Рассказы (сборник) - Михаил Харитонов

Дальше было много всего. Год за годом Пенсов развлекал публику всё новыми кунштюками. Он первым перешёл на гала-технику («Вот и ноябрь», премьера была приурочена к открытию Берлинского Гала-Центра), первый оценил возможности видеокараоке (видеопьеса «Шоколадный тигр» вошла в классический фонд). Он же первым отказался от использования живых актёров и реальных съёмок вообще («Полчаса до июня» и «Сирокко»). Впрочем, он поставил гиперреалистического «Отелло», где абсолютно все действия совершались актёрами на самом деле (причём желающих попробовать себя в одноразовой роли Дездемоны хватило на пять сезонов, пока шоу не запретили). Он снял чёрно-белую немую «Изумительную и увлекательную историю о том, как некий легкомысленный англичанин получил пощёчину от оскоплённого карлика, последователя гностических лжеучений…» (полное название занимало полстраницы), а также «Кимберлит», анонсированный как «захватывающая трагедия из жизни минералов» (о событиях, происходивших в нижней части земной коры в течение четырнадцати миллионов лет). Он же сделал «Хворост и огонь», о всеми забытой заварушке в Руанде, признанный самым страшным фильмом о войне за всю историю человечества. Вершиной творчества Дементия Пенсова стал великий «Амстердам», грандиозное полотно, которое, по мнению европейских политиков, спасло единство Европы — и принесло своему творцу, помимо очередного дождя наград, ещё и Нобелевскую премию мира.

Критики, конечно, злословили на тему того, что Пенсов выезжает на точно просчитанном сочетании манипулятивных приёмов, новейших зрелищных технологий и умелого использования актуальной тематики. Дементий все нападки надменно игнорировал. К тому времени он превратился в настоящего мэтра, желчного и спесивого, находящего удовольствие во всё более утончённых издевательствах над публикой. Публика выла от восторга и требовала ещё.

А ещё через два десятилетия после «Амстердама» Дементий Пенсов, культовый режиссёр (приставка «кино» к тому времени атрофировалась), богатый и знаменитый, был допущен к Самой Главной Тайне.

Первые разработки в в области темпоральной физики велись ещё в начале двадцать первого столетия. Правда, технологии работы со временем были безумно дороги, а главное — держались в строжайшем секрете, составляя нечто вроде коллективной собственности сильных мира сего.

Как выяснилось, путешествия в прошлое — они оказались всё-таки возможны, правда, недалеко и ненадолго — далеко не самое интересное занятие. В частности, изменять историю с последствиями для настоящего оказалось бесполезным делом: время упруго смыкалось и поглощало все изменения. Правда, из прошлого можно было вытаскивать всякие вещи и даже людей. Но желающие разжиться оригиналом «Моны Лизы» или живой Мерилин Монро довольно быстро перевелись.

Куда более перспективным оказались разработки в области искусственного времени. Эта технология позволяла получать отображение на временную ткань любых участков пространства, а также материальных объектов. При желании можно было скопировать себе хоть весь земной шар, причём для себя одного — это был «вопрос бабла». Цена такого удовольствия, правда, по первости была немалой: всего состояния Пенсова не хватило бы для вступления в этот сверхзакрытый клуб. Его привлекли в качестве оформителя новых миров: как выяснилось, помимо работы ландшафтных архитекторов, в искусственных мирах необходима была и искусственная история. Можно было нарисовать солнце, но двигаться по небу его можно было заставить только введением соответствующего сценария. То же касалось смены времён года, колебаний климата, да и вообще всего.

Дементий взялся за новое дело и репутации своей не уронил. Первый же его хронодинамический сценарий — «Тёплый год в Норвегии», с пресным океаном и итальянской зимой — вызвала фурор среди элиты. «Сахара в снегу» была эстетской игрушкой, зато «Юг Франции» стал абсолютно коммерческим продуктом, растиражированным во множестве вариантов и до сих пор остающимся самым востребованным из всех его произведений в этом жанре.

Понятное дело, что Пенсов вовсе перестал интересоваться земными делами. Тем более, что синхронизация его жизни — протекающей в различных хронокольцах с разным ходом времени — и земной историей становилась всё более сложной.

Меж тем, на Земле дела шли скверно — причём чем дальше, тем хуже. Человечество стояло в полушаге от новой мировой войны, когда элита, наконец-то договорившаяся между собой, открыла темпоральные технологии для всех. Способы создания жизнеспособных миров тоже были отработаны, так что практически каждый человек мог получить в своё распоряжение новое небо и новую землю.

Тут-то всё и кончилось.

Где-то года за полтора население Земли безо всякой войны уменьшилось на треть: все бросились осваивать новые миры, куда более оборудованные для веселья. Население хроноколец насчитывало от одного человека до нескольких тысяч: более многочисленные сообщества быстро разваливались. Исключением стали несколько связанных между собой миров, которые потом стали называться «технологическими», а их население — технологистами. Населённые фанатиками точного знания, они пошли по пути максимального ускорения научно-технического прогресса, для чего ввели у себя запредельно высокую скорость собственного времени. Очень скоро технологисты настолько далеко ушли от остальных людей, что превратились в обособленную ветвь человечества. Правда, они не отгораживались от не столь продвинутых собратьев по расе и исправно снабжали их всякими полезными устройствами и приспособлениями. Причём снабжали бесплатно или почти бесплатно. Злые языки говорили, что технологисты это делают примерно это из тех же соображений, из которых домохозяйки отдают нищим ношеное бельё — «самим ни к чему, а выбрасывать жалко» — но их никто не слушал: слишком уж хороши были новые штучки. В частности, необходимость работать исчезла навсегда: все мыслимые и немыслимые работы выполняли всякие технические устройства.

Когда до оставшихся на Земле окончательно дошло, где именно намазано мёдом, единому человечеству наступили кранты. На старой планете, неторопливо плывущей через Галактику, остались жалкие остатки некогда великой расы, в основном религиозные фанатики, по каким-либо причинам считающие хронотехнологии греховными и небогоугодными. Все остальные просто разбежались.

Больше всего от этого выиграло искусство.

Жизнь во временных кольцах была практически лишена заметных неудобств. Одно время ходили слухи о «петлях-тюрьмах», в которых царили тоталитарные режимы и происходили всякие ужасы. Технологисты, когда до них эти слухи дошли, сильно обеспокоились — и создали какую-то штуковину, действующую во всех мирах и гарантирующую мгновенный выход из любого мира для каждого человека по одному только его желанию. Если кому-то что-то не нравилось, он мог в любой момент оставить недостаточно гостеприимное место, перейти в какой-нибудь открытый для посещения мир, или создать свой, осуществив тем самым вековую мечту о «другом глобусе». В одном из продвинутых миров изобрели способ искусственного выращивания человеческой плоти, после чего производство потомства превратилось в несложное и приятное занятие: соответствующая аппаратура могла вырастить организм с нужной генетической картой и нужного возраста. Преступность практически исчезла, как за исчезновением материальной нужды, так и всеобщего размежевания всех со всеми. Труд перестал быть необходимостью. Даже смерть, эта вечная спутница человечества, была укрощена: бессмертия так и не изобрели, зато продвинутые миры построили системы искусственного интеллекта, которые позволяли скачивать на себя содержимое сознания и потом делать с ним всё что угодно… В общем, дефицит острых ощущений обострился до предела.