Поправки - Джонатан Франзен

– Мне это не нравится, – сказал Гитанас. – У меня предчувствие: Личенков прикончит Виткунаса и попытает счастья с тем, кто придет на его место.

Чип, отчаянно старавшийся не считать оставшиеся до Рождества дни (всего четыре!), вовсе не хотел засиживаться в Вильнюсе лишь затем, чтобы его выгнали через неделю после праздника. Как насчет забрать все деньги со швейцарского счета и уехать из страны прямо сейчас, намекнул он Гитанасу.

– Оно бы хорошо, – вздохнул Гитанас. Он, как всегда, был в красной мотоциклетной куртке и сидел согнувшись, обхватив себя руками. – Не проходит дня, чтобы я не мечтал сходить за покупками в «Блумингдейл».[90] Так и вижу нарядную елку в Рокфеллеровском центре.

– За чем же дело стало?

Гитанас поскреб голову, понюхал пальцы, запах волос смешался с ароматами, источаемыми порами вокруг носа, вид собственных кожных выделений почему-то успокаивал.

– Если я уеду, а тут начнутся неприятности, что тогда? – сказал он. – Куда ни кинь – всюду клин. В Америке у меня работы не будет. В следующем месяце у меня уже не будет американской жены. Мама осталась в Игналине. Что мне делать в Нью-Йорке?

– Мы могли бы и там делать то же самое.

– Там есть законы. Через неделю нас заметут. Куда ни кинь…

Ближе к полуночи Чип поднялся наверх и залез под тонкое и холодное коммунистическое одеяло. В комнате пахло сырой штукатуркой, сигаретным дымом и шампунем с сильной химической отдушкой, любезной литовскому носу. Разум скакал с одной мысли на другую и ничего не замечал, кроме этой гонки. Чип не засыпал, он то проваливался в сон, то выскакивал из него, как ловко пущенный по воде плоский камушек. Свет фонарей за окном казался зарей нового дня. Он спустился вниз, сообразив, что уже ранний вечер сочельника, и запаниковал: он отстал от событий, пропустил нечто важное! Мать возится на кухне с праздничным ужином. Отец – кожаная куртка придает ему моложавости – сидит в бальном зале при тусклом вечернем свете и смотрит по «Си-би-эс» вечерние известия с Дэном Разером. Чип из вежливости спросил, какие новости.

«Скажи Чипу, – велел Альфред Чипу, не узнавая его, – на Востоке неспокойно».

В реальном мире рассвело в восемь утра. Чипа разбудили доносившиеся с улицы крики. В комнате было холодно, но не слишком, батареи пахли теплой пылью: отопительная система еще функционировала, инфраструктура пока не нарушена.

Сквозь лапы хвойных деревьев за окном Чип разглядел у ограды несколько десятков мужчин и женщин в бесформенных пальто. За ночь припорошило. Охранники Гитанаса, братья Ионас и Айдарис, светловолосые здоровяки с полуавтоматами в кобурах, вели через решетку ворот переговоры с двумя женщинами средних лет. Медные волосы и раскрасневшиеся лица дамочек, как и сохранившееся в батареях тепло, казалось, свидетельствовали о том, что жизнь продолжается.

В бальном зале на первом этаже эхом разносились чересчур эмоциональные литовские теледекларации. Гитанас сидел в той же позе, что и накануне, однако успел переодеться и, похоже, поспал.

Серый утренний свет, убеленные снегом деревья, где-то на периферии хаос и разлад – все это напоминало ощущения в конце семестра, последние дни сессии перед рождественскими каникулами. Чип прошел в кухню, залил соевым молоком «Витасой дилайт ванилла» хлопья «Барбара» («Совершенно натуральные, дробленые – кусок прямо в рот»). Выпил немного тягучего немецкого экологически чистого вишневого сока, к которому пристрастился в последнее время. С двумя кружками растворимого кофе вернулся в зал. Гитанас тем временем выключил телевизор и снова сидел, нюхая свои пальцы.

– Какие новости? – поинтересовался Чип.

– Вся охрана, кроме Ионаса и Айдариса, сбежала, – ответил Гитанас. – Прихватили «фольксваген» и «ладу». Вряд ли они вернутся.

– При таких защитниках и враги не нужны, – сострил Чип.

– Они оставили нам «форд». Это приманка для преступников.

– Когда это произошло?

– Наверное, как только президент Виткунас привел армию в боевую готовность.

– А это когда произошло? – рассмеялся Чип.

– Рано утром. В городе пока все, похоже, функционирует – за исключением «Трансболтик вайерлесс», разумеется, – добавил Гитанас.

Толпа на улице росла. Уже сотня человек потрясала сотовыми телефонами, издававшими странный, нездешний звук. Эта симфония означала: «Связь прервана по техническим причинам».

– Возвращайся в Нью-Йорк, – предложил Гитанас. – Посмотрим, как тут пойдут дела. Может, я приеду вслед за тобой, а может, и нет. Надо съездить к матери на Рождество. Держи выходное пособие.

Он перебросил Чипу толстый коричневый конверт, и в этот самый миг первые камни ударили в стены виллы. Чип выронил конверт. Булыжник влетел в окно и упал прямо перед телевизором. Четырехгранный камень, вывернутый из мостовой. Теперь он стал орудием ненависти и, казалось, был этим несколько смущен.

Гитанас набрал на домашнем телефоне номер полиции, что-то устало проговорил. В парадную дверь вошли Ионас и Айдарис, пальцы на спусковых крючках, внесли с собой холод и хвойный запах сочельника. Эти охранники приходились Гитанасу двоюродными братьями, потому, видимо, и не дезертировали вместе со всеми. Положив трубку, Гитанас заговорил с ними по-литовски.

В коричневом конверте была толстая пачка пятидесяти- и стодолларовых купюр.

Пригрезившийся во сне праздник и запоздалое рождественское настроение не покидали Чипа и наяву. Юные специалисты по Интернету нынче на работу не явились, Гитанас щедро одарил его, снег облепил лапы елей, у ворот колядовщики в толстых пальто…

– Собирай вещи, – распорядился Гитанас. – Ионас отвезет тебя в аэропорт.

Чип пошел наверх, в голове пусто, на сердце легко. За дверью уже грохочут выстрелы, дзинь-дзинь, быстро расходуется магазин, Ионас и Айдарис целятся (будем надеяться) поверх голов. Рождественские колокольчики.

Он надел кожаную куртку с кожаными штанами. Собирая чемодан, припомнил, как разбирал его в начале октября. Время сомкнулось петлей, двенадцать недель исчезли бесследно. Он снова укладывает вещи.

Когда Чип вернулся в зал, Гитанас смотрел новости, нюхая пальцы. На телеэкране ходуном ходили пышные усы Виктора Личенкова.

– Что он говорит?

Гитанас пожал плечами:

– Дескать, Виткунас недееспособен и т. д. Виткунас готовит путч, чтобы помешать законному волеизъявлению литовского народа и т. д.

– Ты должен уехать со мной! – забеспокоился Чип.

– Я должен повидать мать, – возразил Гитанас. – Через недельку позвоню.

Чип обнял друга, с силой прижал его к себе. Почуял запах жирных волос, который, нервничая, выдыхал Гитанас. Казалось, он обнимает самого себя, под царапучим шерстяным свитером натыкается на свои лопатки. Ощутил угрюмость Гитанаса – литовец где-то далеко, отрешен от всего, погружен в себя, – и Чипу передались страх и растерянность друга.

На гравийной дорожке у дома загудел автомобиль – Ионас подавал сигнал.

– Встретимся в Нью-Йорке, – сказал Чип.

– Да, может быть. – Гитанас высвободился из объятий и отошел к телевизору.

Когда «форд» с ревом проскочил в открытые ворота, несколько отставших участников демонстрации швырнули ему вдогонку камни. Машина мчалась на юг, прочь от центра; вдоль улицы тянулись неприветливые бензозаправочные станции и коричневые, пострадавшие от интенсивного движения дома, которые выглядели наиболее счастливыми, наиболее самодостаточными именно в такие дни, при скудном освещении и влажном ветре. Ионас объяснялся по-английски с трудом, но сумел продемонстрировать Чипу если не дружелюбие, то, по крайней мере, терпимость, не отводя при этом взгляда от зеркала заднего вида: в то утро машин почти не было, и спортивный автомобиль, породистый конь мафиози, привлекал к себе внимание, весьма нежелательное в пору нестабильности.

Маленький аэропорт был битком набит молодежью, говорившей на языках капиталистического Запада. С тех пор как «Квод-ситиз-фанд» распродал «Литовские авиалинии», большинство маршрутов обслуживались другими компаниями, но урезанный план полетов (четырнадцать рейсов в день для европейской столицы!) явно не соответствовал ситуации. У стоек «Финнэр», «Люфтганзы», «Аэрофлота» и «Польских авиалиний» скопились сотни британских, немецких и американских студентов и предпринимателей, многие лица казались Чипу знакомыми – он натыкался на них, бродя по пивным вместе с Гитанасом.

Бесстрашные маршрутные автобусы подвозили все новые партии иностранцев. Насколько Чип мог понять, очереди у стоек вовсе не подвигались. Он сверился с расписанием вылетов на табло и выбрал компанию «Финнэр» – у нее было объявлено больше всего рейсов.

В конце длиннющей очереди к регистратору «Финнэр» стояли две американские студентки в расклешенных брюках; прочий их наряд также представлял собой ретро шестидесятых годов. На чемоданах были надписаны имена: Тиффани и Черил.