Гиблый Выходной - Алексей Владимирович Июнин

запрыгало, замелькало и вдруг она очутилась в каком-то совершенно ином пространстве и времени. Будто из прекрасного теплого луга, залитого ослепительным солнечным светом упасть на ледяной мокрый бетонный пол какого-то ужасного пыльного холодного помещения со стальными конструкциями. Она проморгалась и потерла глаза. Да, ей не мерещится, она на самом деле в таком неуютном помещении, а под спиной холод бетона.

Ей потребовалось некоторое время чтобы прийти в себя и понять где она находиться. Осознания этого привело ее в отчаяние. Эти стальные станки, балки перекрытия, эти опостылившие двери и детали. Вспоминая предстоящие события с прыгающим под потолком чертиком в дряхлых одежонках, она глубоко задышала и нахмурила лоб. Она потерла лицо, лоб, посмотрела на свои руки, совсем недавно нажимающие курок пневмомолотка. Мышцы еще помнили отдачу.

Маленькой женщине было плохо, очень нехорошо. Она так и сидела на филенках, мучимая размышлениями. Ее знобило от страха перед этим цехом, она боялась всего. Она будто вжалась сама в себя, вздрагивала от малейшего звука, от любой тени, которых, в цеху было более чем достаточно. Ну и как же ей не бояться? Она мелкая хрупкая девочка, она ничего не знает, она хочет домой. Ей уже ничего не было нужно, только вернуть все назад. Вернуть все как было утром, когда она только перешагнула порог цеха и очутилась в спящем летаргическим сном помещении. А теперь ее жизнь круто перевернулась, теперь она знала о реальном существовании неких потусторонних пространств и измерений, где присутствовали духи умерших, восставшие мертвецы, разговаривающие станки. Кротову трясло от ужаса. Что она наделала? Ведь это же она своими ритуальными священнодействиями прорвала завесу между мирами и реальностями. А знающие люди предупреждали ее, чтобы она не занималась тем, о чем не имела никакого представления, что это может привести к жутким последствиям, но она не послушала. Захотела связаться с миром мертвых – пожалуйста! Теперь как бы из этого мира вырваться! Она больше не хочет! Не хочет! Ей страшно! Она маленькая, ей три года! Она маленькая, ей страшно!

Тут она вспомнила еще кое-что и обогнув стоящий рядом автопогрузчик, остановилась перед распростертым на полу безжизненным телом своего шефа Соломонова, чьей смерти она ждала где-то глубоко в подсознании и боялась признаваться в этом даже самой себе. Константин Олегович лежал на том же месте, только, кажется в другой позе. Впрочем, Люба не могла с точностью вспомнить как лежал Соломонов – в тот момент, когда она его увидела, у нее померкло все перед глазами. Увы, но Константин Олегович ей не померещился. Он лежал мертвый. Горячий горький страх распустился внутри женщины, где-то в районе горла и сразу распространился по всем частям тела. Ее передернуло в ознобе, она хотела закричать, но сообразила, что в этом уже нет смысла. Крик так и остался внутри нее, там, где в горле вулканизировал ужас. Неужели это ее рук дело? Она этого хотела, да? Для чего же она тогда затеяла и провела спиритический ритуал? Разве не для этого?

«Но я не хотела… так…» – сама себе говорила Люба и сама же себе отвечала: «Хотела! Собственно, этого я и хотела! Чтобы Соломонова не было. Теперь его нет!» Она попятилась назад от холодного мертвеца, все дальше и дальше, пока, наконец, не отвернулась и не побежала от этого места. Сердце стучало как отбойник, в глазах двоилось. Под потолком ей мерещился прячущийся зомби-призрак почившего еще осенью Авдотьева, на полу под ногами ей виделись кровавые пятна от раздавленной много-много лет назад Анюши Молоденькой, от каждого станка она шарахалась в страхе услышать потусторонний голос. И ей казалось, что она, действительно слышит обрывки фраз, шорохи, топот, иные звуки, хотя точно знала, что сегодня выходной и в цеху не должно быть никого кроме нее. Это несомненно были отголоски потустороннего мира, той загробной реальности, в которую она сама по своей инициативе пробила брешь.

Все кружилось перед ней – станки, детали, оборудование, а она была среди всего этого как в центре жуткого неживого хоровода. Она то пряталась, то выбегала, то тихонько кралась, меняя направления и просто-напросто не зная, что делать. Выход! Ей нужен выход, но где он? Люба не узнавала расположения станков, она, почему-то пришла к выводу, что цех не такой каким был и все в нем не на своих местах. Она решилась закричать в полный голос и пусть тем самым она привлечет на себя те притаившиеся потусторонние силы, что прячутся по углам, но и молчать больше она была не в силах. Однако крик опять остался внутри нее, ибо она внезапно натолкнулась на висящего человека. Люба не сразу его увидела, с разгону толкнула его и отскочила назад, а висельник закачался маятником. Высокий при жизни, тонкокостный, но не худой, одетый в рабочую одежду. Голова прижата к груди, рот полуоткрыт.

Да это же Степан Коломенский! Степа – главный инженер! Они с Любой всегда прекрасно ладили друг с другом, и пусть он частенько ворчал и хмурился, пусть постоянно испытывал проблемы с алкоголем, игровой зависимостью и хроническим отсутствием денег, но даже такие вечные трудности не мешали оставаться ему чрезвычайно галантным с Любой. Вот сейчас Любе захотелось закричать как никогда. Сдерживаться больше было нельзя иначе у нее случиться апоплексический удар! Но крик не выходил, только утробное мычание и хриплые выдохи. Крик застрял. Горло сдавил спазм и она убежала.

Вон отсюда! Бежать! Бежать изо всех сил!

И Люба бежала-бежала-бежала. Прочь! Прочь!

Она остановилась перед залитым кровью станком-прессом с высовывающимися из сдвинутых пресовальных столов останками человека. Узнав в обезображенном теле наладчика Юрку Пятипальцева Люба все-таки закричала. Однако из нее вылетело только надсадное хрипение как у задыхающегося астматика.

Потом она себя уже не помнила, кажется, она опять куда-то бежала, но совсем не была уверена, что это было наяву, а не в галлюциногенном кошмаре. Она споткнулась о тело главной бухгалтерши Оксаны Альбер. Каким ветром ее сюда занесло Люба даже и не догадывалась, но Альбер была мертва. Мертва как предыдущие виденные Кротовой три человека. Ее зарезали, в крови было все ее белое пальто. Любу вырвало и, отворачиваясь от тела Оксаны Игоревны, она увидела в непосредственной близости от себя еще один труп – исполосованный стеклом, местами кожа была просто срезана, местами болталась как куски тряпки. Незнакомец все еще сжимал рукоять меча – самого настоящего меча, такого какие используют театральные актеры, играющую пьесу из жизни античных героев. А рядом валялся разорванный полиэтиленовый пакет с вываленной из него отсеченной