Балаустион - Сергей Конарев

— С другой стороны, — продолжал, растягивая слова, Фульвий, — мне не хотелось бы действовать ferro ignique.[9] Нужно соблюсти разумные пределы убеждения. Скажи, любезный Анталкид, существует ли в Спарте право veto в отношении товарищей по магистратуре?

— Формально — да, — Анталкид еле сдержался, чтобы не сморщиться. Он уже понял, куда клонит римлянин.

— То есть ты мог бы запретить выступать любому из эфоров, кто бы ни захотел взять слово?

— Гениально! — восхитился Лисистрат.

— Думаю, что мог бы, — кивнул Анталкид и подумал: «Так меня и послушает Фебид, эта старая ослиная задница!».

— А если этот кто-то не подчинится, ты мог бы кликнуть стражников и попросить их вывести этого человека из зала заседаний? — Фульвий, казалось, читал его мысли.

— У нас это делается немного по-другому. В этом случае мне пришлось бы обратиться к присутствующему на заседании царю, потому что только его личная стража — Триста — имеет право выдворить магистрата такого уровня, как эфор.

— Прекрасно! — воскликнул Лисистрат. — Перед лицом явного нарушения закона и не менее явного общего настроения собравшихся царю Эвдамиду придется сделать то, что он обязан. Как бы он сам к этому ни относился.

— Если, конечно, господин Анталкид решится на такой шаг, — глаза консула за щелками век были черны. — Поверь, я ни к чему тебя не принуждаю, дорогой эфор.

— Я сделаю это, если потребуется, — сглотнул Анталкид, проклиная свою злосчастную судьбу.

— И не побоишься осуждения сограждан? — поднял брови Фульвий.

— Сказать по правде, мне было бы куда более неприятно осуждение римлян, — честно ответил толстый эфор.

— Римляне не забудут об этом, — важно склонил голову консул. — Стало быть, решено. Ты будешь нашим тайным оружием против эфора Фебида. Будем надеяться, что применять его не потребуется.

«Больше всего буду надеяться на это я, — скорбно подумал Анталкид. — Но, боюсь, напрасно».

— Не исключено, что вскоре вам придется искать оружие против другого эфора, — печально сказал он. — И в этом случае я буду практически бессилен.

Римлянин и македонец выразили удивление и заинтересованность. Анталкид не стал долго испытывать свою страсть к театральным эффектам на высоких друзьях.

— Мои люди сообщили, что сегодня двое спартанцев, приспешники Эврипонтидов, ходили к эфору Полемократу, верховному жрецу. Совершенно ясно, что они пытались заручиться его поддержкой.

— И получили ее? Твои люди не сообщили таких деталей? — с некоторой ехидцей спросил Лисистрат.

— Пока нет, — ответил Анталкид, покривив душой. На самом деле Мелеагр совершенно определенно доложил, что Скиф целиком и полностью перешел в стан Эврипонтидов. Однако Анталкид желал сначала разобраться в причинах, по которым истовый противник Павсания вдруг кардинально пересмотрел взгяды на жизнь.

— В таком случае оставим это, — тряхнул щеками римлянин. — Ваши Эврипонтиды сегодня переполнили чашу моего терпения. Они напали на моих людей и ранили начальника охраны, центуриона Валерия.

— Боги, какой ужас! — Лисистрат, похоже, все новости узнавал последним. — Эти Эврипонтиды — просто распоясавшаяся шайка вооруженных негодяев. Каждый день они устраивают побоища, а власти города ничего не предпринимают, отделываясь какими-то смехотворными полумерами.

— Не забывай, дорогой Лисистрат, — мы ждем, что Пирра вот-вот прикончат, — вежливо напомнил Анталкид.

— Ха, он тоже об этом знает, и, видимо, решил напоследок хорошенько развлечься.

— Мы с вами, господа, уже пришли к мнению, что не следует особенно рассчитывать на этого хваленого убийцу. Я не вижу никаких результатов его деятельности, и будут ли они? Как бы то ни было, я требую, чтобы виновных наказали, — голос римлянина утратил прежнюю невозмутимость, наполнившись гневом. — Бедный Валерий! Он — сын моей двоюродной сестры, и к тому же такой бравый воин, а теперь не исключено, что ему придется оставить военную службу из-за перелома сустава.

— Я распоряжусь, чтобы Эврипонтиды выдали зачинщиков драки, — кивнул Анталкид.

— Justitia fundamentum regnorum,[10] — провозгласил Фульвий. — Настаиваю, чтобы их выдали нам, как положено по общепринятым законам о чужеземцах.

— Не думаю, что с этим будут проблемы, — улыбнулся Анталкид. «Еще как будут, — подумал он про себя. — Молодой Эврипонтид не отдаст никого из своих людей римлянам. Придется вызвать стражу, произойдет свалка, которая надолго отучит эту партию молодых мерзавцев рассчитывать на грубую силу».

— Был бы очень признателен, если бы ты устроил этот вопрос, любезный эфор Анталкид, — проговорил консул.

— Буду рад оказать тебе эту услугу, уважаемый Фульвий.

Государственные мужи еще с минуту говорили друг другу комплименты, затем, когда эта приятная процедура себя исчерпала, македонянин Лисистрат провозгласил с тонкой улыбкой:

— Теперь, если другие темы обсуждены, я бы предложил заняться геронтами, которые еще не знают, как это хорошо — быть в хороших отношениях с великим Римом. Господин консул, изволь. Вот список, который нам любезно предоставил наш друг эфор Анталкид.

Македонянин победоносно протянул свиток папируса римлянину.

— Взгляни, прошу. Имея кое-какие соображения, я позволил себе сделать некоторые отметки.

Анталкид скрипнул зубами. Вот негодяй, проклятый тощий варвар! Украл такой козырь!

Спустя минуту три государственных мужа — римлянин, македонец и спартанец, — расстелив пресловутый список на столе, углубились в создание заговора, состоявшего из почти невинного комплекта приглашений.

К двум паукам присоединился третий — ядовитый.

Леонтиск, Аркесил и Эвполид как провинившиеся всю ночь провели на внешнем посту, под ветром и холодным дождем. Но и вернувшись под утро и улегшись в кровать, Леонтиск не смог расслабиться и заставить себя заснуть. Минуты каплями исчезали в колодце вечности. Странно, но афинянин совершенно не думал о произошедшей вчера потасовке и несомненной необходимости держать ответ перед пострадавшими римлянами. Мысли молодого воина метались от мучительной петли проклятого заговора к судьбе Эльпиники — как она там? помнит ли о нем? ждет ли? Быть может, уже пожалела о том, что поддалась минутной страсти, переступила через семью? И теперь, забыв о нем, проводит время с другими молодыми людьми… Эх, где твоя весточка, Терамен, ведь ты обещал, добрый друг и покровитель….

Рассвет серым вором медленно вполз в окна. Леонтиск вздохнул, повернулся на жестком, истинно спартанском ложе. Мягкие постели воинам-лакедемонянам были запрещены уставом. Сна не было ни в одном глазу. Беззвучно прошептав ругательство, Леонтиск сел, нащупал ногами сандалии, затем поднялся и привычным движением натянул на себя сыроватый хитон.

Выйдя во двор, к выложенному в виде чаши источнику, афинянин приветствовал ленивым взмахом руки Энета и Лиха, которым около полутора часов назад передал стражу.

— Что, не спится, драчун? — крикнул вслед Коршун. Леонтиск не ответил. Подойдя к источнику, он выловил занесенную ветром веточку, провел ладонью по упругой пленке воды, затем решительными гребками бросил в лицо хрустальную ледяную свежесть. Колючие холодные струйки побежали по щекам, по шее, за ворот хитона, смывая душное отупение бессонной ночи. Леонтиск всласть поплескался, с каждой горстью поднятой к лицу воды его самочувствие улучшалось.

Покончив с умыванием, он отошел в сторону и проделал несколько гимнастических движений. Вернее, попытался проделать, но тут же охнул, схватился за бок. Потревоженное во вчерашней драке ребро не позволило о себе забыть.

— Болит? — участливо осведомился незаметно подошедший сзади Эвполид.

— Слегка, — отмахнулся Леонтиск. — Вот если бы эта меченая рожа вчера не промахнулась, болело бы по-настоящему.

— Я тоже не лучшим образом себя чувствовал после того, как этот здоровый саданул мне в живот. Клянусь Посейдоном, света белого не взвидел — кулаки у него будто из железа. Здорово, что ты ему ручонку сломал, молодчина! — Эвполид с улыбкой хлопнул друга по плечу. — А по большому счету, драчка была что надо….

— Ха, тебя не проняла даже вчерашняя речь полемарха Брахилла? — усмехнулся Леонтиск.

— Ваш старикан крут, не спорю, но после той ругани, что я слышал от боцманов-клевретов, когда плавал во Фракию, меня уже ничем не проймешь.

— И даже не жалеешь, что пришлось отказаться от свиданья с Софиллой? — поднял бровь Леонтиск.

— Р-р-р! — зарычал Эвполид, Леонтиск попал в точку. — Это точно, сегодня все утро промучался, мой «дружок» торчал как мачта, взывая о женской ласке! Все думал об этой амазонке, Палладе. А отдуваться придется малышке Софилле. Ну, сегодня я заставлю ее маленькую мохнатую щелку потрудиться, возместить мои страдания….