У каждого своя война - Володарский Эдуард Яковлевич

А в это время на кухне жильцы с тревогой обсуждали, как же сказать Сергею Андреевичу, если он придет домой, что жена его Люся месяц назад скончалась в больнице — во время припадка упала с кровати и разбила голову.

- Как хотите, а я про это говорить ему не буду. Боюсь, — подводя итог спорам, сказал Степан Егорыч и ушел к себе в комнату.

- И я не буду, — сказала Полина и тоже ушла. — Человек небось в тюрьме горя по уши нахлебался, а тут его обухом по голове.

- Я тоже не скажу, силов не хватит. — Зинаида вытерла мокрые руки о фартук и тоже ушла.

- А я, стало быть, могу?! — крикнула ей вслед Люба. — Я, значит, самая из вас бесчувственная?!

- Надо вон Игоря Васильевича попросить, чтоб он сказал! — обернувшись, проговорила Зинаида. — Из-за этой гадины вся каша заварилась.

- Я серьезно тебе, Зина! — чуть не плача проговорила Люба. — Ты ж его знаешь! Как он Люську любил! Он же умом тронется, если ему сказать! Ну что делать-то? Что вы сразу, как мыши, по норам?

- А я что могу, Люба? — обернулась Зинаида. — Ну что я могу?

- Он же, как Семен Григорьич, себе пулю в лоб пустит!

- У него, слава богу, нагана-то нету! — возразила Зинаида.

- Ну в петле удавится, какая разница! Давай вдвоем подождем, Зинаида. Я ведь тоже боюсь. Что я, железная, что ли?

- Ладно, — вздохнула Зинаида. — Услышу, как придет, тогда выйду.

Но сообщать Сергею Андреевичу ничего не пришлось. О смерти жены и о мертворожденном ребенке он узнал до прихода в квартиру, во дворе у пацанов. Они стояли кучкой, курили и слушали очередной рассказ Генки:

- Адмирал Нельсон его звали. Кличка у него такая была. Он сейфы бомбил, как орехи. Любой вскрывал за полчаса. К нему аж сам начальник угрозыска всего Ленинграда приехал: выручай, Нельсон, у наркома динары сперли. С дырками. Монеты такие старинные, греческие или персидские, черт его знает.

Ребята слушали затаив дыхание. В арке послышались шаркающие шаги, и во двор вошла темная фигура, почему-то в пальто и в шапке, хотя на улице уже стояла весна, тополя покрылись нежно-зеленой клейкой листвой, и вечер был теплый, светлый. Человек медленно подошел к кучке ребят, остановился, слушая. Но его заметили, и рассказ Генки оборвался.

- Здорово, пацаны, — улыбнулся Сергей Андреич. — Рассказывай, Гена, рассказывай, я тоже послушаю…

Ребята ошарашенно молчали, все они знали, что Сергей Андреевич в тюрьме, арестован как враг народа, а тут нате — стоит перед ними как ни в чем не бывало, из тюрьмы убежал, что ли?

Мало-помалу они разговорились, Сергея Андреевича угостили папиросой, он стал расспрашивать ребят, какая тут проистекала жизнь в его отсутствие, какие новости, тут кто-то из ребят и ляпнул про жену Люсю, и все сразу испугались, даже подались от Сергея Андреевича в разные стороны. Лицо у него окаменело, ни один мускул не дрогнул. Он так же медленно затягивался папиросой, которой его угостили пацаны, остановившиеся глаза смотрели в полумрак двора, на невысокую голубятню. Вдруг спросил:

- Чего голубей-то не видно? Украли, что ли?

- Да Витьку Колесова в армию забрали, он их всех и продал. На «Птичку» отвез и продал. Двух белых, самых хороших, Генке вон подарил. Он их пока дома держит... приручает…

- Ладно, пацаны, заведем голубей по новой, — сказал Сергей Андреич, и было непонятно, шутит он или говорит всерьез. А Сергей Андреевич сверкнул на них глазом, спросил громко: — Что, разведем по новой?

- Можно, конечно... — неуверенно отозвался один из парней. — Деньжат маловато... Хороший турман щас за две сотни тянет…

- Найдем деньги, — заверил Сергей Андреевич и, бросив на землю окурок, старательно растер его ботинком.

- А вас отпустили, Сергей Андреич, или... — спросил кто-то, не договорив вопроса.

- Отпустили, — ответил Сергей Андреевич, направляясь к подъезду, и добавил: — Без всяких «или»…

Пацаны растерянно смотрели ему вслед. Генка сказал:

- В шоке мужик... я читал про такое…

- Че ты читал, придурок! — зло ответил ему Карамор. — Сильный мужик, и все дела. Тебе бы сказали, Генка, твоя мутерша померла, ты бы, небось, на весь двор ревел бы.

- Ну и ревел бы... — тихо ответил Генка. — А че тут такого?

Сергей Андреевич явился домой, его встретили в коридоре Люба и Зинаида с напряженными, тревожными лицами. После того как они обнялись по очереди, Люба хотела что-то сказать, но Сергей Андреевич поднял руку, останавливая ее, проговорил глухо:

- Знаю, Люба... все знаю…

- Сергей Андреич... — начала было Люба, но он опять остановил ее:

- Я все знаю про Люсю... А вот вы откуда знаете, что я должен вернуться? Ведь ждали же, а?

- Так ведь этот... Николай Афанасьевич приезжал... — сказала Люба.

- На «ЗИМе» приехал, во как! — добавила Зинаида. — Он и сказал... Только он не знал, что Семен Григорьевич застрелился... Мы даже удивились, как это, такой начальник и не знал…

- Что? — пошатнулся Сергей Андреевич. — Семен Григорьевич застрелился? Да вы... как это? Да что вы говорите?... — и он громко заскрипел зубами.

Услышав голоса, из своей комнаты вышел, постукивая протезом, Степан Егорыч, медленно подошел к Сергею Андреевичу, сперва протянул руку, а через секунду они обнялись порывисто, потом Сергей Андреевич отодвинулся от него и спросил каким-то странновеселым голосом:

- Что ж это у вас тут делается-то, а? Умирают… стреляются…

Вышел в коридор Робка. Сергей Андреевич увидел его, улыбнулся:

- Здоров, Роберт. Ты вроде повзрослел... Как учеба-то?

- Кончилась его учеба, — тихо ответила за сына Люба. — Работает.

- И молодчик. Захочет — доучится. Слышь, Степан Егорыч, у тебя переночевать можно? А то к себе идти как-то... страшновато…

- Пойдем... — Степан Егорыч кивнул и первым направился в свою комнату. В дверях обернулся, попросил: — Люба, Зина, может, чего поесть нам дадите? А то у меня шаром покати... — и, распахнув дверь пошире, пригласил: — Заходи, Сергей Андреич.

Всю ночь они пили спирт и говорили, говорили.

Казалось, этим разговорам не будет конца. Вернулся с работы Федор Иваныч — заглянул, пришел Егор Петрович — тоже зашел, может, и засиделся бы, но Зинаида насильно вытащила его оттуда, заставила идти к себе.

Робка зайти не осмелился, хотя ему страшно хотелось послушать, о чем сейчас разговаривают эти два человека, но Люба выразительно погрозила Робке кулаком, прошипела:

- Спать отправляйся! Быстро!

Она нажарила картошки с яичницей и колбасой, нарезала хлеба, забрав последний батон, достала припасенную для хорошего случая банку засоленных грибов и все это богатство отнесла в комнату Степана Егорыча, расставила на столе. Хотела уйти, но Сергей Андреевич остановил ее вопросом:

- Не посидишь с нами, Любаша?

- Да я... да мне... — растерялась Люба, потом ответила уже спокойней: — Пойду у Федора спрошусь.

Она вошла в комнату, когда Федор Иваныч расстилал за ширмой постель. Потопталась у него за спиной, спросила неуверенно:

- Федя... я посижу у Степана Егорыча... Очень Сергей Андреич просил. Сам понимаешь, каково ему сейчас…

- На работу проспишь... — спокойно отозвался Федор Иваныч.

- Не просплю, — благодарно улыбнулась Люба. — Не впервой.

- Ну иди... чего с тебя взять, гулена…

И Люба не услышала в его голосе всегдашней плаксивой обиды, она спросила с некоторым удивлением:

- Ты не обиделся, Федь?

- Какие там обиды? — расправляя смятую простыню, отозвался, не оборачиваясь, Федор Иваныч. — Бирюльки глупые. Вон у Сергея Андреича обиды — да-а.

Эдак ведь на весь белый свет можно обидеться... крова во обидеться... разорили семью, сволочи... в душу человеку нагадили, с кого спросить? Ан и не с кого. И что у нас за государство такое, а, Люб? — Он обернулся, но Любы в комнате уже не было. Робка спал на диване, сбив одеяло к ногам, раскинув руки. Экий бугай вымахал, подумал Федор Иванович, глядя на него, сколько годов утекло, страшно и подумать. Старый он стал, ноги болят, желудок замучил, да и сердчишко пошаливать стало, и голова то и дело болит, и в пояснице ломит — продувает на стройке до костей, особенно на верхотуре, вот и результат. Еще годика три-четыре, ну от силы пяток лет, и не сможет он лазать по лесам, как горный олень, и кладку на верхотуре не сможет вести — голова что-то кружиться стала, завалишься с лесов, и каюк. Что же в таком случае делать? На пенсию вроде уходить рановато. Да и что он будет делать на пенсии? Разве на эти гроши можно прожить? И на одного не хватит... А как бы ему хотелось, чтобы Люба не работала. Вон как у Игоря Васильевича Нина Аркадьевна. Федор Иванович втайне всегда ему в этом завидовал. Чтоб Люба ждала его дома, обед готов... и ужин... А летом — в отпуск, на юг всей семьей. Он в отпуске-то, считай, четыре года уже не был, как одна копеечка. И моря никогда не видел, разве только в кино... и на картинках…