Муссон - Уилбур Смит

— Ага, — проговорил доктор Рейнольдс и наклонился вперед, принюхиваясь к ранам, как гурман ловит аромат хорошего кларета. — Отлично созрели. Можно снять швы.

Он закатал рукава и попросил принести оловянную миску.

— Подставь под обрубкок, — сказал он Тому. — А ты держи его крепче, — велел он Аболи, который наклонился над Хэлом и мягко взял за плечи своими большими руками.

Рейнольдс крепко взялся за конец одной сделанной из кишки нити, торчавшей из алых краев раны, и потянул. Хэл напрягся и закричал, на его лбу выступил пот. Черная струна выскользнула из раны, и оттуда хлынул поток зелено-желтого гноя, густого, как масло; он полился в миску. Хэл упал на подушки и потерял сознание.

Рейнольдс взял у Тома миску и снова принюхался к гнойным выделениям.

— Отлично. Гной доброкачественный, ни следа гангрены.

Том стоял с ним рядом, пока он по одной вытаскивал из воспаленной, разбухшей плоти нити. За каждой следовала небольшая струйка гноя и остатки разложившихся кровеносных сосудов, застрявшие в узле на конце нити. Рейнольдс бросил все это в миску. Закончив, он снова перевязал обрубки ног чистой тканью.

— Разве не нужно сначала обмыть ноги? — почтительно спросил Том.

Рейнольдс решительно покачал головой.

— Пусть залечиваются в гное. Безопасней предоставить все природе без лишнего вмешательства, — строго сказал он. — Шансы твоего отца на выздоровление значительно увеличились, и через несколько дней я удалю главные швы, которые держат кожные лоскуты культей.

Ночью отец спал гораздо спокойнее, а к утру жар и воспаление заметно уменьшились.

Три дня спустя Рейнольдс удалил остальные швы. Он ножницами перерезал черные нити и щипцами с рукоятями из слоновой кости вытащил из истерзанной плоти остаток нитей.

Через два дня Хэл уже мог сидеть, опираясь спиной на подушку, и заинтересованно слушал рассказы Тома о текущих событиях.

— Я послал захваченную дау на юг к Глориеттам, чтобы привести «Овечку». Она присоединится к эскадре самое позднее через две недели, — сказал Том отцу.

— Я буду рад снова видеть ее и богатый груз чая под защитой наших пушек, — ответил Хэл. — Без защиты она там очень уязвима.

Оценка Тома оказалась точной, и ровно четырнадцать дней спустя два корабля: маленькая дау и почтенная «Овечка» — миновали проход и снова бросили якорь в лагуне Флор-де-ла-Мар.

Том приказал привести Мустафу, капитана дау, и его пребывавший в постоянном ужасе экипаж; все они с захвата «Минотавра» сидели в казематах крепости. Когда их привели, они упали на колени на белый береговой песок, считая, что пришел час их казни.

— Я не верю, что вы виновны в пиратстве, — сказал Том, чтобы унять их страх.

— Аллах свидетель, ты говоришь правду, почтенный, — с жаром согласился Мустафа и коснулся лбом песка.

А когда поднял голову, его лоб, как сладкая булочка сахаром, был облеплен белыми песчинками.

— Я вас освобожу, — сказал Том, — но на одном условии. Вы должны отвезти пассажиров в порт Занзибара. Глава этих пассажиров, как и ты, — честный человек и сын пророка. А пассажиры — женщины и дети из крепости аль-Ауфа.

— Да будет на тебе благословение Аллаха, мудрый и великодушный!

Мустафа снова поклонился, и слезы радости оросили его бороду.

— Однако, — прервал изъявления его благодарности Том, — я не сомневаюсь, что ты приплыл сюда купить у аль-Ауфа товары и что ты знал: это добыча пиратов, обагренная кровью невинных людей.

— Призываю Господа в свидетели, я этого не знал! — страстно воскликнул Мустафа.

Том наклонил голову набок и выжидательно посмотрел в небо. Через минуту он сухо сказал:

— Господь не торопится ответить на твой зов. Поэтому я налагаю на тебя штраф — шестьдесят пять тысяч золотых динаров. По замечательному совпадению именно такую сумму мы обнаружили в сундуке, обыскивая твой корабль. — Мустафа взвыл от такой вопиющей несправедливости, а Том отвернулся от него и сказал охране: — Освободите их. Отдайте им дау, и пусть уходят. Они возьмут с собой женщин и детей. Арабский врач Бен-Абрам тоже отправится с ними, но сначала пошлите его ко мне.

Когда Бен-Абрам пришел, Том отвел его в конец белого песчаного пляжа, где они могли попрощаться без посторонних.

— Мустафа, хозяин дау, согласился отвезти тебя на Занзибар, когда поплывет туда. — Том показал на суденышко, стоявшее в лагуне. — Сейчас на борт поднимаются женщины и дети из гарнизона.

Они видели, как перевозят женщин, прижимающих к себе младенцев и жалкие пожитки.

Бен-Абрам серьезно кивнул.

— Благодарю тебя, но истинную награду ты получишь от Аллаха. Ты молод, но будешь расти и станешь сильным человеком, облеченным большой властью. Я видел, как ты сражаешься. Тот, кто в одиночку сумел одолеть аль-Ауфа, поистине воин.

И он снова кивнул, вспоминая этот подвиг.

— То, как ты обращался с теми, кто слабее тебя: с женщинами и детьми, — показывает, что в тебе есть не только сила, но и милосердие, и это сделает тебя великим.

— Ты тоже человек с большим сердцем, — сказал Том. — Я смотрел, как ты заботишься о больных и раненых, даже о тех, кто не следует учению вашего пророка.

— Бог велик, — провозгласил Бен-Абрам. — В его глазах мы все достойны милосердия.

— Даже малые дети.

— Особенно малые дети, — согласился Бен-Абрам.

— Поэтому, отец, ты расскажешь мне все, что утаил о моем младшем брате.

Бен-Абрам застыл и посмотрел на Тома, но тот ответил ему прямым взглядом, и Бен-Абрам опустил глаза.

— Ты знаешь имя человека, который купил моего брата у аль-Ауфа, — настаивал Том. — Ты знаешь, как его зовут.

Бен-Абрам погладил бороду и посмотрел на море. Наконец он вздохнул.

— Да, — сказал он тихо. — Я знаю его имя, но он могущественный человек, царской крови. Я не могу предать его. Вот почему я скрыл от тебя его имя, хотя сочувствую твоей утрате.

Том молчал, предоставляя старику бороться с совестью и чувством долга. Потом Бен-Абрам сказал:

— Ты сам знаешь, кто он.

Том удивленно посмотрел на него.

— Вы захватили один из его кораблей.

Лицо Тома прояснилось.

— Аль-Малик! — воскликнул он. — Принц Абд Мухаммад аль-Малик?

— Я не назвал имя, — сказал Бен-Абрам. — Я не предал принца.

— Значит, лакх рупий, который мы нашли на борту его дау, действительно плата за моего брата, как мы и подозревали?

— Я не могу сказать, что это правда, — погладил бороду Бен-Абрам. — Но и что это неправда, сказать не могу.

— Мы с отцом считали, что это так, но я не понимал, как Дорри могли отправить с Флор-де-ла-Мара раньше, чем плата прибыла на остров. Мне в голову не приходило, что аль-Ауф поверит кому-нибудь настолько, что отошлет ценного раба, не получив предварительно плату.