След грифона - Сергей Максимов

– Пригласите дежурного по пропускному пункту, – приказал Суровцев.

Юнкер не успел ответить, как из небольшого одноэтажного здания быстро вышел молоденький прапорщик и, поддерживая шашку, заспешил к прибывшим. Он достаточно браво, по-уставному – за пять шагов до генерала, перешел на строевой шаг. Молодым, не успевшим огрубеть голосом представился:

– Дежурный по контрольно-пропускному пункту прапорщик Иванов.

– Голубчик, сопроводите нас к дежурному по батальону.

Увидев перед собой молодого и заслуженного генерала, дежурный по батальону несколько удивился. Всех томских генералов он знал в лицо.

– Контрразведка, капитан, – протягивая свои бумаги, подписанные лично Колчаком, сказал Суровцев.

Документы были выписаны на имя генерал-майора Мирка Сергея Георгиевича. По всем документам в армии Колчака Суровцев благоразумно прошел только под этой составляющей своей фамилии, что очень помогло ему в будущем и несколько десятилетий сбивало с толку дотошных чекистов. Трудно сосчитать, сколько раз в своей жизни он будет то Мирком, то Суровцевым, и еще бог знает кем. «Начальникам всех соединений и частей: оказывать всяческое содействие! А.В. Колчак», – дочитал дежурный.

– Ваше превосходительство, что от меня требуется? Можете располагать мной.

– Вы вхожи в казармы, занятые чехами?

– Признаться, нужды такой не было. Да и желания, – добавил капитан. – Под нашим началом юнкера, а тут такое соседство. Мало того что чехи, так еще и солдатский комитет.

– Времени на рекогносцировку у нас не было. Хотя сегодня днем я здесь был. Меня интересует, как, на ваш взгляд, налажена у них караульная служба по ночам. По тому, что я наблюдал днем, весьма формально. Но все же...

– Да, собственно, никак. И днем и ночью шныряют в поисках самогонки. Забор – вы, наверное, видели – разобрали. Так что наш КПП – пустая формальность. Иногда пьяные забредают в наше расположение. Что еще? Чувствуют себя хозяевами. Да и кого им бояться? Так что ночью караул если и выставляют, то часовые вернее всего спят. Что еще? Поют, бывает.

– Ночью? – удивился Соткин.

– Именно ночью.

– Командир батальона здесь?

– Никак нет. Уехал в город.

– Отправьте за ним посыльного, – приказал Сергей Георгиевич. – Как у нас там сложится, предугадать сложно, но вы позаботьтесь о том, чтобы в случае осложнений никто из юнкеров не пострадал. Отходить нам придется по вашей территории через центральные ворота. Со стороны сломанного забора кустарник и ухабы – не ровен час лошади ноги переломают.

– Разрешите спросить, – спустя несколько секунд молчания произнес капитан.

– Спрашивайте, – разрешил Суровцев.

– Как я понимаю, вы собираетесь стать незваным гостем у чехов. Как завтра вести себя нам, если ваш визит будет иметь последствия?

– А так и вести... Сами ничего не поняли... Лучше вы у них спрашивайте: «Что там у вас происходит? То песни по ночам, то вот еще какая-то возня». Хотя никакой возни может и не быть, – спокойно ответил Суровцев.

Когда дежурный отправился отдавать распоряжения, Суровцев, точно оправдывая свою фамилию, сурово выговаривал Соткину:

– Вот что, любезный Александр Александрович, чтоб это было в первый и последний раз! Мало про контрразведку говорят, так и ваш перегар в ту же кучу.

Капитана даже передернуло.

– Виноват, ваше превосходительство! Я рюмочку пригубил, и только. Ахмат, будь он неладен...

– Словом, наша сегодняшняя операция – это ярчайший пример, как не надо делать дело. Сейчас еще и пойдем черт-те куда и черт-те как! Авантюра чистой воды. У меня такого еще никогда не было. Но время, время! Торчать в Томске еще один день для нас непозволительная роскошь. И хоть не дышите вы в мою сторону, черт вас подери!

Кто бы знал, но именно этот перегар Соткина и поможет контрразведчикам в их непростом деле.

Часовые, охранявшие комитет, действительно отправились спать в казармы. Как уже знает читатель, июнь в Сибири – еще не лето, а август – уже не лето. После прошедшего дождя ночь выдалась холодной, хотя и безветренной. Наступили первые заморозки. Выпавшая роса была почти ледяной. А в темно-синем августовском небе чертили свои загадочные пути падающие звезды. До рассвета оставался ровно час.

Снимать часовых не пришлось. Двери казармы оказались не запертыми на замок. Суровцев и Соткин вошли. Тумбочка дневального была пуста. Из двух боковых помещений раздавался храп. Тяжелый дух ударил в нос. О, этот запах казармы! Его не спутаешь ни с каким другим! Это невообразимая смесь запахов самого различного происхождения. Здесь в запах пота проникает запах половой мастики. На них наслаивается запах ваксы. Тут же пары керосина, оружейного масла, несвежих портянок и сырой кожи. Добавьте к этому еще и запах туалета, который в этих казармах нового типа был внутри помещения, а не на улице, как было принято в то время. В этой казарме присутствовал еще и винный перегар. Разведчиков интересовал второй этаж. Там, по расчетам Суровцева, и следовало искать интересующего их человека. Суровцев прямым ходом отправился в канцелярию. Соткин осторожно двинулся по коридору, едва освещенному керосинкой. Сначала в одну, а затем в другую сторону. В канцелярии, освещенной слабым пламенем такой же керосиновой лампы, стоявшей на столе, Суровцев увидел человека, который крепко спал, накрывшись солдатской шинелью. Сергей Георгиевич заглянул ему в лицо. Этот человек не был Дранковичем. Здесь же, на столе, стоял ручной пулемет с массивным круглым диском поверх казенной части оружия. «Прямо сонное царство», – подумал Суровцев и крепко припечатал рукояткой «нагана» затылок спящего солдата. Но так, чтоб не убить без нужды. Точно опровергая его мысли о сонном царстве, из коридора раздался скрип открываемой двери одной из комнат. Генерал замер в напряжении, сжимая под офицерской накидкой «наган».

Между тем в коридоре происходило следующее: перед Соткиным открылась одна из дверей, и сонный человек, вероятно отправившийся по малой нужде, удивленно уставился на офицера. Чех пытался сообразить, что здесь делает этот русский в такое время.

– Соколик, – заплетающимся языком сильно пьяного человека громко произнес Александр Александрович. – Дранкович. Где Дранкович? Где он? – Соткин икнул.

– А, там, – наконец-то что-то сообразив и уловив винные пары, исходившие от Соткина, сказал чех, – там! Там! – еще раз с акцентом повторил он и махнул рукой в дальний конец коридора. Сам же отправился на первый этаж. Видимо, в туалет.

Соткин едва обернулся в направлении, указанном чехом, как увидел человека, приближающегося к нему. Он был выше рослого Соткина. Вероятно, спал он не раздеваясь или не спал вообще. Но главное, в тусклом свете керосиновой лампы в руке у него поблескивал ствол «браунинга».

– Стоять, – тихо, но властно и хлестко сказал Дранкович. Это был именно он.

– Во! Нате вам, – пьяно удивился Соткин. – Дранкович? Я от Богданова. Писульку тебе привез. Часы еще, – икая, продолжал играть роль сильно пьяного человека Александр Александрович. Успев, впрочем, про себя подумать: «На ловца и зверь бежит». Им повезло с самого начала.

Надо сказать, он был абсолютно убедителен в своей роли. Дранкович тоже уловил перегар. Это его несколько успокоило. Но бросаться в объятия к новому знакомому он не собирался.

– Стоять, я сказал, – вполголоса повторил он, приближаясь к Александру Александровичу.

Соткин медленно, двумя пальцами достал из нагрудного кармана записку Богданова. Скомкал ее и резко бросил под ноги Дранковичу.

– На, подавись. И пошел ты в жопу. – развязно заявил он и, обернувшись спиной к противнику, качаясь пошел по коридору.

– Стой, я сказал, – уже не так твердо пытался остановить его Дранкович.

– В жопу пошел! – почти прокричал Александр Александрович.

Переполошить всю казарму не входило в планы Дранковича. Он бросился следом за уходящим Соткиным. Его целью было теперь настигнуть офицера и ударом рукоятки пистолета оглушить. Потом уже разбираться в происходящем. На это и рассчитывал Соткин. Сам он поступил бы иначе. Он бы сначала подставил подножку и сбил противника с ног, а уж потом оглушил. Но Дранкович в отличие от Соткина не шастал по вражеским тылам. Едва он приблизился к Александру Александровичу, как тот сам, обернувшись, сделал рывок к нему и, перехватив руку с пистолетом, резко через бедро опрокинул противника на пол. Дранкович все же успел выстрелить, но его, уже безоружная, рука была безжалостно заломлена и выкручена. И тут же беспощадный удар кованым сапогом в лицо лишил его сознания. Александр Александрович заранее приготовленным ремешком умело связал руки пленного за спиной. Плотно забил ему в рот кляп и легко поднял с пола себе на плечо.