Падение драконов - Кристиан Камерон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо, Тоби, — улыбнулся мастер Никодим. — Анна, у нас все готово?
Анна кивнула, держа в руках охапку грязной одежды. Беатрис сделала реверанс.
— Я разбужу вас всех, — пообещал Никодим и вышел не менее царственно, чем сам император.
Анна бросила грязную одежду в корзину у дверей, стараясь не слушать доносящиеся из спальни разговоры. Тоби собрал точильный камень и все остальное и понес в кладовую. Положил воск обратно на полку и пожалел, что у него нет воды…
Анна вошла со свечой. Поднялась на цыпочки, чтобы взять с высокой полки еще одну, потом повернулась и прикоснулась губами к губам Тоби.
— Никуда не уходи, — приказала она и удалилась.
Мимо прошел, зевая, мастер Юлий. Тоби притворился, что возится с чем-то в крошечной кладовке.
Тоби подумал одновременно две мысли: «Я никого не обманываю» и «Она любит меня!»
Анна вернулась. Он слышал ее шаги, и миновала, казалось, целая радостная вечность. Предвкушение боролось с безымянным страхом.
Она вошла с огарком свечи и закрыла дверь кладовой, которая была немногим больше шкафа для одежды. Тоби наклонился и поцеловал любимую. Получилось довольно неуклюже, продлилось дольше, чем они ожидали. Капнул воск, и они оторвались друг от друга.
— Я как-то по-другому представляла себе любовное гнездышко, — прошептала Анна.
Почему-то это показалось очень забавным.
— А если мы обрушим полку… — начал Тоби. Бедром он упирался в запас масла для ламп. Оба захихикали.
— Почему ты женился на мне? — спросила Бланш. Она вытянулась на кровати, положив руки на живот. Он стал тверже, как будто там наросли мышцы. Пока еще почти ничего не было видно, но платья сходились уже с некоторым трудом, а груди стали очень чувствительными.
— Потому что я тебя люблю? — предположил Габриэль, глядя в окно.
— У меня красивые ноги. По крайней мере, мне так говорили. — Она вздохнула. — Я прачка. Я самозванка. Этот несчастный оружейник прикасался ко мне так, будто я Пресвятая Дева собственной персоной, а не просто обычная женщина, которая иногда пукает и смеется… — Она помолчала. — Я не великий воин вроде Изюминки и не великий магистр, как Танкреда. Я из простой семьи. Моя мать была любовницей какого-то знатного дворянина или нескольких… Иногда я смотрю на тебя… как сегодня, во время парада. И мне кажется, что я делаю вид, будто я замужем за богом.
Габриэль отвернулся от окна. Свет свечи играл на его лице, и оно казалось дьявольским.
— У тебя и правда красивые ноги, — сказал он и провел по одной из них рукой.
Бланш вздохнула и хлопнула его по руке.
— Милая моя, мы все самозванцы.
Их взгляды встретились.
— Одна из причин, по которой я женился на тебе, заключалась в том, что я хотел провести с тобой эту ночь. — Она покраснела, но он продолжил: — Меня ждет огромный риск. Сейчас это кажется мне безумием. Господи, почему я вообще за это взялся? — Он вздрогнул, и она тут же обвила его руками. — Я притворяюсь. Я притворяюсь, что я смелый, и я притворяюсь, что командую, и я притворяюсь, что у меня есть великолепный план, и чаще всего я придумываю его на ходу, и я до смерти напуган, а мне приходится жонглировать вечностями. — Он вздрогнул. — Я убил слишком много своих друзей, и я до сих пор не знаю ради чего, а по утрам… — Он вывернулся из объятий и поцеловал Бланш. — Слушай, я не астролог, но больше года назад я представил… — Он нахмурился. — Наверное, это уже слишком. Я решил, что если мы зайдем так далеко… я даже не знал тогда, что такое далеко… если мы зайдем так далеко… — Он глубоко вздохнул.
Она поцеловала его. Через несколько мгновений этот поцелуй из успокаивающего стал возбуждающим.
— Когда я затащил тебя в седло, — прошептал он, — я знал, что ты выдержишь… все.
Его кожа сияла, как залитый солнцем металл, и только металлическая рука была темной. Бланш села и стянула ночную сорочку через голову.
— Надо поспать, наверное? — спросил он. Впрочем, его руки явно говорили обратное.
— Нет, — сказала она.
Семь часов спустя его кожа светилась так ярко, что в строю громко зашептались. Люди стояли с оружием в руках на самом верху спуска в большой подземный зал. Под землей не было темно. Зал освещала целая радуга цветов, как будто солнце било прямо в огромное окно-розу. На витраже император Аэций шел из стекла в стекло, издавал законы, приказывал казнить семью бывшего императора, выигрывал великую битву при Чалуне, доживал свою жизнь монахом.
Сам император надел доспехи из позолоченной стали. В руке у него было копье, на голове — шлем. Ариосто в зале наверху издал хриплый крик.
— Ты уверен? — спросил Мортирмир.
Габриэль посмотрел на него и улыбнулся.
— Капитан? — Калли вышел из строя.
— Да, Калли?
— Я хотел бы пойти с вами, если вы не возражаете.
Плохиш Том слегка кивнул. Габриэль кивнул в ответ.
— Спасибо, Калли.
Они вдвоем вошли в залитый светом зал. Было очень тепло. Цвета казались ненастоящими.
— Капитан? — позвал Калли.
— Да? — ответил Габриэль, с трудом сохраняя терпение.
— Посмотрите. — Калли указал на центральную фигуру Аэция.
— Ну да, красиво, — отмахнулся Габриэль и подошел к центральной панели с замочной скважиной. Калли видел, как у него трясутся руки.
Калли снял с плеча лук, проверил, вытащил тяжелую стрелу и положил на тетиву.
— Удачи, капитан, — сказал он.
Габриэль оглянулся. Он посмотрел вверх, на ожидающие войска, а затем на врата. Свет стал намного ярче.
А потом раздался звук, похожий на звон колокола, на звон серебра или хрусталя. И этот звук заполнил весь зал.
Морган поднял щиты, как и Петрарка, и Танкреда, и двадцать других магистров.
Габриэль вошел в свой Дворец, где стояла на пьедестале его наставница.
— Аве, Пруденция, — сказал Габриэль.
— Аве, — ответила она и изогнула в улыбке белые мраморные губы. — Ты стоишь на пороге. Я слышу музыку сфер.
Он кивнул. Он сделал все возможные приготовления, как будто на экзамене у наставницы. Поднял щиты, готовые мгновенно сработать, запас копья света, облака тьмы, огненные шары, меч, который создал сам, и еще кое-какие сложные тонкие заклинания, позаимствованные из угасающего разума Аль-Рашиди.
Он создал единственный щит чистого зеленого цвета и баклер из живого золота. Возможно, такого крепкого защитного заклинания он еще не творил в своей жизни.
— Готова? — спросил он.
