Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

– Мы не сможем принять такой закон, даже если захотим. Весь Сенат воспротивится.

– Почему? – спросил я. – В Сенате есть три группировки: одну возглавляет Цезарь, вторую Помпей, а третья осиротела после гибели Красса. Но я уверен, отец, что эти сенаторы будут рады, если их деятельность будет направлять столь уважаемый человек, как Марк Туллий Цицерон.

Он вскочил в негодовании:

– Мы в Риме, Марк, а не в какой-нибудь восточной тирании и можем представлять группу сенаторов, а не приказывать им. Тем более если этот приказ противоречит их совести.

Я пожал плечами:

– Или вам удастся обуздать совесть сенаторов, или тектоны сожрут нас живьем. А у них в пастях три ряда зубов.

С этими словами я в свою очередь встал во весь рост и продолжил:

– Отец, ты всегда говорил: измениться или умереть. Вся жизнь – это перемены и преображение. Человеческие существа меняются, и человеческое общество тоже. Рим стал великим государством, потому что всегда умел приспосабливаться. Сначала мы были царством, но затем изгнали царей, чтобы превратиться в республику. Каждый враг, с которыми нам довелось столкнуться, менял нас – и всегда к лучшему. А сейчас тектоники – самые ужасные противники, каких только можно вообразить, – вынуждают нас к новой и революционной перемене: отменить рабство и превратиться в сообщество свободных людей.

Цицерон снова сел. И знаешь что, Прозерпина? На лице его заиграла счастливая улыбка. И тут я понял: мой отец задавал мне вопросы только для того, чтобы я высказал все то, что думал он сам. Потом Цицерон обратился к Цезарю и Помпею:

– Вы видите? Это неизбежно. Нравится нам такое решение или нет, но принять его необходимо. Необходимо!

Цезарь и Помпей старались избежать его взгляда.

– Мне нужен ваш утвердительный ответ! – потребовал Цицерон.

Оба кивнули, и мой отец произнес своим громовым голосом:

– Прекрасно. Я подготовлю речь.

16

Цицерон готовил речь три дня и три ночи. Я никогда раньше не видел, чтобы он с таким рвением отдавался своему делу и был при этом так сосредоточен и доволен собой. На короткое время он вновь стал прежним Цицероном, и даже наши отношения несколько улучшились, – по крайней мере, в те редкие минуты, когда мы встречались, тон его был дружелюбнее. Виделись мы нечасто, потому что он все время проводил в своем кабинете или в саду, где в одиночестве репетировал свою речь.

Я же развлекался тем, что читал и перечитывал последнее послание Богуда. В целом там были хорошие новости. Богуд последовал моему совету: спрятал свой народ в горах Антиатласа, а сам возглавил войско из десяти тысяч нумидийских всадников. Я тебе уже рассказывал, Прозерпина, что, когда тектоны двигались по Мавретании, Богуд разумно решил не давать им бой, располагая такой маленькой армией. В своем послании он писал, что надеется в скором времени добраться до италийских берегов: Сенат и Цезарь подтвердили, что посылают корабли, дабы перевезти его самого, его нумидийцев и их лошадей. (Доставить по морю такое количество животных было задачей непростой, но она непременно требовала решения. От нумидийца без его африканской лошадки толку было не больше, чем от стрелы без лука.) Кроме того, он поведал мне о небольших стычках с тектонами, которые закончились весьма успешно.

Ты, наверное, спрашиваешь себя, Прозерпина, с каким неприятелем сражался Богуд, если легионы тектонов уже переправились у Геркулесовых столпов и оставили позади Мавретанское царство. Я тебе отвечу: с дублетами.

Пока подземные легионы двигались по мавретанским землям, «родилось» немало тектонов. Как тебе уже известно, тектоники называли этих новых существ, появлявшихся из других особей, словом, которое можно приблизительно перевести с их языка как «дублет», потому что они были почти точными копиями исходного экземпляра, из которого возникали и от которого отделялись. Когда такой дублет окончательно отделялся от первого, он некоторое время оставался лежать на земле, и никто не помогал ему подняться. (Я помню, как увидел появление дублета впервые и по наивности спросил у тектона, от которого новый экземпляр отделился, почему тот не поможет новенькому. Тектон ответил: «А зачем?»)

Когда дублет отделялся, его покрывала оболочка, похожая на коровью плаценту, только еще более отвратительная и вонючая. Затем на протяжении половины суток или полутора дней дублет учился дышать, управлять движением своих конечностей, держать равновесие, а кроме того, избавлялся от плаценты. Каким образом? Естественно, он ее съедал. Поэтому можно сказать, что первым кормом тектона был он сам. (Пока я пребывал в плену у чудовищ, мне нередко доводилось видеть первые часы жизни дублетов, и уверяю тебя, Прозерпина, что это зрелище всегда казалось мне отвратительным и зловещим.) Они вставали на ноги постепенно, как только что появившиеся на свет животные, но с одной разницей: когда их тело принимало вертикальное положение, они призывали к себе насекомых, которые водились вокруг, и те послушно являлись на зов, тысячами заползали на их туловище, покрывая его целиком, а потом сплетались лапками и превращались в первую одежду нового тектона.

Как ты можешь догадаться, Прозерпина, пока все это происходило, дублет был существом чрезвычайно уязвимым. В их подземном мире это никакого значения не имело: дублет спокойно приходил в себя и, когда был окончательно готов, становился новым членом республики тектоников, которая таким образом получала нового полноправного, взрослого и подготовленного гражданина. Однако у дублетов, появлявшихся на свет во время военных кампаний, могли возникнуть серьезные проблемы. На вражеской территории, когда войско находилось далеко от дома, новеньким надо было подсуетиться, если они хотели присоединиться к легионам сородичей, потому что никто не останавливался, чтобы их подождать. Как я уже говорил, Прозерпина, тектоны не питали никаких нежных чувств ни к дублетам, ни к остальным членам своего племени, поэтому новым экземплярам приходилось действовать в одиночку. Пожалуй, я больше не буду распространяться на эту тему. Скажу тебе только, что однажды я спросил у самого Нестедума, как они могут быть столь равнодушны к существам, порожденным их собственными организмами. Нестедум удивленно вылупил на меня свои глазищи – он не понял смысла моего упрека. «Мы к ним относимся весьма уважительно, – сказал он. – Мы их не едим».

Одним словом, Прозерпина, когда Богуд говорил мне о стычках, он имел в виду встречи с сотнями и сотнями дублетов, родившихся, пока войско тектонов двигалось по Мавретании, и отставших от армии.

Богуд не стал нападать на длинную колонну тектонов, а следовал за ней подобно тому, как гиена крадется за стадом буйволов. Это позволяло ему избежать