Убийство-2 - Дэвид Хьюсон

Спустившись снова на первый этаж, она встала перед большим очагом, закопченным и сырым. Рядом стоял колченогий кухонный стол.

— Бойцы Рабена спали вот здесь, по очереди, — сказал Странге, поглядывая в привезенные бумаги.

Тощий матрас в углу. Она подняла его, рассмотрела. Следов крови не было.

Затем они вернулись в прихожую, к сорванной с петель входной двери.

— Здесь убили семью? — спросила Лунд.

— Если верить Рабену, то да, — подтвердил Странге. — Он говорил, что тела сложили в одну комнату.

Он вынул фонарик, открыл еще одну хлипкую дверь, за которой открылось еще одно пустое помещение.

— Значит, наружу они не высовывались?

Странге качнул головой:

— Они не могли. Это было невозможно, если вокруг засели талибы.

— Но здесь никаких следов! Только несколько гильз. Ни крови, ни упаковок от армейских пайков. Кажется, что… — У нее было ощущение, что вокруг все фальшиво. — Кажется, что здесь вообще никто не жил. — Она отодвинула потрепанную, засаленную занавеску и посмотрела на бесцветный пейзаж за окном. — И никто здесь не погиб.

Водитель начинал беспокоиться.

— Мы можем ехать? — спросил он.

— У нас полно времени, — сказала Лунд. — Я хочу поговорить с полицейским. Вы переведете?

Они вернулись все вместе в самую большую комнату в доме. Полицейский был там — сидел на стуле, а двое его спутников стояли над ним, как охрана. Все они курили. Лицо человека в синей форме выражало скуку и недовольство.

— Кто здесь жил? — спросила Лунд и дождалась, пока присматривающий за ними солдат переведет сначала вопрос, а потом ответ.

— Семья из пяти человек. Ходили слухи, что глава семейства приторговывал наркотиками и поддерживал Талибан деньгами, — услышала она в конце концов.

— Он считает, что семью убили датские солдаты?

Начальник полиции зевнул, поднялся, отряхнул пыль с фуражки, поднял с пола винтовку. Сказал что-то медленно.

— Нет, — перевел водитель. — Он говорит, что здесь не было никаких следов того семейства.

Лунд впилась взглядом в афганца.

— То есть они просто исчезли?

— Так бывает, — сказал водитель и посоветовал от себя: — Не перегните палку с вопросами.

На полу что-то валялось, похожее на большую деревянную лопату с длинной ручкой. Лунд подняла странный предмет.

— Что это?

Полицейский сказал что-то.

— Это для хлеба, — перевел водитель. — Семья держала пекарню.

— Помимо торговли наркотиками для поддержки талибов? — уточнила Лунд.

— И так бывает.

— Где печь?

Последовала долгая тирада на пушту.

— Он говорит, что все было разрушено.

— В таком случае пусть покажет мне место, где была печь.

— Лунд, — прошептал Странге.

— Что?

— Мы здесь непрошеные гости. Нужно возвращаться.

За домом виднелся задний дворик, а в нем — несколько низеньких строений.

— Я еще не закончила, — сказала она.

Бук сидел за своим столом и смотрел, как из кабинета выносят коробку за коробкой. Плоуг стоял рядом и тоскливым голосом выговаривал ему за сцену в церкви Рювангена.

— Томас… — говорил Плоуг. Теперь они обращались друг к другу только по имени. — На что вы вообще рассчитывали, когда шли к Россингу?

— Россинг не дурак, — сказал Бук. — Он знает, что Грю-Эриксен запросто может взяться и за него. Я дал ему шанс. Он им не воспользовался. А еще я позвонил частным адвокатам, чтобы посоветоваться насчет нашей ситуации. Я бы хотел, чтобы ты пообщался с ними…

— У нас есть куда более важные дела! — вскричал Плоуг.

— Например?

— Расследование Лунд в Афганистане.

— А что мы можем сейчас сделать? — ответил Бук, разводя руками. — Она там, а мы здесь…

— Она без разрешения покинула зону, контролируемую датскими войсками.

— Ну так организуйте ей такое разрешение.

— Вы, очевидно, не представляете, как работает система. Действия в Афганистане — операция НАТО. Существуют правила, которым должны следовать все страны. Мы нарушили их. Армейское начальство рвет и мечет. Британцы недовольны…

— Они постоянно чем-нибудь недовольны.

Дверь распахнулась, и появилась Карина в джинсах и красной блузке.

— Пришел министр обороны, — сказала она с удивлением в голосе. — Он хочет поговорить с вами с глазу на глаз. Мне пригласить…

Бук хлопнул в ладони, порывисто вскочил с кресла. Но Россинг опередил его, входя в кабинет без дальнейших церемоний. Они подождали, пока Карина и Плоуг оставят их вдвоем.

— Надеюсь, вы пришли не из-за того, что в Гильменде возникли какие-то бюрократические проволочки! Мне сейчас не до этого, — сказал Бук вместо приветствия.

— Нет, — ответил Россинг, скривив рот в усмешке. — Я уже не пытаюсь предсказать, каков будет ваш следующий шаг.

— Тогда чем могу быть полезен?

Россинг сел у окна. В его внешности что-то переменилось — больше он не выглядел победителем, не так гордо нес голову с орлиным профилем.

— Я всегда был предан Грю-Эриксену, — произнес он.

— С чем вас и поздравляю.

Россинг смотрел на Бука тяжелым взглядом из-под полуопущенных век.

— Иногда это означало, что мне приходилось идти на компромисс с собственными убеждениями. Тут ничего не поделаешь, это политика.

— А я бы сказал, что это просто компромисс.

— Всего неделю в кресле министра, и вы уже читаете мне нотации?

Бук заметил, что это было сказано скорее с горечью, чем с возмущением, и удивился.

— Все это не так просто, — продолжал Россинг. — Когда мы услышали о возможной расправе над мирными жителями… — Он посмотрел в окно. — Столько всего происходило. В то время нам требовалось больше денег, больше солдат. — Казалось, что с каждой минутой на него все сильнее давит некая внутренняя усталость. — Одно решение всегда будет влиять на другое. Это как принцип домино: упадет один элемент — обрушится весь ряд. Мы с премьер-министром договорились отсрочить расследование того, откуда взялась лишняя рука. Я и представить не мог, к чему это приведет.

Россинг повернулся и посмотрел Буку в глаза.

— Если бы я знал… Бедняга Монберг. И все эти убийства…

Бук сел рядом с ним на стул, напряженно ожидая продолжения.

— Наверное, мне следовало прислушаться к тревожным сигналам, — проговорил Россинг. — Я не испытываю гордости…

— О каких сигналах вы говорите?

— Врачи, которые осматривали тела и нашли руку, обратили внимание на некоторые несоответствия. Мы долго колебались, но потом военная разведка доложила, что ни один из убитых не был гражданским лицом.

— Россинг, вы же не человек с улицы, вы министр обороны! Кто, как не вы, мог бы получить достоверные сведения…

Несмотря на всю серьезность разговора, Россинг запрокинул голову и рассмеялся от всего сердца.

— О боже. Какой вы все-таки ребенок. Неужели вы думаете, что мне известно все? Неужели вы думаете, будто мне докладывают о каждой мелочи? Или будто я хочу или могу вникать во все детали? Это же война. Это правительство…

— Что за несоответствия?

Россинг снова отвернулся к окну, словно не хотел, чтобы кто-то видел его лицо в этот трудный момент. Он сунул руку во внутренний карман пальто и достал свернутые трубкой бумаги.

— На руке была татуировка, сделанная хной, — сказал он, передавая бумаги Буку.

На верхнем листе была фотография оторванной руки, на ладони отчетливо виднелась коричневая круглая татуировка.

— Мы проконсультировались с экспертами, — продолжал Россинг. — Они сказали, что такая форма татуировки типична для хазарейцев.[7] Эта народность проживает в основном в Афганистане. Они ненавидят Талибан и боятся его по ряду причин. И вот еще… — Он указал на бледную полоску металла на одном из пальцев кисти. — Это золотое кольцо. Талибы не носят золото. Вывод: это женская кисть и не может принадлежать террористу-смертнику.

В голове Томаса Бука образовалась звенящая пустота. Потом он наконец задал главный вопрос:

— Премьер-министр знал об этом?

Флемминг Россинг закрыл глаза.

— Официально нет.

— Но ему сообщили?

Короткий смех.

— Вы разве сами еще не поняли? Герт знает то, что ему никогда не говорили. Ему оказывают услуги, о которых он никогда не просил. Вот почему он премьер-министр. Человек, облеченный высшей властью. Тот, кому подчиняемся мы все.

Он встал.

— Почему вы решили рассказать мне об этом? — спросил Бук.

— Вы же этого от меня и добивались.

— Да, но почему? Почему теперь?

— Бедный мой Бук, — произнес Россинг, тряхнув головой. — Разве вы не чувствуете, что все кончено? — Он кивнул на бумаги. — Это вам, поступайте с ними, как сочтете нужным.

После ухода Россинга Бук еще минут пять обдумывал услышанное. Затем он попросил грузчиков ненадолго прерваться, позвал Плоуга и Карину и усадил их за стол.