет и удовлетворенно потирает ладони.) Один – ноль в пользу «Динамо». Далее. Приходилось ли тебе читать или слышать о недоразумении, некогда случившемся между Отцом и старшим сыном? Не трудись с ответом. Мне и без слов твоих ясно, что все твои познания почерпнуты из одной-единственной книги. Ты понимаешь? (Обращается к своему товарищу, тот кивает в знак согласия.) Истина, кричат они, дайте нам истину! Познаем истину и станем свободны! А когда являешься к ним с открытой душой и чистым сердцем и говоришь: вот она, истина, они открещиваются и вопят: «Свят, свят, свят, еси, Боже, спаси нас и помилуй от невыносимого знания!» Рабы. Причем рабы самые жалкие, тупые и ничтожные, ибо добровольные. Я раб Твой, Господи! (Елейным голосом и с постным видом.) Противно, гадко и тошно, клянусь Мастемой!

Язвенник (рассудительно). Хладнокровие, друг мой, хладнокровие и еще раз хладнокровие. Вечный лед да пребудет в сердце твоем.

Индюк (бурчит, пыхтит и закуривает новую сигару). С такими вот (тычет огнем в лицо Сергея Павловича, тот вскрикивает) пообщаешься – поневоле вскипишь. Слушай и не ори. Итак… На чем мы остановились?

Сергей Павлович (подавленно). Младший брат…

Индюк (издает неприличный звук, одновременно выпуская изо рта мощную струю дыма). Громко пукнуть после каши – наслажденье жизни нашей. Ergo. До младшего был и есть старший. (Далее читает заранее подготовленный текст.) У него с Отцом обнаружились различные взгляды на проблему весьма тонкого свойства, а именно – проблему доверия. Старший сын считал, что Отец слишком далеко зашел в своей ужасной мнительности. Нельзя управлять мирами, не имея ни на грош доверия к сотрудникам и подчиненным! «И слугам Своим не доверяет и в Ангелах своих усматривает недостатки». Иов, глава четвертая, стих восемнадцатый. Движимый исключительно честными и чистыми побуждениями, старший сын высказал Отцу свою точку зрения, надеясь в конечном счете достичь совершенной гармонии как в семейных, так и в общественных отношениях, и…

Язвенник (перебивает, посерев от боли и злобы). И был безжалостно изгнан этим Самодуром и Деспотом! Сброшен с Неба! Лишен наследства! Власти над Вселенной и всем, что в ней! Ты, небось, полагаешь, что божественная тирания отличается от земной? Что она благородней, изящней, тоньше? Ага. Держи карман. В сто, тысячу, в десять тысяч раз хуже, грубее и беспощадней, вот чем она отличается! Старик – да Он уже черт Его знает сколько лет, как совершенно выжил из ума! Ни единого слова… да что слова! Ни единой мысли Ему поперек! А чуть не по нраву – и в шею! Коленом под зад – и на землю! Кто, говорит, не со Мной, тот против Меня. И ничего не докажешь. Я, говорит, Альфа и Омега, Начало и Конец, Творец Неба, Земли и всякой твари плавающей, летающей, ползающей и ходящей. Да не будет у вас богов кроме Меня. И если будет уговаривать тебя тайно брат твой, или сын твой, или дочь твоя, или жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя, говоря: «пойдем и будем служить богам иным, которых не знал ты и отцы твои», то побей его камнями до смерти. Убей его! Порази острием меча! И сколько достойнейших ангелов, приятных видом и совершенных умом, сколько серафимов, Ему, надо сказать, без лести преданных, и херувимов, милых красавчиков, отправлены в бессрочную ссылку! Клянусь Велиалом. Всех ангелов, мы подсчитали, 66 666 легионов по 66 666 штук в каждом. Итого – 4 444 355 556. Не веришь – возьми калькулятор. И два миллиарда двести сорок один миллион сто одна тысяча триста тридцать три – больше половины! – были Им лишены всех прав ангельского состояния. Небесный ГУЛаг, клянусь Азазелем! Нет Солженицына его описать. А людей по Его прихотям пострадало – тьмы, тьмы, и тьмы! Взять Адама. За что Он его? То, говорит, дарю тебе Еву и в паре с ней плодитесь и размножайтесь – а как? черенок, что ли, прививать? То за это самое гонит бедолагу вместе с супругой взашей, а вслед на весь мир кричит, что чрево женщины – janua diaboli[8]…

Сергей Павлович (пытаясь протестовать). Позвольте! Вы извращаете! Я как христианин…

Индюк (отвлекшись от папки). Накажите его. (Еще один удар дубинки обрушивается на доктора Боголюбова. Он издает тонкий жалобный стон.) А будешь визжать – получишь опять. Dixi. И заруби себе на носу: христианство – ложь. Опускаю похищенное первородство, попранную свободу и подлую измену священному праву на благородный протест. Опускаю даже обман, который совершил младший брат, прикинувшись человеком. Взглянем глубже. (Принимает позу проповедника, вещающего et cafedra.) И поразимся, други, бездне лицемерия, нам открывающейся. Везде и всюду, на Севере и Юге, Западе и Востоке, на всех перекрестках и во всех храмах приходится нам слышать, что Господь исполнен добра и блага, тогда как извечный Его противник неустанно сеет зло. Кто соблазнил брата нашего, Иуду из Кариота? Кто поражает человечество безумием революций и войн? Кто насылает голод, мор и болезни? Разлучает жениха с невестой? Отнимает супруга у жены, дитя у матери, брата у сестры? Кто вселяет похоть в насильника, жестокость в мучителя, ярость в убийцу? Кто учит ненависти, приносит несчастье, поджигает вражду? Кто проливает невинную кровь, умерщвляет безгрешных младенцев, унижает почтенную старость? Он, сатана! Что ж, может быть, и так. Будем, однако, беспристрастны и зададим себе вопрос, которого вы, христиане (грозит Сергею Павловичу потухшей сигарой), страшитесь, как преступник – приговора. Чью волю выполняет поруганный и опозоренный старший сын, когда вопреки своей природе становится татем в ночи, разбойником на большой дороге, бакланом в глухом переулке, домушником, хунхузом и жульманом? Чей приказ заставляет его взять в руки нож, пистолет Макарова, тротиловую мину, гранатомет, ракету «земля—воздух», склянку с бациллами чумы, снаряд, начиненный ОВ, снайперскую винтовку? По чьей прихоти он устраивает землетрясения, пожары, крушения, потопы, катастрофы, наводнения, оползни, грязевые потоки? Клянусь Ангелом смерти, ты уже знаешь ответ! Сын изгнанный, но послушный, разве осмелится не подчиниться слову Отца своего? Старик однажды признался. Мне, Он сказал, нужен губитель. Я без него как без рук. Разгневаюсь – и кто будет Моим мечом?