Похищение Луны - Константинэ Гамсахурдиа

Когда откроются дороги, Арзакан отправится в Тбилиси, если Кац Звамбая отпустит его. Я же, вероятно, останусь тут и женюсь на Ламарии.

В ту минуту, когда я пишу вам это письмо, снова доносится грохот бушующего у подножия ледников весеннего моря. И кажется мне, что с гор спускаются белобородые всадники и что до меня доносятся удары их мечей о стальные шлемы и звон железных кольчуг.

И где-то очень далеко, в пропастях, кричит черный петух.

Прощайте, дорогая Каролина.

Ваш Тараш Эмхвари».

«ФУЙ, ЛАМАРИЯ!»

Как только открылась дорога, Темур покинул Пещеру великанов, ввиду того что приближалась масленица.

Специально ради этого праздника Эмхвари тоже отправился в дом Кора Махвша. Там он застал лишь собак, детей и старую Гурандухт, хлопотавшую по хозяйству.

Неожиданно откуда-то вынырнул Арзакан и с сияющим лицом кинулся к Тарашу.

— Что это ты подстрелил, Гуча? — спросил он сердечным тоном, обняв его за плечо.

Такая теплая встреча со стороны молочного брата тронула Тараша.

Он снял с себя бурку и кожаный мешок и сбросил наземь турью шубу.

— Не знаешь, куда ушли хозяева? — спросил он.

— Сегодня у них какая-то «Муркваноба», все отправились на праздник. А меня Саур с утра опоил водкой до полусмерти и куда-то исчез.

Схватив турью шубу, Арзакан повел Тараша в гостиную Махвша.

У входа, примостившись на чурбане, Гурандухт доила корову. Пятеро ребятишек, обступив ее, хлебали молоко из полной кадки.

Три змеи лежали около кадки, а одна даже положила голову на ее край. Все видели это, но никто их не отгонял.

Это зрелище заставило Арзакана содрогнуться. При виде посторонних две змеи скользнули в папоротники, третья же отползла и притаилась у ног ребятишек.

— Что это за гадость! — воскликнул Арзакан, обращаясь к Тарашу.

Тот стиснул его локоть и вошел с ним в гостиную. Арзакан обратил внимание на то, что Тараш озирается по сторонам.

— Кого ты ищешь, Гуча? — спросил он.

Тараш смутился.

— Ламарию, — пробормотал он.

— Ламария на празднике.

— А где он, праздник-то?

Арзакан этого не знал.

Они вышли из башни. Некоторое время молча шли по дороге, густо покрытой пометом животных.

— Не понимаю, когда же эти люди работают? Вечно праздники: то божий день, то день крота, то день поминовения, и черт его знает какие еще дни! — возмущался Арзакан.

— Да, уж так организована их жизнь: поменьше работать, побольше молиться и веселиться. Что ты хочешь от них? — ответил Эмхвари, улыбаясь.

Был мягкий весенний день. На солнцепеке снег уже стаял. В тени деревьев, на склонах гор еще держались белые островки. По обочинам пашен выглядывали нежные, бледные побеги молодой травки. Белые облачка усеяли небо, точно козы лужайку.

Отдавшись тихим мечтаниям, Тараш Эмхвари легкой походкой шел рядом с Арзаканом, Вспомнились годы детства, когда в начале весны они, два молочных брата, бродили по лугам…

Долгое одиночество в Пещере великанов утомило Тараша, и он наслаждался прогулкой с другом детства. Беседуя с ним, Арзакан приближал к нему лицо, и только теперь заметил Тараш, как охмелел от водки Арзакан; даже уши у него покраснели.

— Ты стал здорово пить за последнее время, Арзакан, — заметил Тараш.

— А что же больше делать в этой дыре? Третий день уж, как мы с Сауром пьем. Пьем и стреляем в цель. Нет, Гуча, я не согласен с тобой; жизнь создана для труда и борьбы.

— Не знаю, как другие, а я прекрасно себя чувствую здесь, — ответил Тараш и, вынув из кармана махорку, стал крутить цигарку из газетной бумаги. — Мои часы остановились в Пещере великанов, — сказал он. — Вряд ли кто знает здесь который час. И числа я все перепутал. В этой обстановке отдыхаешь душой.

В Европе люди больны недугом времени, и я когда-то болел им. Однажды в Париже у меня ночью остановились часы. Я так привык к их тиканью, что тотчас же проснулся. Там ведь всегда спешишь. Спешишь и не замечаешь, как проходит жизнь.

А здесь время ползет на четвереньках, и ты теряешь чувство времени. Когда глядишь на эти ледники, то десять или двадцать лет кажутся мгновением.

Некоторое время они молча шли по обочине пашни. Арзакан шагал по меже, заложив руки в карман, понурив голову и уставившись в землю.

— Правда ли, Гуча, что ты женишься на Ламарии? Она уже готовит себе приданое.

— Как тебе сказать, — ответил Тараш, не глядя на Арзакана. — Я-то решил, но с Ламарией еще не говорил. Темур мне дал понять, что он не прочь иметь меня зятем. Я согласился.

— Ты серьезно говоришь это?

— Конечно. А то как же? Какие могут быть шутки! — и Тараш выпустил изо рта густой клуб дыма.

Арзакан и радовался и не верил. Мысли его тотчас же перенеслись к Тамар Шервашидзе. Он представил себе, как приедет в Мегрелию…

Но не выказал своей радости. С удивлением взглянул на Тараша.

— Чему ты удивляешься? — спросил тот.

— Как чему? Пара ли она тебе? Кажется, она даже не совсем грамотна.

— Вот это мне в ней и нравится. Она еще не отведала отравы театров, кино и глупых романов.

— Значит, ты собираешься жить здесь, в этой дыре?

— Эх, Арзакан, мне все равно — что здесь жить, что в другом месте. Я свыкся с Темуром. Он превосходный охотник, я многому у него научился. Войду в ласкари Кора Махвша и заживу с ними.

— Что это еще за чертовщина — «ласкари»?

— Это первобытная форма обобществленного хозяйства. Однако не каждый может в него войти, а только родственники по крови. Если вы уйдете отсюда, я пошлю Тарба выкуп и помирюсь с ними. Вот и Темур говорит, что Кора Махвш собирается послать Тарба выкуп. Ты, действительно, намерен весной ехать в Тбилиси? Что говорит отец?

— Да он только и задерживает меня, а то я давно бы двинулся. Но я непременно поеду в Тбилиси. А отец, может быть, уедет к черкесам… Мне кажется, что ты хочешь остаться здесь, чтобы закончить свою работу.

— Уверяю тебя, — нет! Говорю тебе совершенно искренне, что я стосковался по земле. Жду не дождусь, когда Темур начнет пахать, хочу насытиться запахом земли. Я очень жалею теперь, что не изучал в Европе агрономию.

В душе моей пробудился зов земли. Не знаю, может, этому причиной моя преждевременная седина? Недавно, когда я шел из Пещеры великанов, я увидел старого свана, который с трудом тащился за сохой по подъему, Я взял у него из рук соху и пахал целый час. Запах свежевзрыхленной земли дурманил меня. Вспомнилось, как учил нас пахоте твой отец.

— Помнишь, Гуча, как ты свалился с бороны?

— Конечно! Я даже помню, что у быка Никоры на лбу была шишка, а один рог сломан. Как мы были тогда счастливы, Арзакан! Как беззаботно ходили мы по земле! Каждый день нам приносил новую радость и чудеса. И люди казались такими добрыми и прекрасными!

— Мы должны создать людей с новыми взглядами на жизнь. В Сванетии плуг революции должен очень глубоко захватить целину. Иначе этот несчастный народ неминуемо погибнет.

Тараш слушал молча, и Арзакан продолжал:

— Вот Саур: он парень хороший, но комсомолец не ахти какой.

— Я не обвиняю Саура, — заметил Тараш. — Что может сделать один Саур в этих условиях? Ты думаешь, чтобы переделать человека, достаточно десяти или двадцати лет? Кто знает, наслоения скольких культур можно найти в каждом из нас, если хорошенько поскрести? Совсем как те пласты, которые находят геологи, изучая формацию гор.

Арзакан оглянулся назад. Их догонял Саур. Приблизившись, он обнял Арзакана за плечо и приветствовал Тараша.

— Пойдемте поглядим, как наряжают к празднику Сакмисая. И водкой нас еще угостят, — предложил он.

— Что значит «Сакмисай»? — спросил Арзакан.

Саур попытался было объяснить, но не смог. Тараш пришел ему на помощь.

— Сегодня Муркваноба — День башни. В этот день сваны молятся богу плодовитости — Фаллосу и требуют от святой Ламарии, чтобы она дала им хороший урожай. Сельчане выбирают двух главарей — «Сакмисая» и «Шаха», которые угрожают и Ламарии, и самой богородице, если земля плохо уродит.

Арзакан заявил, что ему противно смотреть на это скоморошество.

Но Саур подхватил его под руку и потащил почти насильно к башне, стоявшей неподалеку.

Раздались возгласы: «Темуров зять пришел!»

И вся семья высыпала им навстречу, прервав обряжение Сакмисая.

Саур объяснил хозяевам, что зять Темура пишет книгу о сванском Муркваноба и что поэтому надо показать гостю, как обряжают Сакмисая.

Тарашу Эмхвари не понравилось то, что сказал Саур, однако он промолчал.

Стоявшая в кругу молодежь вытолкнула вперед Нодара, русого свана с длинным кинжалом на поясе; потом двое парней принялись его уговаривать. Нодар отнекивался, смеясь и показывая свои сверкающие белизной зубы.