Апокриф - Владимир Гончаров

Ага, вот — поинтереснее! Справка об усыновлении. Приемные родители: отец — Фиоси Глэдди, хозяин небольшой мебельной фабрики (справка о благонадежности, справка о доходе, заключение опекунского совета); мать — Ямари Глэдди — домохозяйка (справка о благонадежности, справка о нахождении на иждивении, заключение опекунского совета).

Место жительства: улица Звезды, 15, Ялагил, административный кантон Лиазир (Нет — не земляки!)

Ну, вот, наконец, и первые агентурные данные:

Агент «Клипса»: «В ходе беседы Д. пояснил, что он был домашним врачом супругов Глэдди в период их проживания в Ялагиле. Д. сообщил, что Фиоси Глэдди страдал мужским бесплодием, длительное лечение которого не дало результатов. Ввиду того, что супруги очень тяжело переживали бездетность, было решено прибегнуть к усыновлению, но таким образом, чтобы создать у окружающих впечатление естественного рождения ребенка. На этом пункте супруги Глэдди были просто помешаны. Д. — единственный, кто был посвящен в семейную тайну, поскольку без его помощи обойтись было невозможно. Супруги решили симулировать беременность у Ямари и одновременно найти вариант усыновления. В случае неудачи, при помощи Д. все можно было списать на выкидыш, или на смерть новорожденного, а затем повторить попытку.

Д. «диагностировал» беременность у госпожи Глэдди и, усмотрев «осложнения», по договоренности с супругами, «порекомендовал» будущей матери уехать в Приморские кантоны, якобы для наблюдения в одной из частных клиник у известного специалиста. При благоприятном стечении обстоятельств Ямари должна была вернуться в родной город уже с «новорожденным».

Каким-то чудом все удалось с первого раза. Фиоси оставил дело на опытного помощника, а сам носился по соседним кантонам, подыскивая подходящий вариант усыновления. Все родные и знакомые при этом были уверены, что он ездит навещать беременную жену, и принимали его суету и беспокойство как вполне естественную вещь: так долго ждал!

За неделю до срока «родов», установленного Д., Фиоси нашел подходящий вариант усыновления в соседнем кантоне Версен. В своем городе или дистрикте, и вообще в пределах своего кантона, Глэдди поисков вообще не предпринимали, так как резонно опасались огласки. В Версенском департаменте общественного призрения Фиоси сообщили, что буквально три дня назад в приют св. Брусле доставлен подброшенный на вокзал Аузентира вполне здоровый младенец не более двух недель отроду. Фиоси кинулся в Аузентир, посмотрел ребенка и срочно вызвал к себе жену. Пакет документов на усыновление у них был подготовлен заранее, да и в то время такие вопросы решались очень просто. Судя по всему, Фиоси как-то дополнительно простимулировал чиновников из опекунского совета, и усыновление было решено в три дня. В свидетельстве о рождении ребенка, нареченного Острихсом, была указана та самая дата, назначенная Д. Разница между фактическим и юридическим возрастом ребенка была настолько незначительна (по-видимому, не более месяца) что ее никто не заметил, тем более, что счастливая мать вернулась в Ялагил только через полгода после «родов». Таким образом никому и никогда не приходило в голову, что Острихс не родной, а приемный сын Фиоси и Ямари.

«Интересно, — заметил про себя Тиоракис, — на чем этот самый (или эта самая?) «Клипса» подловил (или подловила?) уважаемого доктора? Да так, что тот стал вываливать доверенную ему личную, а также и врачебную тайну… Вероятно, удалось отыскать в шкафу у господина Д. какой-то очень солидный и дурно пахнущий скелет. Или через альков? Да мало ли методов у нас, у поганцев, на вооружении…

Но, так или иначе, это уже не сведения о детских прививках или мере упитанности. Это уже серьезная информация, которая может пригодиться, если придется играть против объекта. А может, и не пригодится… Это как звезды встанут. Но в копилку ее, в копилочку!

Дальше информационная лакуна. Практически никаких сведений о том, что представлял из себя Острихс-ребенок в возрасте до пятнадцати лет. Видимо, тихим был и спокойным. Таких не помнят ни воспитатели, ни учителя, ни однокашники. Запоминаются, как правило, непоседы, драчуны, сорвиголовы или особые бестолочи, то есть, те, с кем пришлось помучиться, хлебнуть неприятностей. Так сказать, фантомные боли не дают забыть.

А вот, когда объекту исполнилось пятнадцать лет, информация о нем начинает бурно прибывать, пополняясь сразу из многих источников. И это, совершенно очевидно, связано с тем, что окружавшим Острихса стал заметен его Дар.

Глава 2. Дар

Агент «Штиль»: «Имея задание при возможности собирать любую информацию по известному Вам фигуранту, мне удалось навести на разговор о нем инженера нашего завода С., с которым я поддерживаю приятельские отношения и о возможном знакомстве которого с фигурантом я получил информацию от моего инструктора. Контакт носил характер коллективной беседы в ходе корпоративной вечеринки сотрудников технических служб завода. В беседе участвовали еще пять человек (список прилагается). Ниже привожу изложение рассказа С., составленное на основе расшифровки аудиозаписи (фрагмент).

«… А школьное прозвище у него было — Остик. Я тогда был учащимся девятой ступени. У меня была, скажу прямо, нехорошая репутация в школе. Парень я был сильный и довольно наглый. Собрал вокруг себя небольшую шайку таких же сорванцов, и стали мы изображать из себя эдакое бандитское братство. Кино насмотрелись. Один — за всех, все — за одного, закон молчания и тому подобная чепуха. Да! Ну, покуривали и даже немножко попивали… Подлавливали и своих соучеников, и ребят из других гимназий… Брали у них «взаймы» деньги, которые давали чадам родители… Разумеется, без отдачи брали… Стыдно вспомнить… Сейчас… А тогда! Остика, правда, не задевали. Черт его знает, почему. Не попадался он нам как-то. Невидимым он был каким-то для нас. Уж как ему это удавалось — не знаю.

Но однажды мы… ну, я с компанией, здорово влипли…

Захаживала нередко к нам в гимназию одна дамочка из попечительского совета. Ну такая правильная, ну такая нудная, ну такая, к тому же, активная… до рвоты. Ух и не любили мы ее… Скачешь ты это, бывало, на переменке по своим делам в приятном тебе темпе и при уютном для тебя внешнем виде, и тут, не дай бог, эта зараза… И, как всегда, при эскорте кого из педелей, а то и при директоре. И вот останавливает она тебя, голубчика, и начинает, закатив глаза, нудным голосом тебе вычитывать: и вид-то у тебя неаккуратный, недостойный, значит, звания гимназиста, и продвижение-то у тебя по почтенному заведению недостаточно чинное, и взгляд-то у тебя без должной меры робости, и надо-то тебе обратить внимание на такие-то и такие-то примеры, и только тогда ты сможешь достичь того-то и того-то, а если не внемлешь — то станешь таким-то и таким-то и попадешь туда-то и туда-то… Кошмар! А переменка-то кончается, а курнуть-то ты по тихому в сортире не успел, а сыграть-то в «три деньги» с приятелями не удалось, а тиснуться слегка в темном углу у раздевалки спортзала с девчонкой из параллели не получилось, так как простоял ты все это замечательное время столб столбом пред очами этой дуры, демонстрируя удрученный вид и, временами, механически кивая, дескать: понял, осознал…

Короче, однажды в конце урока, как сейчас помню, — истории Отечества, заявилась она к нам в класс вместе с директором. Просидела с умным видом минут десять — тут и звонок. Большая перемена. Все из класса вывалили, а последними — эта мымра с педелем и директором. Остановились они недалеко от двери в класс и о чем-то разглагольствуют. А я вижу, что на педельской кафедре стоит ее сумка (большая такая, почти с портфель), в которой она вечно бумаги какие-то таскала. Вот я и говорю своим дружкам Клеце и Винту: «Давайте ей «таракана» в кошелку сунем! У меня есть — только зарядить». «Таракан» — эта такая совсем надо сказать безобидная шутка, по сравнению с теми, которые у нас в арсенале были. Такой примитивный механизм из металлической скобки резинки и пуговицы. Натянутая между усиков скобы резинка взводилась вращением пуговицы, сквозь дырки которой эта резинка была продернута. Чтобы зафиксировать завод, устройство заворачивалось в импровизированный конвертик из первой попавшейся бумажки. Затем этот конвертик преподносился, или просто подкладывался тому, кого хотели разыграть. Особенно здорово это получалось с девчонками. Разворачивает это она конвертик, и вот тут зажатые бумагой пуговица и скоба освобождаются и начинают бешено вращаться вокруг оси, которую представляет из себя закрученная резинка. Ощущение чего-то живого, рвущегося из бумажки и при этом тарахтящего — замечательное. Девчонки визжали, как резанные. Особенно классно было, если «таракана» на пол бросали, а сами со страху на стул запрыгивали, да еще юбку поддергивали…