Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

– И что же? – я украдкой взглянул на часы.

– Вы сами сказали: суровость наказания удивила всех. Следствие не нашло что вменить ему в вину, но почему же императрица поспешила его осудить? Я далёк от мысли видеть в нём агнца на заклание, прегрешения его очевидны всем, но… Поговаривали о растратах, но тогда почему столь велик срок? Почему в Шлиссельбург? Связь с брауншвейгским семейством могла бы стать причиной опалы, но из влиятельных масонов, связанных с герцогом узами братского повиновения, никто не пострадал, разве только ещё трое из незначительного градуса.

– Говорят, у него нашли письмо самого Вейсгаупта, но всё равно не возьму в толк, к чему вы клоните…

– Я продолжил тем, что поставил вопросы по-другому, иначе никогда не напал бы на след. Итак: что такого делал Новиков, что масоны зазывали его к себе без условий, и даже открыли свои высокие степени? Вы сами говорили: он занимался древностями, но не просто древностями, а – письменными источниками. Он имел высочайший доступ туда, где до него никто не исследовал. Более того – не мечтал оказаться. То, чем вы приехали заниматься в краях дальних, он имел счастье творить у себя дома.

– И что же нашёл он в архивах такого, за что угодил в самую суровую тюрьму?

– Не просто суровую – там не мог он общаться ни с кем, кроме нескольких лиц.

Я помолчал несколько, прежде чем решился задать вопрос:

– Высокие степени масонов, открытые ему, стало быть, недостаточно высоки, чтобы стать настоящим препятствием. Так что же он нашёл?

– Не знаю, – ответил Ермолаев, и я не усомнился в его искренности.

– Не многое же вы открыли. Или – вам открыли, Павел Сергеевич?

– Всё же, это кое-что, – обиделся он и остановился надолго, прежде чем продолжить, понизив голос и наклонившись в мою сторону. – Я сказал «не знаю» не потому, что вовсе ничего не обнаружил, напротив, Алексей Петрович, обнаружил с лишком. В том-то и трудность – отделить зерна от плевел. К чему я это? А к тому, что вроде бы и нет никакого секрета, вроде бы всё на поверхности, и карты открыты, да единственно верную угадать непросто. Только вот что: Новиков имел неосторожность заинтересоваться хождениями на Восток. Не спрашивайте, какие заключения я из того сделал. Их у меня нет. Точнее – много, но они противоречивы, а следовательно, вывода всё равно, что нет вовсе. Откроюсь вам, что стремление моё в Святую Землю в немалой степени есть порождение надежды, что здесь каким-то чудесным образом я нападу на нужную нить, которая позволит немного распутать клубок. Теперь вы понимаете, почему я так ухватился за письмо Голицына с просьбой найти ему книгу.

«Неужели похож я на человека, который жертвует направо и налево путеводные нити, вместо того, чтобы самому следовать их извивам?»

– Ваш мотив мне понятен, но не Голицына, – весьма равнодушно заметил я. – Какая же связь между странствиями старинных поклонников и его интересом?

Он медленно встал и с минуту ходил взад и вперёд, заложив за спину руки. Потом разлил по бокалам рубиновое вино и один протянул мне.

– Чутьё подсказывает мне, что она есть. Восток всегда слыл местом, где хранится нечто сакральное со времён первозданного рая. Вспомните хотя бы Калиостро, основавшего египетское масонство. Масоны обещали своим новым адептам даровать со временем власть с помощью магии и каббалы открывать тайны бытия. Новиков на допросе прямо отрицал такие упражнения, но, заметьте себе, не саму их возможность, а лишь личное участие по нахождению в нижних только градусах. Его друг Шварц состоял членом Розенкрейцерского братства. О его деятельности до приезда в Россию ничего неизвестно, кроме того, что он занимался языками и переводами, и всю жизнь посвятил борьбе с философией материализма. После связался с мартинистами…

Оставили бы вы меня в покое, почему-то подумал я. Сколько вас, тайных общников, на мою голову. Жаль только, что никто из вас одного не осознает: того, что вожусь я с вами, чтобы иметь возможность находиться поблизости от Анны.

– Я путаюсь. Это не одно и то же? – в голос мой проникло раздражение.

– Мартинисты исповедуют магическое христианство особого толка. Они верят в пентаграмматон, который получается добавлением буквы шин еврейского алфавита в сердцевину тетраграмматона. Они занимались поисками истинного слова.

Мне Анна нужна, а не вы, пропади вы все пропадом, как шин из пентаграмматона! – чуть не воскликнул я.

– Ах, да! – картинно воскликнул я. – Это сильно разнит их.

– Вы шутите, но знай вы то же, что я, вам стало бы не до смеха, – ответил Ермолаев.

– Простите, если я вас задел. Для меня те и другие – алхимики. Только одни искали философский камень в кругу вещей, а другие в сфере идей, – объяснил я. – И что же – всех их объединяет тяга к Востоку?

– Эта мысль посетила и меня, но мы живём под орлом двуглавым, и я обратил взгляд и на Запад, посмотрев пристальнее на других незначительных братьев, арестованных по тому же делу – Невзорова и Колокольникова. Их арестовали по возвращению из Берлина, чуть не на границе…

– Бьюсь об заклад, они учились там у розенкрейцеров. – Я поспешно поднёс бокал к губам, чтобы скрыть невольную улыбку.

– Конечно, провести черту между тайными обществами трудно, – серьёзно согласился Ермолаев, взметнув веки на мгновение. – Многие из ищущих вступали всюду, куда их зазывали: член ложи мог оказаться и мартинистом, и розенкрейцером, и иллюминатом. При этом посещать церковь и слыть примерным христианином. – Он помолчал, делая глоток. – Те два лаборанта, окончившие курсы в Лейдене, везли старинные рукописные книги. Каждый – по одной.

Он кажется, надеялся произвести сим некий театральный эффект, но как раз тут я ощутил, что волей-неволей разговор затягивает меня – не стремлением отыскать истину, а вечной моей любовью к спорам.

– Все они противостоят науке, которую исповедую я.

– Наука, которую исповедуете вы, только формируется в своих принципах. Иллюминаты считают её одним из инструментов познания мира. Но не отвергают и другого. Который вы называете алхимическим, а они магическим или каббалистическим. Учёный из вашей среды имеет право искать познаний в физике, химии, математике, астрономии – всё суть науки. Они тоже своего рода членствуют в разных академических отделениях в русле оккультизма.

– Хотите гипотезу, даром? – не слишком довольный тем, что мы никак не можем найти понимания, хотя, казалось бы, оба испытываем неприязнь к тайным обществам. я начинал ощущать кураж. – Новиков был нужен масонам, чтобы проникнуть в потаённые архивы, особенно церковные. Ну, это вы и так, должно быть, знаете. Так вот. Он нашёл в проскинитариях некие записи, за коими они охотились, но, прозрев их опасность, не передал им, а куда-то спрятал. У них он по неосторожности попытался выведать некий ключ, чтобы понять суть найденного. Те, почуяв неладное, пригласили его сразу вступить в высокий градус, который якобы позволит ему обладать правом на такие знания. Они думали, что, став членом общества, он вынужден будет поведать им свою часть загадки – ну, как брат братьям. Однако Николай Иванович затеял опасную игру, пытаясь опередить их в постижении ведомого им ключа. Послал в Лейден двух гарсонов, а братья ответили интригой, приведшей в каземат его одного. Это объясняет то, что прочие масоны не пострадали, ведь они сами упрятали его в тюрьму руками правительства. А вдобавок и то, почему братья отказали в помощи третьему лейденскому пансионеру, испугавшемуся повторить судьбу двоих своих товарищей и оставшемуся в Берлине. Братья же, вероятно, ожидали покаяния отступника, но просчитались. Император Павел освободил Новикова от кандалов и, возможно, от тайны, ибо сам в свой черёд пал от рук заговорщиков, стремившихся по-прежнему выведать её. Из того, что масоны убили Павла Петровича, а не Николая Ивановича, следует, что объектом поиска было не знание, а материальный объект, скорее всего, рукопись, существовавшая в единственном числе. – Я осушил бокал. – Или вот ещё один путь. Новиков всё же рассказал об опасной находке лично императрице и просил защитить от тайных гонителей. Тогда и разыграли комедию с его заточением – отбить у бывших друзей охоту искать его. Ведь документов о пребывании его в Шлиссельбурге нет, верно?