Гиблый Выходной - Алексей Владимирович Июнин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обыскав мертвеца и на найдя более ничего нужного, Лева оставил его и отполз обратно за свой станок. За станком в тени он чувствовал себя в безопасности. Как в норе, как в собственном доме. Это место вокруг станка и было для него и для дяди Вити вторым домом, где они проводил по восемь часов в день пять дней в неделю. Тут за станком, где проходила батарея отопления Нилепин и Герасименко оборудовали для себя двоих нечто сходное с купе железнодорожного вагона, где были и крохотные топчанчики для послеобеденного возлежания и стулья и даже столоподобный предмет, сотворенный из половины бракованного дверного полотна серии «Пьяцелли» цвета «ББМ». В железном шкафчике, приютившимся в самом незаметном углу и просто утопающему в пыли хранились не только детали для станка и инструменты для обслуживания, но и обязательные для любого уважающего себя работника – чай, кофе, сахар, чайник. Хоть на «Дверях Люксэлит» была достаточно просторные раздевалки, служившие также и местами приема пищи, но руководство сквозь пальцы смотрело на то, что многие едят и пьют прямо на рабочем месте. Тут же спят в обед, развалившись на готовых деталях или улегшись на дверные полотна как трупы на прозекторских столах. Тут же играют в айфоны или смотрят «ТикТок». Сейчас Лева не хотел ни чая ни журналов, из шкафчика он достал тетрадь, куда они с Витей записывали отчет о ежедневной проделанной работе. Ведение тетради на каждом станке было обязательно. На последней странице округлым почерком с замысловатой буквой «Ю» рукой Вити Герасименко было выведено несколько телефонов, в числе которых был и номер наладчика Юры Пятипальцева.
Лева набрал этот номер на чужом телефоне.
Гудки. Лева перенабрал вторично.
Гудки.
Последний раз, когда Лева видел Юру, тот лежал под упавшим стеллажом с бобинами пленки, но тот усатенький тип с пистолетом сказал, что разговаривал с наладчиком. Все гудки и гудки… Морщась от острой боли в раненом животе, Лева нашел в написанном на последней странице тетради списке номеров номер главного инженера Коломенского – набрал. Гудки, хотя Нилепину показалось, что откуда-то из глубины сумрачного цеха едва слышится телефонная трель. Едва-едва, Лева этого не утверждал, но, во всяком случае, ему так казалось. Следующим номером, который набрал Лева Нилепин значился в списке под именем «Любаня», так дядя Витя называл мастерицу. Лева не совсем представлял, что скажет Кротовой, когда та ответит и спросит, почему он в цеху, а не дома, но после нескольких безответных гудков Нилепин понял, что и со своей мастерицей связаться ему не судьба. Прижавшись спиной к горячей батареи отопления (невольно на ум пришла острота, что Леву греет тепло Августа Дмитриева), Нилепин набрал номер одного из работников цеха – Сереги. Тот ответил быстро и Лева дрожащим шепотом постарался объяснить Сереге что происходит в цеху, но тот, оборвав его на третьем предложении и задав несколько уточняющих вопросов, назвал Нилепина феноменальным придурком, а его шуточки – дебильными и не смешными.
Лева хотел позвонить Зине Сфериной, очень сильно хотел, но ее номера в тетрадке не было.
Он позвонил охраннику Тургеневу, заранее готовясь, что услышит брань сонного Ивана. Ведь он же с суточной смены и естественно спит с ночи, но оказалось, что тезка великого русского писателя не отдыхает, а сидит в детском садике у своего сына на утреннике. Утренник называется «Мартафля». Нилепин задал вопрос по поводу странности названия, на что Тургенев пояснил, что это праздничек, включающий в себя сразу два события – 23 февраля и 8 марта. Нилепин напомнил, что 8 марта давно прошло, а 23 февраля и подавно и Вани Тургеневу пришлось объяснять, что такое карантин по краснухе детском садике. После этого Лева Нилепин поблагодарил за разъяснение, попрощался и отключил связь. Потом хлопнул себя по лбу. Зачем он звонил? Какое, на фиг, еще «Мартафля»! Перезванивать Тургеневу Лева постеснялся.
Он вздохнул и набрал очередной номер – Соломонова.
Гудки!
В тетрадке на всякий случай был еще номер генерального директора ОАО «Двери Люксэлит» Даниила Данииловича Шепетельникова, но Лева Нилепин ему звонить не стал. «Во-первых, – подумал Нилепин, – Данилыч ненавидит разговаривать с людьми, а во-вторых, зачем ему звонить, если я его все равно убил? Буду сидеть здесь! Буду сидеть тут за станком и не высовываться. Целее буду! Блин, как же причудливо дядя Витя пишет букву «Ю», а вот это «Е»… Разве это «Е»? Чем он в школе занимался, в «танчики» резался, что-ль? Почему Кротова у него «Любаня», а я – «Нилепин», что у меня имени нет? Я вот тоже возьму и зачеркну его имя и напишу «Герасименко», пусть обижается! И «Г» специально напишу позаковырестее, чтобы было непонятно!»
11:47 – 11:59
Люба не могла описать виденное ею как длинный тоннель со светом на другом конце, нет это было не так. Все было не четко, неопределенно, словами не передать. Все бесцветно бесформенно, всякие размазанные фрагменты ее жизни, вырванные откуда-то из прошлого, искаженные, перепутанные. Она то летела, то падала, то стояла, то плыла в невесомости. Как возле нее оказалась Анюша она даже не поняла, та будто возникла из воздуха или появилась из-за спины. Люба не могла описать свою радость – ее Анюша была жива и здорова, она совсем не изменилась с тех пор, как они вместе дружили, встречались и проводили время. Все такая же стройная, молодая и с такими же большими круглыми глазами и большой улыбкой чуть выступающих вперед зубами. Анюша часто улыбалась при жизни, она с раннего детства следила за зубами и могла ими похвастаться.
– Привет, Любаша, – мягко проговорила она и они обнялись.
– Привет, Анюша, – Кротова не видела свою подругу много лет. Как же она соскучилась! – Как мне тебя не хватает, Анюш! Ты не представляешь, что со мной твориться…
– Представляю, – улыбнулась Анюша. – Я все знаю, Любаш.
Кротова расплакалась.
– Я часто вижу тебя во снах, – сказала она своей далекой подруге. – Я не могу тебя забыть ни на день, представляешь. Каждый день вспоминаю о тебе. Мне тяжело без…
– Прости, что оставила тебя одну, – промолвила Анюша. – Я не хотела, но так получилось… Так получилось…
Они не отпускали друг друга из объятий, говорили-говорили…
Все резко закончилось. Сперва Анюшу словно кто-то выдернул из любиных объятий, а потом саму Любовь Кротову затрясло, перед глазами все
