Поющие пески, Дело о похищении Бетти Кейн, Дитя времени - Джозефина Тэй

Тогда почему же Генриху было необходимо придать забвению содержание «Титулус региуса»?

К чему прятать Элеонору Батлер и ставить на ее место любовницу, о браке которой с королем никто никогда и не заикался?

Грант сосредоточенно и упоенно размышлял над этой загадкой почти до самого ужина, когда вахтер принес ему записку.

- Ваш приятель-американец просил передать вам, - сообщил он, протягивая сложенный лист бумаги.

- Благодарю, - улыбнулся Грант. - А что вы знаете о Ричарде III?

- Он был закоренелым убийцей. Столько народу отправил на тот свет!

- Да что вы? Я думал, только двоих племянников?

- Нет-нет. В истории я не силен, но это-то знаю наверняка. Укокошил родного брата, двоюродного и беднягу старого короля в Тауэре, а затем прикончил своих маленьких племянников. Оптом работал.

Грант на мгновение призадумался.

- А если я скажу, что он вообще никого не убивал, что тогда?

- Тогда я отвечу, что вы имеете полное право на собственное мнение. Некоторые считают, что земля плоская. Некоторые - что конец света наступит в двухтысячном году. По воскресеньям в Гайд-парке можно и чего похлеще услышать.

- Значит, вы даже не хотите пораскинуть мозгами над моей гипотезой?

- Подумать-то можно, только уж больно она неправдоподобна. Лучше не связывайтесь со мной. Предложите ее кому-нибудь другому. Отправляйтесь в воскресенье в Гайд-парк и, бьюсь об заклад, найдете себе там сторонников. Может, даже начнете движение за реабилитацию Ричарда.

Он весело махнул рукой и вышел, мурлыкая что-то себе под нос, неколебимый в своей правоте.

Боже, смилуйся надо мной, подумал Грант. Если я пойду дальше, то и в самом деле окажусь в роли проповедника в Гайд-парке.

Грант развернул записку Кэррэдайна и прочитал: «Вы хотели знать, пережили ли Ричарда другие престолонаследники. Так же как и принцы, я имею в виду. Не составите ли для меня список наследников, чтобы я мог его проверить? Думаю, это может оказаться важным».

Что ж, если мир в целом устойчив в своих традиционных представлениях и совсем не заинтересован в его исследованиях, подумал Грант, то по крайней мере молодая Америка на его стороне.

Он отложил Мора с его смакованием сцен истерики и необоснованных обвинений, словно написанных для воскресной газеты, и взялся за труд более уравновешенного автора, с тем чтобы составить список возможных конкурентов Ричарда на престол.

Кладя на тумбочку Мора-Мортона, Грант вдруг вспомнил: ведь та скандальная сцена во время заседания Совета в Тауэре, описанная Мортоном, та безумная вспышка Ричарда против «колдовства», которое иссушило его руку, - ведь она была направлена против Джейн Шор.

Контраст между изложенной сценой, бессмысленной и отвратительной, и доброжелательным тоном письма Ричарда об этой женщине, глубоко поразил инспектора.

Боже, помоги мне, снова подумал Грант. Если мне пришлось бы выбирать между человеком, написавшим эту книгу, и человеком, написавшим это письмо, я выбрал бы автора письма, что бы он еще ни натворил.

Мысль о Мортоне заставила Гранта отложить составление списка наследников из рода Йорков. Ему захотелось выяснить, как сложилась в конце концов судьба Джона Мортона. Оказалось, что, использовав свое пребывание у Букингема для организации совместного вудвилловско-ланкастерского заговора (в результате которого Генрих Тюдор приведет из Франции корабли и войска, а Дорсет и все прочие Вудвиллы встретят его со всеми недовольными, которых им только удастся собрать), он сбежал к себе в Или, а оттуда на континент. В Англию он вернулся лишь после того, как Генрих выиграл битву при Босворте и обеспечил себе корону. Затем перед Мортоном открылась дорога в Кентербери к кардинальской шапке и бессмертию - после изобретения «мортоновской вилки», каковую любой школьник только и помнит из всего царствования Генриха VII.

Остаток вечера Грант со спокойной душой копался в исторических сочинениях, собирая воедино наследников.

Недостатка в них не было. Пять детей Эдуарда, сын и дочь Георга. Даже если не принимать их во внимание, первых по причине незаконнорожденности, а вторых - из-за лишения их отца всех прав, то все равно оставался еще сын старшей сестры Ричарда - Елизаветы, Джон де ля Поль, граф Линкольн.

Кроме того, среди членов семьи Грант обнаружил еще одного мальчика, о чьем существовании он не подозревал раньше. Оказалось, что хилый ребенок в Мидлхэме был не единственным сыном Ричарда. У него имелся и внебрачный ребенок; мальчик по имени Джон. Джон Глостер. Мальчик без каких-либо прав, но всеми признанный и живущий в доме Ричарда. В те времена незаконнорожденных принимали без задней мысли. Ввел это в моду Вильгельм Завоеватель. С тех пор завоеватели вовсю пользовались этим, плодя бастардов. Компенсация, наверное.

Грант составил себе небольшую таблицу:

Переписав таблицу для молодого Кэррэдайна, Грант изумился, как могло прийти кому-нибудь в голову, - и в первую очередь Ричарду - что, уничтожив двух сыновей Эдуарда, можно обеспечить спокойное царствование. Ведь наследники просто, как сказал бы Кэррэдайн, кишмя кишели.

Грант впервые сообразил, что убийство мальчиков было бы не просто бесполезно, но и глупо.

Кем-кем, но глупцом-то Ричард Глостер, безусловно, не был.

Грант посмотрел, как Олифант объясняет это явное несоответствие.

«Кажется странным, - писал Олифант, - что Ричард не обнародовал никакого объяснения их смерти».

Более, чем странным: непостижимым.

Если бы Ричард хотел умертвить своих племянников, он наверняка сделал бы это более умело. Мальчики могли умереть, скажем, от лихорадки, и их тела были бы выставлены для обозрения, как это было принято в те времена, чтобы весь народ мог убедиться в их смерти.

Тем не менее Олифант в убийстве не сомневался и считал Ричарда чудовищем. Возможно, когда историку приходится писать о столь обширном периоде как Средние века и Возрождение, у него не остается времени, чтобы остановиться и проанализировать детали. Олифант опирался на Мора, хотя иногда и указывал на несоответствие то здесь, то там; не замечая, впрочем, что эти несоответствия подрывают всю основу излагаемой версии.

Поскольку сочинение Олифанта уже попало в руки к Гранту, он решил заняться им подробнее. Триумфальное шествие по всей Англии после коронации. Оксфорд, Глостер, Вустер, Уорик. За все путешествие ни одного недовольного возгласа. Только хор благословений и благодарений. Радость, что наконец-то всерьез и надолго установилось прочное правительство. Что в конце концов смерть Эдуарда не привела к новой междоусобице.

И все же именно во время этого триумфа, этого единодушного одобрения и всеобщего ликования Ричард (согласно Олифанту, шедшему на поводу у Мора) отправил Тиррела назад в Лондон с приказом покончить с мальчиками, которые обучались в Тауэре. Между 7 и 15 июля. Находясь в полной безопасности, в сердце йоркистской Англии, Ричард замышлял убийство племянников. Крайне неправдоподобно.

Нужно немедленно выяснить, почему, если Тиррел совершил свое кровавое преступление в июле 1485 года, его привлекли к ответу лишь двадцатью годами позже? Где он провел эти годы?

То лето казалось Ричарду весной, полной надежд, которые, однако, так и не оправдались. Осенью ему пришлось встретить вудвиллско-ланкастерское вторжение, которое Мортон подготовил перед тем, как покинуть Британию. Ланкастерской частью заговора Мортон мог гордиться: Ланкастеры прибыли с французским флотом и французской армией. Вудвиллы же смогли обеспечить лишь отдельные небольшие выступления в разрозненных центрах: Гилдфорде, Солсбери, Мейдстоне, Ньюбери, Эксетере и Бреконе. Англичане не хотели ни Генриха Тюдора, которого они не знали, ни Вудвиллов, которых они знали слишком хорошо. Даже английская погода не хотела их принимать. И надежда Дорсета увидеть свою сводную сестру Елизавету на английском троне как жену Генриха Тюдора канула с бурными водами вышедшей из берегов реки Северн. Генрих пытался высадиться на Западе, но жители Девона и Корнуолла встретили его с оружием в руках. Тогда он повернул назад во Францию дожидаться более удачного дня. А Дорсет присоединился ко все возрастающей толпе бежавших из Англии Вудвиллов, болтавшихся при французском дворе.

Итак, планы Мортона захлебнулись в осеннем половодье и английском безразличии, и Ричард мог пока царствовать спокойно; но весна принесла ему безутешное горе. Смерть сына.

«Уверяют, что король проявлял признаки глубочайшей скорби; он был чудовищем, но не лишенным отцовских чувств», - писал Олифант.

То же можно сказать и о его супружеских чувствах. О таких же признаках глубокой печали сообщается и годом позже, когда умерла Анна.

К тому же Ричарду приходилось готовиться к возможному повторению попытки неудавшегося вторжения, поддерживать Англию в состоянии боевой готовности и беспокоиться за быстро пустеющую из-за этого казну.