Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник) - Виктор Поротников

– Как называется ваше селение? – спросил Пересвет. – И далече ли отсюда до ближайшего замка крестоносцев?

– Деревня наша называется Укмерге, – молвила хозяйка, наливая в кружку золотистый яблочный сок. – От нас до ближайшего немецкого замка полдня пути. Этот замок называется Лазен. Наше село и еще шесть прусских деревень в округе принадлежат барону Райнварту, владельцу Лазена.

– Далеко ли от Лазена до Рудавского замка? – допытывался Пересвет, уплетая за обе щеки сало с хлебом.

– Около пятнадцати верст, – проговорила Дангуоле, бросив на гостя внимательный взгляд. – Ты бежал из Рудавского замка?

Пересвет молча кивнул. Затем он негромко добавил, прожевав хлеб и сало:

– Я ведь не один бежал. Вместе со мной сбежала одна немка-монахиня.

– Где же она? – так же тихо спросила Дангуоле, присев на скамью рядом с Пересветом.

– Она дожидается меня в лесу недалеко отсюда, – помедлив, промолвил Пересвет. – Я же не знал, что меня ждет в вашей деревне, поэтому и не взял ее с собой. Можно, я приведу ее сюда? Она от усталости еле держится на ногах.

– Конечно, веди. О чем речь! – Дангуоле похлопала Пересвета по плечу. – Беги за своей подругой, а то она небось вся извелась от неизвестности. Беги, пока деревня не проснулась. Будет лучше, если никто, кроме меня, вас не увидит.

Гертруда и впрямь была на грани полного отчаяния от долгого отсутствия Пересвета. Она едва не разрыдалась от радости, когда Пересвет предстал перед ней живой и невредимый, да еще и с утешительным известием, что ему удалось найти в селе гостеприимную хозяйку.

Увидев Гертруду, Дангуоле сразу сказала, что та похожа лицом на ее старшую дочь. «Что ж, теперь у меня будет две дочери», – добавила с радушной улыбкой Дангуоле, обняв и поцеловав юную немку.

Утолив голод, Гертруда лишь с немалым трудом могла поддерживать беседу с Дангуоле: ее сильно клонило в сон. Хозяйка посоветовала Пересвету уложить Гертруду спать на чердаке дома, где находился сеновал. Пересвет помог Гертруде подняться на чердак, а сам вернулся в дом. Он хотел вызнать у хозяйки, можно ли у них в деревне купить лошадей и имеется ли поблизости прямая дорога, ведущая к Неману.

Дангуоле была откровенна с Пересветом, поведав ему, что у них в селе всех лошадей давно забрали немцы, поэтому ее односельчане пашут землю на волах. Лошади имеются в Добеле, другом прусском селении, но туда Пересвету и Гертруде лучше не соваться. От Добеле до замка Лазен рукой подать, слуги барона Райнварта часто наведываются в эту деревню, у них там всюду глаза и уши. Дорога к Неману тоже пролегает близ Лазенского замка, и путь этот опасен для Пересвета и Гертруды, ибо в той стороне много других замков и немецких деревень.

– Вам, милые мои, лучше наведаться к старику Пелузе, который живет отшельником в лесу и не платит податей немцам, – молвила Пересвету Дангуоле. – Пелузе знает все тропы в лесной чаще, он может указать вам самую верную и безопасную дорогу на восток. Скоро из леса вернется моя дочь, она-то и проводит вас к жилищу Пелузе.

Оказалось, что старшая дочь Дангуоле вот уже неделю живет с подругами в лесу. Девушки из Укмерге, как обычно, в эту пору лета собирают впрок на зиму ягоды и грибы, которые они сушат на солнце.

– Моей дочери шестнадцать лет, но она слывет заводилой среди наших девчат, даже среди тех, кто старше ее, – не без гордости в голосе сказала Дангуоле. – Моя Цильда и жениха сама себе выбрала, им стал четырнадцатилетний Станто, сын здешнего бондаря. Этой осенью у них состоится свадьба.

– Не рановато ли Станто идти под венец? – заметил Пересвет, потягивая яблочный сок из кружки.

– Рановато, конечно, но иначе никак нельзя, – пояснила Дангуоле. – Всех наших юношей с шестнадцати лет немцы начинают забирать на принудительные работы, с которых большинство из них уже не возвращается домой. Возвращаются лишь те, кто получил увечье и не может больше работать. Немцы делают все, чтобы у пруссов рождалось как можно меньше детей. Я вот успела родить двух сыночков, уже оставшись без мужа, но никто из соседок не укоряет меня за это. Все понимают, что пруссы просто-напросто вымрут, коль женщины в наших селеньях перестанут рожать детей. Среди моих соседок две тоже произвели на свет по ребенку не от мужей, которые умерли до срока, а от случайных мужчин-пруссов. Немецкие священники называют это блудом, но мои соплеменники не согласны с ними в этом, ибо все знают, как много проживало пруссов между Неманом и морским побережьем еще полвека тому назад и как мало нас ныне осталось.

Делясь сокровенным и наболевшим с Пересветом, Дангуоле призналась ему, что и в свои пятьдесят она еще согласилась бы родить опять, но, к сожалению, ее женский организм уже не способен на это. «Время мое ушло безвозвратно, – грустно посетовала Дангуоле, – как и лучшие времена моего многострадального народа!»

Позвав на завтрак своих малолетних сыновей, Дангуоле перешла на прусский язык, извинившись перед Пересветом и пояснив ему, что во всех прусских деревнях матери тайком приучают своих детей к родному языку. Ведь у пруссов, утративших свободу и землю, ныне остается лишь родной язык, как память о былом могуществе. Уничтожить эту память среди порабощенных пруссов завоевателям-немцам не удастся никакими мерами, разве что истребить всех пруссов поголовно.

Посидев еще какое-то время за столом вместе с Дангуоле и ее сыновьями, Пересвет тоже отправился на сеновал. От сытной пищи у него начали слипаться веки.

Старшая дочь Дангуоле объявилась дома в этот же день ближе к вечеру. Дангуоле поднялась на чердак и разбудила Пересвета и Гертруду, сообщив им об этом. Она сказала также, чтобы Пересвет и Гертруда не спускались с чердака, покуда люди в деревне не начнут отходить ко сну.

– Я поведала Цильде о вас, – тихо молвила Дангуоле. – Она сама поднимется к вам сюда после того, как подоит коз и вычистит загон у свиней. А я покуда займусь грибами и ягодами, принесенными Цильдой из леса.

Гертруда предложила доброй женщине свою помощь, но та запретила немке спускаться с сеновала до тех пор, пока на улице совсем не стемнеет.

Внешне Цильда очень походила на свою мать Дангуоле. У нее были такие же тонкие благородные черты лица, такие же светлые брови и волосы. Разрезом глаз, формой носа и росчерком губ Цильда также уродилась в мать, которая в молодости, судя по всему, была неотразимой красавицей. Даже в свои пятьдесят лет Дангуоле сохранила немало от былой привлекательности. Она была стройна и подвижна, на лице у нее почти не было морщин, все линии ее стана были весьма женственны и приятны для мужского глаза. Дангуоле была очень белокожая, что было необычно для простой крестьянки, и дочь ее унаследовала столь же белую и нежную кожу.

Цильда поднялась на чердак уже в густых сумерках, взяв с собой горящий масляный светильник, в неярком свете которого Пересвет и Гертруда рассмотрели стройную и миловидную дочь Дангуоле. Цильда предстала перед непрошеными гостями в белом льняном платье ниже колен, с длинными рукавами и с разрезами на бедрах, через которые была заметна ее нижняя исподняя рубашка. Платье Цильды было расшито голубыми узорами в виде цветов и листьев по вороту и на рукавах. Ее длинные волосы были заплетены в две косы, ее миниатюрная головка была увенчана повязкой из голубой парчи. Цильда, как и ее мать, была невысока ростом. Она была чуть ниже Гертруды и на две головы ниже Пересвета.

По-немецки Цильда разговаривала заметно лучше, чем ее мать.

Это объяснялось тем, что она частенько бывает в тех прусских селениях, которые соседствуют с немецкими деревнями и замком Лазен и где немецкая речь звучит гораздо чаще, нежели в родном селе Цильды, затерянном в лесу. Цильда была очень любопытна и непосредственна в общении. Ей понравились волосы Гертруды, и она нежно прикоснулась к ним рукой. Попросив Пересвета показать ей шрам от раны, Цильда не без удовольствия ощупала своими тонкими пальцами не только сросшуюся ключицу юноши, но и его мощные мускулы на руках и груди.

– Да, ты настоящий воин! – восхищенно проговорила Цильда, позволив Пересвету вновь облачиться в рубаху. – Сколько тебе лет?

Узнав, что Пересвету двадцать лет, Цильда с серьезным видом покачала головой, тем самым выражая ему свое искреннее уважение. При этом Цильда посетовала, что среди прусских юношей храбрецов год от года становится все меньше, ибо рабское существование накладывает неизгладимый отпечаток на душу ее униженного народа. Цильда призналась, что, будь она мужчиной, то без колебаний взяла бы меч в руки или лук со стрелами, чтобы убивать ненавистных крестоносцев.

– В наших лесах и болотах еще скрываются отдельные смельчаки, которые объявлены тевтонцами вне закона за то, что у них на руках кровь немцев, – не без гордости в голосе сообщила Цильда своим гостям. – Крестоносцы всячески стараются уничтожить этих последних непокорных пруссов, но у них ничего не получается, так как войско крестоносцев бессильно перед непролазными дебрями и топями. Моя мать хочет свести вас со старцем Пелузе, который живет в заброшенном прусском городище на острове посреди болота. Пелузе умеет общаться с духами наших предков и с нашими древними богами, которые ныне пребывают в забвении, поскольку немцы навязали пруссам свою христианскую веру. Пелузе знает леса как пять своих пальцев. Он выведет вас к Неману безопасными тропами. Я знаю дорогу к старцу Пелузе и завтра отведу вас к нему.