Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

Несмотря на то что Касейлле и ее гвардейцы покинули конюшню, Илэйн и остальным пришлось прокладывать себе путь сквозь толпу. Люди из Материна наконец слезли со своих лошадей, но по-прежнему крутились вокруг них, роняя алебарды и поднимая их лишь для того, чтобы вновь уронить, и пытаясь распрячь свою лошадь прямо в конюшне. Один из юнцов ловил по всей конюшне цыпленка, который каким-то образом умудрился вырваться на волю и теперь бегал под копытами лошадей, причем какой-то старик издавал ободряющие возгласы, хотя было непонятно, относились ли они к юнцу или к цыпленку. Знаменщик с выдубленным непогодой лицом и немногочисленными седыми волосами на голове, в выцветшей красной куртке, с трудом сходящейся на животе, пытался восстановить порядок с помощью одного из офицеров, немногим младше его – оба они, по-видимому, вернулись после отставки, подобно многим другим, – но тут еще один из юнцов, похоже, решил ввести свою потрепанную лошаденку прямо во дворец, и Бергитте пришлось приказать ему посторониться, чтобы Илэйн могла пройти. Парень, которому от силы было лет четырнадцать, воззрился на Бергитте так же широко раскрытыми глазами, какими разглядывал дворец. Она была, несомненно, более живописной в своем мундире, нежели Дочь-Наследница в простом дорожном платье, и кроме того, Дочь-Наследницу он уже раньше видел. Расория подтолкнула паренька в сторону знаменщика, сердито качая головой.

– Разрази меня гром, если я знаю, что с ними делать, – проворчала Бергитте, когда горничная в красной с белым ливрее взяла у Илэйн плащ и перчатки в маленьком вестибюле. Маленьким он был в масштабах Королевского дворца. Уставленный высокими золотыми подсвечниками, мерцающими между узких желобчатых белых колонн, он составлял половину главного вестибюля поместья Материн, хотя его потолок был не столь высоким. Еще одна горничная с Белым Львом, вышитым слева на груди ее платья (ей было не больше лет, чем парню, пытавшемуся ввести лошадь во дворец) поднесла им плетеный серебряный поднос с высокими дымящимися кубками, наполненными горячим вином с пряностями. Однако разом нахмуренные брови Авиенды и Бергитте заставили ее отступить назад. – Треклятые юнцы засыпают на карауле, – продолжала Бергитте, хмурясь вслед удаляющейся девушке. – Старики, правда, не спят, но половина из них уже не помнит, что они, Свет их испепели, должны делать, если увидят, что кто-то пытается взобраться на треклятую стену, а остальные не справятся с шестеркой пастухов и их собакой.

Авиенда, взглянув на Илэйн, подняла бровь и кивнула.

– Они здесь не для того, чтобы сражаться, – напомнила Илэйн, когда подруги тронулись вдоль по коридору, выложенному синими плитками и уставленному по сторонам высокими светильниками с отражателями; Авиенда и Бергитте шли по бокам от нее, а гвардейцы – в нескольких шагах впереди и позади. О Свет, подумала

Илэйн, да я бы даже не прикоснулась к этому вину! Боль пульсировала в одном ритме с Бергитте, и она дотронулась до виска, думая, не отправить ли Стража искать Исцеления немедленно.

У Бергитте, однако, на уме было иное. Она взглянула на Расо-рию и других двигавшихся впереди, затем оглянулась через плечо и приказала тем, кто шел сзади, немного отстать. Это было странно. Она сама отбирала каждую женщину в Гвардию и доверяла им как никому другому. Но сейчас, даже после того как те исполнили ее приказ, она заговорила торопливым полушепотом, приблизив голову вплотную к Илэйн.

– Что-то произошло, перед самым твоим возвращением. Я как раз спрашивала Сумеко, не сможет ли она Исцелить меня пока ты не вернулась, а она неожиданно упала в обморок. Глаза у нее закатились, и она рухнула на пол. И если бы только она одна. Никто, конечно, ни в жизнь не признается, особенно мне, но те из Родни, кого я видела, только что из шкур не выпрыгивали, да и Ищущие Ветер тоже. Ни одна из них и плюнуть бы не смогла, если бы захотела. Ты вернулась раньше, чем я успела разыскать кого-нибудь из Сестер, но подозреваю, что они вряд ли бы приняли меня приветливо. Ну, тебе-то они расскажут, в чем тут дело.

Для обслуживания дворца требовалось столько людей, что можно было бы заселить большую деревню; и им уже начали попадаться слуги, мужчины и женщины в ливреях, спешащие куда-то по коридорам; они распластывались по стенам или ныряли в соседние помещения, чтобы дать дорогу Илэйн с ее эскортом, так что той пришлось объяснить Бергитте то немногое, что она знала, по возможности тихо и немногословно. Некоторые слухи, которым она не придавала значения, просачивались на улицы и неизбежно достигали ушей Ари-миллы; но ведь и сплетни о Ранде, после того как они будут извращены и раздуты несколькими пересказами, могли оказаться не лучше сплетен об Отрекшихся. Даже хуже, ведь никто и не поверит, что Отрекшийся захочет посадить ее на трон как свою марионетку.

– В любом случае, – закончила Илэйн, – к нам это никак не относится.

Она считала, что ее заявление прозвучало очень убедительно, холодно и беспристрастно, однако Авиенда протянула руку и сжала ее предплечье, что для айилки было равносильно утешающему объятию, учитывая, сколько людей на них смотрит, а по узам к ней хлынуло сочувствие Бергитте. Это было больше чем сострадание; это было понимание женщины, которая сама понесла ту потерю, какой боялась Илэйн, и даже большую. Гайдал Кейн был потерян для Бер-гитте так же, как если бы был мертв, и мало того, воспоминания о прежних жизнях постепенно выветривались из ее памяти. Она не помнила отчетливо почти ничего, что случилось до основания Белой Башни, да и последующие события помнила далеко не все. Иногда по ночам Бергитте не могла спать от страха, что Гайдал тоже исчезнет из ее памяти, и она не будет даже помнить, как знала и любила его; и тогда, чтобы заснуть, ей приходилось накачиваться бренди до отказа. Это был не лучший выход, и Илэйн хотелось бы ей помочь, однако она знала, что ее собственные воспоминания о Ранде не умрут, пока не умрет она сама, и не могла даже представить себе такого ужаса – знать, что эти воспоминания могут покинуть ее. Однако сейчас она все же надеялась, что кто-нибудь Исцелит похмельную голову Бергитте, иначе ее собственная голова расколется как перезрелая дыня. Ее способностей к Исцелению не хватило бы для выполнения такой задачи, и Авиенда могла здесь помочь не больше.

Несмотря на переполнявшие Бергитте эмоции, лицо ее было спокойным.

– Отрекшиеся, – пробормотала она холодно. И тихо. Такие вещи не стоило произносить громко. – Что ж, если это к нам никак не относится, то тем лучше, чтоб мне сгореть! – Хриплый звук, который мог быть смехом, показывал, что она не верит в это. Однако несмотря на то что Бергитте утверждала, будто никогда прежде не была солдатом, у нее был солдатский взгляд на вещи. Пусть у тебя остался даже единственный шанс, но порученное дело необходимо исполнить. – Интересно, что они думают об этом? – прибавила Бергитте, кивая на четырех Айз Седай, которые как раз в эту минуту вышли им навстречу из поперечного коридора.