Муссон - Уилбур Смит

— Рад это слышать, — сказал Андерсон. — Веревочная петля — вот их последний пункт назначения.

— По последним подсчетам у нас их пятьсот тридцать пять. Это уйма веревки, капитан Андерсон, и я сомневаюсь, чтобы наших реев хватило на всех повешенных.

Андерсон затянулся трубкой и задумался о проблеме казни такого количества людей.

— С другой стороны, на невольничьем рынке они стоят не меньше тридцати фунтов за голову, а может, и больше, — заметил Том.

Андерсон смотрел на него, выпучив голубые глаза. Он об этом не подумал.

— Клянусь кровью Христовой, они этого заслуживают. Но продавать их на Занзибаре нельзя, — сказал он наконец. — Султан не позволит продавать на своих рынках мусульман. Нас в таком случае ожидает новая война.

— Зато у голландцев нет таких предрассудков, — сказал Том. — И они всегда ищут рабов на коричные плантации Цейлона.

— Вы правы, — радостно прищелкнул языком Андерсон. — До Цейлона и обратно пять тысяч миль, но ветер попутный, а тридцать фунтов за голову окупят такой крюк.

Он быстро подсчитал в уме.

— Святые небеса, да это примерно шестнадцать сотен фунтов!

Он снова помолчал, подсчитывая свою долю от этой сделки, потом улыбнулся.

— В крепости аль-Ауфа найдется довольно цепей для всех его людей. В этом есть своя справедливость.

— По словам доктора Рейнольдса, мой отец еще два месяца не будет в силах перенести плавание. Я предлагаю вам погрузить пленных на «Йомен» и отвезти их в Коломбо. Там вы продадите их губернатору ВОК и вернетесь сюда к нам. Тем временем я отправлю захваченную дау на юг, к островам Глориетты, чтобы привести «Овечку». В Англию вернемся в конвое. При попутном ветре и милостью Божией мы сможем еще до Рождества бросить якорь в Плимуте.

На следующий день арабов погрузили на борт «Йомена». Потребовались кузнецы со всех кораблей, чтобы заковать в кандалы длинную цепочку пленников. Их сковали по десять человек и повели на берег.

Том вместе с Рейнольдсом в крытом пальмовыми листьями лазарете, который разбили под деревьями, навещал раненых моряков, надеясь немного подбодрить их. Двое уже умерли: их раны загноились, и началась страшная газовая гангрена, но четверо достаточно поправились, чтобы вернуться к своим обязанностям на корабле, и доктор Рейнольдс считал, что скоро к ним присоединятся и остальные.

Том вышел из лазарета и остановился, глядя на пленников, которые плелись к поджидающим их шлюпкам. Он испытывал некоторую неловкость при мысли о том, что отправляет этих людей в пожизненное рабство. Голландцы не самые мягкие хозяева — Том помнил, что рассказывали ему отец, Большой Дэниел и Аболи о своем пребывании в голландской крепости на мысе Доброй Надежды. Но он утешал себя тем, что не один принял такое решение: отец согласился и властью, данной ему королевской лицензией, подписал распоряжение об их отправке, а капитан Андерсон определенно радовался дополнительной прибыли. В конце концов, это ведь кровожадные пираты. Том подумал о маленьком Дориане, обреченном на такую же участь, и его жалость к пленникам растаяла.

Тем не менее он поспорил со старшими и убедил отца и капитана Андерсона исключить из числа приговоренных к рабству женщин и детей. Этих несчастных оказалось пятьдесят семь, в их числе — младенцы всего нескольких месяцев от роду. А среди женщин некоторые были на последних месяцах беременности.

Пять из них предпочли последовать за мужьями в рабство, нежели расстаться с ними. Остальные останутся в крепости, пока не найдется корабль, который перевезет их на Занзибар.

Том уже хотел отвернуться, когда увидел среди пленников знакомое лицо и серебряную бороду Бен-Абрама.

— Приведите ко мне этого человека, — крикнул он охранникам, и те вывели араба из рядов и потащили к Тому.

— Чтоб вы лопнули, — отругал их Том. — Он старик. Обращайтесь с ним вежливо.

Потом он обратился к Бен-Абраму:

— Как такой человек, как ты, оказался с аль-Ауфом?

Бен-Абрам пожал плечами.

— О больных надо заботиться везде, даже в шайке преступников. Когда ко мне обращался человек с просьбой о помощи, я никогда не спрашивал, добрые или злые дела он творит.

— Значит, ты лечил франкских пленников аль-Ауфа не хуже, чем истинных верующих? — спросил Том.

— Конечно. Такова воля Аллаха, Всемилостивейшего.

— Ты заботился о моем брате? Утешал его?

— Он славный мальчик, твой брат. Я делал для него что мог, — ответил Бен-Абрам. — Но Аллах свидетель, меньше, чем я хотел бы.

Том поколебался: ему предстояло нарушить приказ отца. Тем не менее он принял решение.

— Этим ты заслужил свободу. Я отправлю тебя на Занзибар с женщинами и детьми. — Он повернулся к охранникам. — Пусть с этого человека снимут цепи, потом снова приведите его ко мне. Он не поплывет на Цейлон с остальными разбойниками.

Когда Бен-Абрам, освобожденный от цепей, вернулся, Том отправил его помогать врачу в импровизированный лазарет под пальмами.

На следующее утро ушел «Йомен», нагруженный живым товаром, и Том с берега смотрел ему вслед, пока корабль не исчез на восточном горизонте. Он знал, что капитан Андерсон излишне оптимистичен, рассчитывая за два месяца пересечь Индийский океан до Цейлона и вернуться.

— Чем дольше он будет отсутствовать, тем больше времени будет у отца, чтобы поправиться, — прошептал Том, складывая подзорную трубу, и подозвал шлюпку.

И как только вошел в каюту на корме, сразу понял, что отцу хуже, чем было несколько часов назад, когда он его оставил.

В каюте стоял тяжелый запах болезни, Хэл был беспокоен, его лицо раскраснелось. Он снова впал в беспамятство и начал бредить:

— По мне ползают крысы. Черные крысы, мохнатые…

Он замолчал, потом закричал и начал бить кого-то невидимого. В панике Том отправил шлюпку на берег за доктором Рейнольдсом.

Потом наклонился к отцу и коснулся его лица. Кожа была такой горячей, что он удивленно отнял руку. Аболи принес холодной воды, и они сняли с похудевшего Хэла — жар пожирал его плоть — простыни. Когда открылись обрубки ног, в каюте сильнее запахло разложением, так что Тома едва не стошнило.

— Пусть врач поторопится! — крикнул он и услышал, как его приказ передают на шлюпку. Аболи и Том обмыли сжигаемое лихорадкой тело и обернули его влажной тканью, чтобы сбить жар. Том почувствовал облегчение, когда наконец по коридору прошел доктор Рейнольдс и торопливо подошел к Хэлу. Он снял повязки.

Зловоние в каюте сразу стало сильнее.

Том стоял за врачом и с ужасом смотрел на обрубки отцовских ног. Они распухли и приобрели лилово-красный цвет, черные стежки швов почти скрылись в распухшей плоти.