Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 2 - Коллектив авторов

Броз Тито в Румынии Н.С. Хрущев заверил его, что Москва отнюдь не собирается использовать «дело Имре Надя» для разжигания столь же массированной антиюгославской кампании, как это произошло в 1949 г. с «делом Ласло Райка». Югославы, в свою очередь, обещали принять участие в приуроченном к 40-летию Октябрьской революции в России большом международном совещании компартий, призванном определить стратегию и тактику мирового коммунистического движения после разоблачения Сталина и роспуска Коминформа. Приехав в ноябре 1957 г. в Москву, югославская делегация, однако, не подписала важнейший из программных документов — декларацию компартий социалистических стран. Лидеры СКЮ, исходя из своей уже сложившейся тактики балансирования между Западом и Востоком, не хотели создавать видимости возвращения в советский блок, зная, что это будет крайне негативно воспринято на Западе и ударит по внешнеэкономическим связям Югославии. По тем же причинам они не хотели также солидаризироваться со слишком жесткими антизападными формулировками, внесенными по настоянию китайской компартии. Весной 1958 г. очередной съезд СКЮ принял новую программу партии, объявленную в Кремле ревизионистской (особенно возмутила попытка поставить на одну доску два противостоящих друг другу блока — НАТО и ОВД). Именно вследствие этого в рамках всего советского блока была инициирована новая пропагандистская кампания антиюгославской направленности. Она явно не достигла остроты рубежа 1940 — 1950-х годов, поскольку в Москве, реально оценивая влияние югославской модели, старались удержать критику в определенных рамках, не ставя под сомнение сохранение нормальных межгосударственных отношений. В то же время дружба с Югославией была временно принесена в жертву поддержанию консенсуса в отношениях с Пекином. Именно критика югославского ревизионизма стала во время следующего большого совещания компартий (ноябрь 1960 г.) общей компромиссной платформой, способной отсрочить (как оказалось, всего на считанные месяцы) неотвратимый открытый конфликт между КПСС и КПК. Тем временем титовская Югославия сделала магистральным направлением своей внешней политики участие в Движении неприсоединения, одной из организаторов которого она стала наряду с Индией и Египтом. Пытаясь активизировать свою политику в Азии и Африке, сделав ставку на поднимающиеся антиколониальные движения как на потенциального союзника в борьбе с империализмом, Москва осознавала, что путь в Третий мир может лежать не в последнюю очередь через сближение с таким в то время сильным и активным игроком на международной арене, как Югославия. А четко выраженная югославским руководством готовность встать на сторону КПСС в споре с китайской компартией по принципиальным вопросам стратегии коммунистического движения способствовала оживлению межпартийного диалога с Белградом. Начиная с 1962 г., несмотря на сохранявшееся дистанцирование Югославии от ОВД, советско-югославские отношения (в том числе экономические) находились на подъеме. В Москве, хотя в ходе двусторонних встреч и критиковали внутреннюю политику Югославии (особенно меры по децентрализации управления экономикой, ослабление государственной монополии на внешнюю торговлю), осуждение югославского «ревизионизма» в советской прессе в 1963 г. фактически сходит на нет. По сути в Москве признали право Югославии на свой путь к социализму как порождение конкретных и неповторимых специфических условий. Летом 1967 г. Югославия полностью солидаризировалась с позицией СССР во время Шестидневной арабо-израильской войны. Новый конфликт в отношениях Москвы и Белграда случился в августе 1968 г. и был обусловлен крайне негативным отношением югославского руководства к подавлению Пражской весны, воспринятому как возвращение к неприемлемым сталинским внешнеполитическим методам. Однако и он к началу 1970-х годов был преодолен.

Сближение СССР и Югославии с самого начала было крайне отрицательно воспринято коммунистической элитой Албании, считавшей, что Москва согласилась на укрепление Югославии в качестве доминирующей силы на Балканах, диктующей другим свои «правила игры», иными словами, дала зеленый свет на превращение Тираны в вассала Белграда, заинтересованного в том, чтобы поставить во главе Албании своих людей. В советско-китайском споре Албанская партия труда однозначно поддержала КПК, заняв с самого начала еще более жесткую антисоветскую позицию, нежели Пекин, проявившуюся в 1960 г. на совещаниях компартий в Бухаресте и Москве. Превращение Тираны в проводника политики Пекина на Балканах, сопровождавшееся жесткими репрессиями против сторонников просоветской ориентации, привело в 1961-1962 гг. к полному разрыву не только межпартийных связей, но и советско-албанских межгосударственных отношений. Уход с политической арены Н.С. Хрущева в октябре 1964 г. фактически ничего не изменил в советско-албанских отношениях.

С начала 1960-х годов источником сильных центробежных тенденций внутри советского блока становится Румыния. Румынская коммунистическая элита (да и немалая часть общества) с большой настороженностью восприняла осенью 1956 г. события в соседней Венгрии. Существовали опасения, что из чувства солидарности с восставшими соотечественниками активизируется, приняв радикальные формы, национальное движение трансильванских венгров — большого этнического меньшинства в Румынии, составлявшего около 1 млн 700 тыс. человек. Румынские власти оказали содействие Москве в нейтрализации в ноябре 1956 г. команды Имре Надя (депортированной на несколько месяцев в Румынию и тем самым выключенной из венгерской политической жизни). Напуганный венгерской революцией румынский лидер Г. Георгиу-Деж в конечном итоге сумел воспользоваться ею для укрепления своего режима, в том числе во внешнеполитическом плане. Твердая внутренняя политика (и не в последнюю очередь волна репрессий против реальных и мнимых оппонентов властей) преследовала целью не только устрашение потенциальной оппозиции, но и завоевание доверия Москвы. Официальный Бухарест хотел убедить советских лидеров в том, что за Румынию они могут быть спокойны, здесь существует прочная коммунистическая диктатура и не пройдет венгерский сценарий, а потому ее руководство не нуждается в мелочной опеке, на него можно положиться в принципиальных вопросах и вместе с тем предоставить чуть больше внешнеполитической самостоятельности. К этому аргументу охотно прибегали при обсуждении проблемы вывода советских войск. Москва дала на это добро. Вывод советских войск из Румынии (не граничившей со странами западного мира) весной 1958 г. явился составной частью пакета мер по разоружению, адресованных Западу, и имел, прежде всего, политико-пропагандистскую направленность.

Активизация внешней политики Румынии, начиная с 1957 г., проявилась в попытках взять на себя роль посредника в урегулировании советско-югославского спора, а также в выдвижении ряда региональных балканских инициатив. При этом советско-румынские отношения оставались в течение ряда лет довольно беспроблемными, лишь к 1963 г. вступив в полосу кризиса. В основе разногласий первоначально лежали экономические вопросы. Румынская сторона отвергла советские планы экономической интеграции в рамках СЭВ как мало учитывающие специфику Румынии и ее сложившуюся хозяйственную структуру. Советский Союз обвинялся в стремлении низвести Румынию до роли аграрно-сырьевого придатка более развитых стран. Разногласия между СССР и Румынией, вначале проявившиеся на сессиях СЭВ, привели в июне 1963 г. к открытому конфликту на встрече Н.С. Хрущева с Г. Георгиу-Дежем. Важной вехой в процессе формирования особого курса Румынии явилась апрельская Декларация 1964 г.