Путь Моргана - Колин Маккалоу

К концу сентября экваториальные штормы утихли, море стало спокойнее, палуба уже не плясала под ногами. Каким бы ни было небо, ясным или хмурым, «Александер» плавно скользил по волнам, поэтому задраивать люки было незачем. Такое случилось лишь однажды с тех пор, как флотилия вышла из Портсмута.

Усталый и вместе с тем взбудораженный Джон Пауэр время от времени бывал в тюремном помещении – как и Уилли Дринг и Джо Робинсон, которые выглядели усталыми и встревоженными. Они не делали ни малейшей попытки присоединиться к компании Пауэра, и это озадачивало Ричарда, который думал, что постепенно между Дрингом, Робинсоном и Пауэром возникнут дружеские узы. Однако Дринг и Робинсон неловко отводили взгляды каждый раз, когда встречались с Пауэром.

Жизнь обитателей «Александера» потекла размеренно и однообразно: они прогуливались по палубе, удили рыбу или забавлялись с кошками, читали, пели песни, беседовали с товарищами, играли в карты или в кости, размачивали черствый хлеб. Все каторжники опять похудели: жирок, который они успели нагулять в Рио, быстро растаял, едва им вновь пришлось сесть на скудную диету. Те узники, что занимали нары вдоль левого борта, не замечали никаких перемен: товарищи держались с ними как обычно, никто не перешептывался украдкой, не пытался взломать люк трюма, чтобы украсть хлеб, – на такой хлеб никто и не мог польститься. Возвращаясь на нижнюю палубу, Уилли Дринг и Джо Робинсон валились на нары и мгновенно засыпали, и Ричард счел это странным, но отнюдь не из ряда вон выходящим – ведь предыдущие две недели оба работали без устали.

Наконец шестого октября, когда флотилия приблизилась к побережью Африки, десять морских пехотинцев спустились в тюремное помещение и схватили Джона Пауэра. Он отчаянно отбивался, пока его не оглушили ударом и не вытащили через кормовой люк на виду у изумленных каторжников. Через несколько минут морские пехотинцы увели двух заключенных из Ноттингема – Уильяма Пейна и Джона Мейнелла, спавших рядом с Пауэром. На этом все кончилось. Пауэр, Пейн и Мейнелл не вернулись.

Некоторые подробности этой истории Ричард узнал от Стивена Донована, а остальные – от Уилли Дринга и Джо Робинсона.

Узнав о том, что две трети морских пехотинцев больны, Пауэр с товарищами замышляли мятеж.

– Более нелепого, опрометчивого плана я еще не слышал, – объяснил пораженный Донован. – Они просто собирались захватить корабль! В их рассуждениях нет ни капли логики. В этом деле я не замешан, ручаюсь, что и юный Шортленд тоже, а Уильям Эстон Лонг ни за что не решился бы на такое – ведь по возвращении домой он надеется стать капитаном судна. Старина Боунз? Он твердит, будто ничего не знал, но я не верю ни ему, ни Эсмеральде. Завладев шканцами и орудием, мятежники намеревались загнать пехотинцев и каторжников на нижнюю палубу и запереть там, а потом направить судно к берегам Африки. Вероятно, Эсмеральду, Лонга, Шортленда, меня и остальных членов экипажа предполагалось отправить в тюремное помещение. Вряд ли негодяи решились бы убить нас.

– Подождите меня! – попросил Ричард, бросился в камеру и растолкал спящих Уилли Дринга и Джо Робинсона. – Вы знали о мятеже? – спросил он.

Оба вздохнули с таким облегчением, словно с их плеч свалился тяжкий груз.

– Мы слышали о нем от Пауэра, который уговаривал нас присоединиться к мятежникам, – объяснил Дринг. – Я ответил, что он спятил, и посоветовал ему образумиться. После этого Пауэр ни с кем не говорил в нашем присутствии, хотя точно знал, что мы его не выдадим. А потом мистер Боунз сказал, что для нас больше нет работы.

Ричард выбрался на палубу.

– Дринг и Робинсон все знали, но не были сообщниками Пауэра – в отличие от Боунза. Как удалось разоблачить мятежников?

– Двое каторжников обо всем сообщили Эсмеральде.

– Доносчики везде найдутся, – заметил Ричард, словно рассуждая сам с собой. – Это сделали Мейнелл и Пейн из Ноттингема. Ублюдки.

– Послушай, Дринг и Робинсон строго следовали воровскому кодексу чести, а эти двое просто хотели выслужиться перед начальством и заработать еду. А ты называешь их ублюдками. Почему?

– Потому что они донесли на товарищей уже не в первый раз. Я давно заподозрил, что среди нас есть доносчики, а как только узнал имена, все встало на свои места. Где они теперь?

– Насколько мне известно, на борту «Скарборо». Эсмеральда отправился к его превосходительству сразу же, как выслушал эту парочку. Я сопровождал его, чтобы помочь ему подняться по трапу. С «Сириуса» прислали две дюжины пехотинцев, которые взяли под стражу матросов, имена которых назвали доносчики. Против мистера Боунза и остальных у нас нет никаких доказательств. Но теперь они надолго присмиреют, каким бы ненавистным ни был для них Эсмеральда, разбавляющий ром водой.

– А что стало с Пауэром? – с трудом выговорил Ричард.

– Его увезли на «Сириус» и приковали к палубе. На «Александер» он не вернется – это точно. – Донован с любопытством взглянул на собеседника. – Похоже, ты сочувствуешь ему.

– Да, очень, хотя я давно понял, что он плохо кончит. Есть люди, которые притягивают к себе неприятности, как магнит – железные гвозди. Пауэр из таких. Но мне не верится, что он виновен в преступлении, за которое его приговорили к каторге. – Ричард раздраженно покачал головой. – Просто он был одержим желанием вернуться домой, к больному отцу.

– Знаю. Могу сказать в утешение только одно: после стоянки в Кейптауне Джонни больше не представится случая вернуться домой, и он наверняка станет примерным каторжником.

Но слова Донована не успокоили Ричарда – он считал, что тоже не выполнил свой сыновний долг, тем более что вспоминал о кузене Джеймсе-аптекаре чаще, чем об отце.

Ради Джона Пауэра он мог сделать только одно: сообщить всем товарищам имена доносчиков. Они вряд ли ограничатся одним доносом. В Кейптауне слух об этом дойдет до узников «Скарборо», и вскоре все каторжники флотилии будут знать, что с Пейном и Мейнеллом следует держаться настороже. Они поплатятся за предательство.

Доктор Балмен сразу заметил, какими мрачными и подавленными стали обитатели тюрьмы, и прописал им обычное средство: окуривание, протирание дегтем и побелку помещения.

– Ричард, знаешь, о чем я мечтаю? – с жаром выпалил Билл Уайтинг. – Когда-нибудь схватить этого болвана Балмена, взорвать перед ним порох, протереть его дегтем с жесткой щеткой, а потом покрыть слоем побелки. А еще – дать ему мою фамилию. Уайтинг[15]!

Кейптаун был красивым городом, но не шел ни в какое сравнение с Рио-де-Жанейро – по мнению каторжников, которые были обречены разглядывать и тот и другой издалека, Рио не только выглядел живописнее, но и был населен бесхитростными и счастливыми людьми, излучавшими жизненную силу. А Кейптаун постоянно подвергался натиску ветров, казался унылым и пыльным. Местные жители не торговали с лодок в гавани, лица чернокожих редко озаряли улыбки. Возможно, виной всему было влияние строгих кальвинистов или характер, присущий голландцам. Многие строения города были выкрашены в белый цвет, который давно невзлюбили каторжники с «Александера», на улицах почти не росли деревья. Величественная гора с плоской, заросшей кустарником вершиной возвышалась над крохотной прибрежной равниной. Ричард убедился, что книги не солгали ему: над вершиной Столовой горы постоянно нависали плотные белые облака, напоминающие скатерть.