От Византии до Орды. История Руси и русского Слова - Вадим Кожинов

К 1113 году Владимир Мономах явно был наиболее сильным на Руси князем, чему, разумеется, способствовало не только резкое усиление Ростовской земли, но и сама личность Владимира как государственного деятеля, полководца и человека высокой культуры.

Владимир Всеволодович Мономах — один из наиболее выдающихся правителей Руси-России за всю ее историю. Этому утверждению нисколько не противоречит сказанное выше о необходимом для возвышения роли Владимира интенсивном развитии его удела — Ростовской земли, ибо, не имея опоры на быстро возраставшую мощь этой земли, Владимир и не сумел бы во всей полноте осуществить себя в качестве исторического деятеля. В его судьбе счастливо слились личные достоинства и объективный ход дела в Ростовской земле.

Помимо всего прочего Владимир Мономах — первый правитель Руси, сочинения которого дошли до нас. В них предстает поистине покоряющий духовный облик достигшего своего высшего уровня русского человека конца XI — начала XII столетия. К этому времени прошло более столетия после Крещения Руси, и в написанном, по всей вероятности, в начале 1097 года послании Владимира к его двоюродному брату Олегу Святославичу воплотилось проникновенное православно-христианское самосознание будущего правителя Руси (в 1093–1113 годах в Киеве правил, как мы помним, сын старшего сына Ярослава — Святополк Изяславич).

В 1095 году завязалась распря между сыновьями Святослава Ярославича — Давыдом и Олегом, — и, с другой стороны, сыном Владимира Мономаха, Изяславом. Распря эта не затрагивала центральную власть Руси; речь шла об особенных уделах названных князей. Давыд и Олег «законно» претендовали на уделы, принадлежавшие их отцу Святославу, — Смоленск и Муром. Но Давыду — по всей вероятности, как второму по старшинству (после Святополка) внуку Ярослава был предоставлен Новгород, и тогда сын Владимира Мономаха, Изяслав, взял себе Давыдов Смоленск. Однако вскоре новгородцы «изгнали» Давыда (причины этого не вполне ясны), и он вернулся в Смоленск, изгнав оттуда, в свою очередь, Изяслава, который отправился в Муром. Но для Олега Святославича Муром являл собой отцовское наследство, и 6 сентября 1096 года около Мурома произошло сражение Олега и Изяслава, во время которого сын Владимира Мономаха погиб…

Олег затем, в самом конце 1096 года, вторгся еще и в Ростовскую землю (о чем упомянуто в послании Владимира), но был разбит и изгнан обратно в Муром старшим сыном Владимира, Мстиславом.

Казалось бы, Владимир, уже обладавший тогда немалой силой мог и должен был отомстить Олегу за гибель сына и за набег на Ростов и Суздаль. Он даже написал, напоминая о междоусобицах при Ярославе Мудром и его сыновьях: «Были ведь войны при умных дедах наших и при блаженных отцах наших…» И признался, что его «сердце» зовет его к мести… Но «душа» призывает к иному, борясь с «сердцем».

Вглядимся в это его послание к Олегу, написанное ровно девять столетий назад, но принадлежащее к вечным творениям русского Слова (для большей ясности ниже дан перевод, сделанный Д. С. Лихачевым):

«О многострастный и печальны аз! Много борешися сердцем, и одолевши, душе, сердцю моему, зане тленьне сущи, помышляю, како стати пред Страшным Судьею, каянья и смеренья не приимшим между собою.

Молвить бо иже: „Бога люблю, а брата своего не люблю, ложь есть“. И пакы: „Аще не отпустите прегрешений брату, ни вам отпустить Отець вашь Небесный“…

Господь бо нашь не человек есть, но Бог всей вселенеи, иже хощеть, в мегновеньи ока вся створити хощеть, то сам претерпе хуленье, и оплеванье, и ударенье, и на смерть вдася, животом владея и смертью. А мы что есми, человеци грешны и лиси? — днесь живи, а утро мертвы, днесь в славе и чти, а заутра в гробе и бес памяти, ини собранье наше разделять.

Зри, брате, отца наю: что взяста?.. но токмо оже еста створила души своей…

Дивно ли, оже мужь умерл в полку ти? Лепше суть измерли и роди наши. Да не выискывати было чюжего — ни мене в сором, ни в печаль ввести. Научиша бо и паропци, да быша собе налезли, но оному налезоша зло… несм ти ворожбит, ни местьник. Не хотех бо крови твоея видети… понеже не хочю я лиха, но добра хочю братьи и Русьскей земли…

Не по нужи ти молвлю, ни беда ми которая по Бозе, сам услышишь; но душа ми своя лутши всего света сего.

На Страшней При бе-суперник обличаюся».

То есть: «О я, многострадальный и печальный! Много борешься, душа, с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед Страшным Судьею, не покаявшись и не помирившись между собою.

Ибо кто молвит: „Бога люблю, а брата своего (Олег — двоюродный брат Владимира. — В. К.) не люблю“, — ложь это. И еще: „Если не простите прегрешений брату, то и вам не простит Отец ваш Небесный“…

Господь наш не человек, но Бог всей вселенной, — что захочет, во мгновение ока все сотворит, — и все же Сам претерпел хулу, и оплевание, и удары, и на смерть отдал Себя, владея жизнью и смертью. А мы что такое, люди грешные и худые? — сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и чести, а завтра в гробу и забыты, — другие собранное нами разделят.

Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили?…Только и есть у них, что сделали душе своей…

Дивно ли, если муж (сын Владимира. — В. К.) пал на войне? Умирали так лучшие из предков наших. Но не следовало ему искать чужого и меня в позор и печаль вводить. Подучили ведь его слуги, чтобы себе что-нибудь добыть, а для него добыли зла… И не враг я тебе (Олегу. — В. К.), не мститель. Не хотел видеть крови твоей…

Ибо не хочу я зла, но добра хочу братии и Русской земле… Не от нужды говорю я это, ни от беды какой-нибудь, посланной Богом, сам поймешь, но душа своя мне дороже всего света сего.

На Страшном Суде без обвинителей сам себя обличаю».

Прежде всего стоит сказать, что это послание, по-видимому, произвело громадное впечатление на Олега. Осенью того же, 1097 года, Олег прибыл в принадлежавший Владимиру Любеч, где состоялся знаменитый съезд князей во главе со Святополком Киевским. На Любечском съезде, по летописному сообщению, было провозглашено: «…почто губим Русьскую землю, сами на ся котору (распрю, раздор) деюще?.. ноне отселе имемся в едино сердце, и блюдем Рускые земли». И с этого времени Олег, который прожил до 1115 года, не предпринимал никаких значительных «котор» («татищевские» сведения о его нападении на Ростовскую землю в 1113 году[493] явно недостоверны; они попросту «перенесены» из 1096 года), — хотя ранее, до 1097 года, Олег «Гориславич» был, самым безудержным «которщиком» на Руси. В частности, Олег не стал оспаривать призвание Владимира на киевский престол, — несмотря на то, что «по старейшинству» он имел больше прав на этот престол, чем Владимир.

Но, конечно, значение послания Владимира отнюдь не исчерпывается этой стороной дела. Слово Владимира Мономаха воплотило в себе своего рода нравственную, духовную основу самого бытия Руси, — Руси, которая, невзирая на самые тяжкие испытания и конфликты, пережила позднее и монгольское нашествие, и Смутное время начала XVII века, и все последующее… В глубине русского бытия всегда светилось — пусть подчас только как еле заметная свеча — то, что столь сильно и ярко выражено в этом бесценном послании одного из ее великих правителей.

Личность Владимира Всеволодича — как и сама Русь к середине XI века — словно бы вобрала в себя тогдашний мир: внук Ярослава Мудрого, он одновременно был правнуком прославленного шведского короля Олафа (на чьей дочери Ингигерде был женат Ярослав) и внуком византийского императора Константина Мономаха (его дочь была матерью Владимира); сам он обручился с Гитой — дочерью последнего собственно английского (англского) короля Гаральда II, убитого в 1066 году завоевавшими Англию норманнами. И, конечно, все эти идущие с Запада и Юга «нити» как-то сплелись в личности Владимира. Старшего своего сына, Мстислава, он женил (в конце XI века) на дочери очередного шведского короля, Христине, однако позже, в начале XII века, выбор супруг для младших сыновей был совсем иным: Ярополка Владимир женил на осетинской княжне, а Андрея и Юрия Долгорукого — на дочерях знатных половецких ханов. В этом выборе, надо думать, проявилось осознание «евразийской» судьбы Руси.

Главное же, стержневое значение в духовном мире Владимира Мономаха имело то православно-христианское начало, которое так проникновенно запечатлелось в его цитированном послании.

Вглядываясь в жизненный путь Владимира Мономаха, можно испытать чувство удивления той «заминкой», которая случилась в 1113 году: князь ответил отказом на призыв киевского веча… Правда, как уже говорилось, его смущало нарушение принципа «старейшинства», но позволительно предположить, что была здесь и иная, более существенная причина.