Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ах, госпожа моя! – сказал Ланселот со слезами. – Как я могу видеть вас на коленях передо мною? Избавьте меня от этой муки.
– Нет, Ланселот, мне угодно, чтобы это было так.
Ланселот не смел настаивать далее.
Оставив его, королева вместе с Галеотом направилась в залу, где был король.
– Мы не могли ничего добиться от Ланселота, – сказала она. – Но все же мы предпримем последнее усилие: пригласите его сюда, и пусть каждый повторит за нами то, что будем делать мы.
Как только Ланселот вошел в залу, полную баронов, рыцарей, дам и девиц, Галеот стал его просить, он отказался; королева стала его умолять, он отвернулся.
– Я не ищу себе новых соратников, – сказал он, – я доволен теми, какие у меня есть.
– Король вам предлагает, – пылко возразила Гвиневра, – все, что он имеет.
– Госпожа, ради Бога, не настаивайте! Не вынуждайте меня говорить вопреки моей воле: не то чтобы я держал хоть малейшее зло на короля; чтобы послужить ему, я готов идти на край света; но я не согласен более отдавать в заклад свою свободу.
Королева сочла, что миг настал: она упала ему в ноги; Галеот, дамы и девицы последовали ее примеру. Ланселот силился придать себе разгневанный вид; наконец, он своими руками поднял королеву и Галеота; и, обратясь к королю, он преклонил колени и смиренно произнес:
– Повелевайте мною, сир, как вам будет угодно.
Король в свой черед поднял его и поцеловал в уста[225].
– Благодарю, мой милый друг! – промолвил он. – Я вам обещаю лишь одно: отныне я не дам вам ни малейшего повода для гнева. Клянусь светлым праздником, который мы чествуем сегодня.
Так было восстановлено согласие между королем Артуром и Ланселотом, который возвратился в содружество Круглого Стола. И с того дня король, заново обретший милость Церкви и королевы, был уверен, что ему нечего больше желать.
LXXIII[226]
Король Артур пробыл в Динасдароне целую неделю. Дабы наилучшим образом отметить возвращение королевы и примирение с Ланселотом, он созвал своих баронов на Пятидесятницу в своем городе Лондоне. Там он желал при всем дворе дать посвящение в рыцари юному Лионелю Ганнскому.
Никогда еще не было столь великолепного собрания баронов, дам и девиц; они прибыли в Лондон из всех городов не только Великой Бретани, но также Франции, Алемании[227] и Ломбардии.
Лионель был облачен в самые красивые и богатые доспехи. На богослужение в канун Пятидесятницы он явился в чудесных узорчатых шелках; а после службы пиршественные столы были накрыты не в залах и покоях, мало поместительных для столь многолюдного собрания, а в череде шатров, раскинутых по указу короля вдоль реки Темзы. Столы протянулись на половину лье в длину. После пиршества, где было в изобилии отборное мясо, вино и ячменное пиво, гости вышли сразиться, кто на одной стороне, кто на другой. Четыре прославленных рыцаря Круглого Стола подались в Вареннский лес. Это были мессир Гавейн, мессир Ивейн Уэльский, Ланселот и мессир Галескен – герцог Кларенс[228], сын короля Траделинана Норгалльского, брат Додинеля Дикого, племянник короля Артура по матери и, стало быть, двоюродный брат мессира Гавейна. Он был невысок, тучноват, но пылок, дерзок и полон завидной отваги. Галеот же, будучи занят беседой с королем, когда уходили четверо наших рыцарей, не мог к ним присоединиться.
Вареннский лес, хотя и был недалек от Темзы, с давних пор слыл щедрым на лихие встречи; и четыре рыцаря, не взяв свои доспехи, не намерены были в него углубляться. Но приметив одно место, поросшее травой и дикими цветами, они уселись под большим дубом с густой и приятной для глаза листвой, каковы все они в конце месяца мая. Тут они принялись говорить обо всем, что толкуют про этот лес.
– Есть у меня задумка, – сказал мессир Гавейн, – проникнуть в самые его глубины и пробыть там несколько суток кряду, дабы увериться в истинности всего, что нам о нем наговорили. Но не хотелось бы мне разъезжать верхом накануне праздника, вроде нынешнего; и потому я думаю вернуться сюда завтра, в понедельник.
Мессир Ивейн, Кларенс и Ланселот условились поехать с ним и никого не посвящать в тайну их замысла.
Пока они беседовали, мимо проскакал рослый оруженосец, взмокший от пота, и на мгновение остановился, разглядывая их.
– Кто ты такой, братец? – спросил его мессир Гавейн.
Вместо ответа юноша живо развернул коня, пришпорил его и исчез.
– Этот юнец не иначе как спятил, – сказал мессир Гавейн. – Он несся сломя голову, будто боялся опоздать, а потом помчался обратно так же быстро, как и сюда.
Но вскоре они услышали громкий конский топот. Вместе с юнцом, виденным ими минуту назад, появился рыцарь богатырского роста, с алым львом на белом щите, в полных доспехах, на преогромном коне.
– Кто из вас Гавейн? – спросил великан.
– Это я; что вы от меня хотите?
– Скоро узнаете.
С этими словами он подъезжает к мессиру Гавейну и бьет его глефой что есть силы. И пока мессир Гавейн хватает за узду коня и на ощупь ищет рукоять меча, чтобы вынуть его из ножен, самого его приподнимают, берут поперек и кладут через седло с такой легкостью, будто незнакомец имеет дело с малым ребенком. Три спутника поднялись, чтобы его удержать; но конь вздыбился, сбил мессира Ивейна, прошел по нему всеми четырьмя копытами, и незнакомец ускакал, унося с собою мессира Гавейна. Трое друзей бросились по его следам со всем проворством, на какое были способны, но скоро им навстречу выехали двадцать рыцарей в полных доспехах. Ланселот хотел было на них напасть, даром что в одном сюрко и без меча, но мессир Ивейн его остановил:
– Куда вы? Разве в этом доблесть, чтобы выйти одному, пешему и без доспехов, против двадцати всадников во всеоружии? Лучше сделаем так: давайте вернемся в наши шатры, вооружимся тайком и вернемся, ничего не говоря ни королю, ни королеве о
