Где нет княжон невинных - Артур Баневич

— В то время демократия в Совро тоже уже рушилась, — напомнил Дебрен.

— Но еще не рухнула. И, пожалуй, правы те, кто утверждает, будто демократический интернационал специально Гвадрика в Морвак впустил. Потому что Морвак создавал угрозу извне, а ничто так не сплачивает власть, как совместное вторжение. Правительство Правла могло призвать народ к лояльности и приверженности проверенным структурам, которые одни лишь в состоянии защитить родину. Агитировать, что распрекрасный феодализм вместо благосостояния и телеги каждому несет войну и уничтожение. Потому что если б Гвадриков план удался и Румперка пала, началась бы война. Причем, возможно, общеконтинентальная — в Румперке ведь тоже небольшой совройский гарнизончик стоял. На ход штурма и обороны он никак бы не повлиял, а вот на большую политику — да. Стоило только эти несколько дюжин кнехтов перебить, и Совройский Союз получил бы предлог для вторжения.

— Союз не напал на Восток за время своего семидесятилетнего существования, — скептически поморщился Дебрен. — Хотя порой почти уравнивался с ним по могуществу. Не думаю, чтобы из-за какого-то, простите за откровенность, третьеразрядного городишки он решился бы на войну. Причем уже перед своим распадом, когда собственные провинции одна за другой отказывали ему в повиновении.

— Пожалуй, да, — согласился Збрхл. — Но с другой стороны, именно поэтому-то и мог бы решиться. Сравнивая это с нашей ситуацией, у него, как и у грифона, сидел шлем в кишках, и терять ему было нечего. Я только не очень понимаю, чего ради мы на большую политику съехали.

— А того ради, что Цедрих, — объяснила Петунка, — Гвадрика на той стороне моста до утра продержал. В Румперку подоспели подкрепления, и Гвадрик, не рискуя начинать штурм, повернул обратно. Сразу после этого демократическое правительство в Правле ушло в отставку, и мы стали свободным королевством. Конечно, доказать это невозможно, но если б не те несколько клепсидр, впустую потерянных Гвадриком у моста, возможно, бельницкая армия изменила бы историю мира. — Она озабоченно улыбнулась. — Скорее всего, конечно, нет, но мне хочется в это верить. По крайней мере смерть Цедриха приобретает в таком свете какой-то смысл.

— Как знать, — серьезно проговорила Ленда. — Может, ты и права. Говорят, экономика и исторические процессы решают судьбы народов, но мне кажется, это немного похоже на корабль. На него действуют могучие силы: с одной стороны — волна, тысячи локтей парусов, с другой — до двухсот гребцов, с третьей — руль с дюжиной блоков, порой чары… И все эти гигантские силы уравновешиваются, позволяя выдерживать курс, а тут вдруг тощенький, малюсенький корабельный мальчишка случайно пережжет свечой рулевой линь, и галера, словно от пинка под зад, поплывет совсем в другую сторону.

— Почему именно галера? — заинтересовался Збрхл без сколько-нибудь видимых причин, но Ленда слегка покраснела и отвела глаза так, чтобы не встречаться взглядом с Дебреном.

— Не знаю… Когда-то я читала…

— В таком случае классический парусник был бы послушнее, — принялся поучать ротмистр. — Да и мало у какой галеры парусность доходит до тысячи локтей полотна, и гораздо чаще она управляется румпелем, так что трудно резко сменить курс, не намахавшись как следует кнутом. Но для горянки из княжества, которое не знает, что такое мост, а значит, наверняка и лодка тоже, ты вполне прилично разбираешься в морских делах. Тебе б надо с Дебреном поболтать. — Ленда покраснела еще пуще. — Так странно сложилось, что он именно на галере плавал, хоть в наше время это уже весьма редкий случай. — Збрхл перевел взгляд на трактирщицу. — А ты, Петунка, слушай. Ты укоряешь меня за то, что я, мол, дочек не на тех книжках воспитываю. А что скажешь о родителях козы? Мало того что они заставляли читать о мореходстве девчонку, которая большой реки в глаза не видела, так вдобавок еще и о какой-то древней рухляди. Знакомство с верленской белюардой, не важно, с козлом она или без, может пригодиться каждому современному человеку. А с кораблем, к тому же таким?

— Оставьте в покое корабли, — предложил Дебрен, которого беспокоило поведение девушки. После того как он заставил себя сказать об инциденте в мойне, она ни разу не взглянула ему в глаза. Правда, вела она себя не так демонстративно, как сейчас, но он все-таки заметил, что между ними что-то изменилось. Казалось, легко было предвидеть, что их взаимоотношения явятся Ленде в несколько ином свете, но… Он чувствовал себя неловко. Настолько неловко, что раза два ему в голову пришла совершенно серьезная мысль украдкой воспользоваться телепатией и подслушать, о чем она думает. Теперь его мучили угрызения совести, и, вероятно, поэтому он вступился за явно смущенную девушку. — И не трогай родителей Ленды. Не каждый может купить детям новые книги. Старые — дешевле, а то, что они о галерах, а не о каравеллах… В бедных семьях больше заботятся не о том, про что ребенок читает, а в основном о том, чтобы ему было, на чем научиться читать.

— Благодарю, — пробормотала она, по-прежнему не глядя ему в глаза. — Я не по морской книге рунам училась, но ты угадал: она была на ярмарке самой дешевой. Именно потому, что напечатана рунами, в то время как в Виплане в ходу в основном западные буквы. Так почему мне было не купить и со скуки не читать после работы?

— Чтение после работы — не умно, — поучил ее Збрхл. — Ну, может, летом, когда дни длинные. Но уже с октября такое чтение вредит глазам, да и кошельку тоже, потому что приходится пользоваться искусственным освещением.

— Я в сентябре покупала, — буркнула Ленда.

— И читала после работы, — снова вступился за нее Дебрен.

— Так я ж и говорю: после работы вредно.

— Да, но в «Кролике» заканчивали… — Он прикусил язык.

Удивленный Збрхл переждал немного, но, не дождавшись объяснения, пожал плечами и успокоился.

— Одного я не понял, — обратился он к Петунке. — Что Гвадрик делал эти несколько клепсидр у моста? Метель его задержала? Или, может, он по лелонской методе свою победу обмывал?

— Я же говорила, — на губы хозяйки вернулась горькая улыбка человека, ухитряющегося смеяться над самим собой, — мы трое своим незнанием и глупостью свергли демократию в Морваке. Конкретно это заключалось в том, что я бельничанам в ноги бросилась, умоляя простить Цедриха.

— В чьи именно ноги? — тихо спросила Ленда.

— А кто его знает? Я ревела все время, сквозь слезы мало что видно. Сверху снег валил, а они в седлах… Знаю, что у самого главного были золотые шпоры. И дорогие латы. А голос староват. Так что, наверное, это был Гвадрик. Я выложила ему, что и как. Искренне, как на духу.