Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Николай Японский

(Во втором часу ночи). Совестно стало, когда приехал, что запоздал на полчаса. В одной комнате были дамы, в другой протоиереи и священники — цвет московского духовенства, редакторы «Православного Обозрения», спустя немного пришел Николай Васильевич Благоразумов. Спрашивали об Японии. Очевидно, собрание было собственно для знакомства с Японией, и потому я старался весь вечер занимать рассказами обо всем, чем интересовались. Во время рассказов дамы перешли сюда же, в нашу комнату, и потому нужно было занимать и их. Ужин с рассказами о России за границей. — За ужином сидели в подрясниках; на вечер все приехали одетыми просто, я один — в орденах, по незнанию и из желания быть вежливым, о чем и хотел дать знать: «Счел долгом явиться в форме»; «Нам весьма приятно видеть вас во всей красоте», — ответил мгновенно Петр Алексеевич Преображенский, редактор «Православного Обозрения». Видно, что за словом здесь в карман не лазят. Один из батюшек рассказал легенду обо мне здесь, якобы в Иерусалим, отец, — к царю и прочее. Вернувшись, нашел на столе записку от Ольги Алексеевны Новиковой и книгу ее «Russia and England» с несколькими брошюрками.

17 мая 1880. Суббота. В Москве

Утром пришли за ответом от Новиковой. Потом диакон Бухарев и художник Струков вместе приехали; первый пожертвовал свои книги и уехал; второй привез дрянь вместо заказанных ему снять копии пяти иконостасов: взял два рисунка, заплатил шесть рублей и отослал. Мерзко на душе стало на целое утро; мерзко, когда между такими людьми, как жертвователи, вдруг втирается эксплуататор и видишь грязные когти простертые, чтобы впустить в тебя, и губы протянутые, чтобы сосать. Был о. протоиерей Капустин (брат о. Антонина Иерусалимского) с пожертвованием и деньгами, и книгами, и даже микроскопом. Приехал вместо девяти в одиннадцать часов И. И. [Иван Иванович] Павлов, желающий сделать сосуд для святого мира; съездили вместе к Хлебникову; Павлов не прочь идти даже до полуторы тысячи, чтобы сосуд был действительно хороший. Приезжали Шереметевы — дамы, привезли шитый покров на аналой и передали приглашение графа Сергея Дмитриевича в Кусково. Обещался быть. После был еще Шереметев Василий Алексеевич с пожертвованием сосудов; князь Алексей Николаевич Шаховской с пожертвованием. Принесли письмо от графини Ольги Ефимовны Путятиной со вложением письма из Японии от о. Анатолия и из Березы. — В первом приложен был план Церкви в Исиномаки. Приходил Рыжков — единоверческий староста — и плакался на А. Н. Ленивова; был некто Хорошкевич с письмом к нему от Дмитрия Петровича Победоносцева и с известием, что Катерина Дмитриевна Пеликан уже в Рязани; отец зовет туда служить в Соборе, обещая и сбор. Был Добров — печатный бурсак, бас недурной, по–видимому, но к науке не востер — рассердился на двойки, «дальше и экзамена держать не буду», — говорит. Ко всенощной отправился, как обещал о. Протопопову, в Николаевский сиротский институт, в Воспитательном доме. Поспел к началу; воспитанницы уже все стояли бесконечными рядами; певчие пропели «Исполла». Пели всенощную превосходно; образ Благославляющего Спасителя за престолом, освещаемый сбоку лампой с отражением света, — чудно хорош. Спаситель, точно шествующий. — После службы, в зале, все приняли благословение, начиная с маленьких. Потом я поблагодарил их за пожертвование; море русых головок и белых перелинок будет вспоминаться в Японии. Воспитанниц тут 580; все обер–офицерские дети — сироты. Учат их, по–видимому, прекрасно; видел записки их по физике, и грамотно, и подробно; учебник же физики Малинина и Краевича. — Просили пройти в больницу, больных человек восемь — все почти от утомления пред экзаменами; у одной девочки — пляска святого Витта, нервно дрожит. В Воспитательном доме до тысячи грудных детей и мамок при них с 800. Вообще в здании Воспитательного дома обитающих считается до семи тысяч! Заходили еще к одной больной чахоточной; подруга просила благословить; пили чай у инспектриссы Ю. Н. Кауфман, куда воспитанницы тоже приносили пожертвования. Около десяти часов сопровождаемый толпами их и начальства прошел по коридорам на подъезд и уехал.

18 мая 1880. Воскресенье. В Москве

День чудный. Утром жарко. Приглашен сегодня служить литургию в Златоустовский монастырь настоятелем его о. Афонасием, который помнит, как меня постригали, потом я был у него в Казани, десять лет назад, где он был инспектором Семинарии. И теперь доброхотствует Миссии. Несмотря на то что не нравится Василию Борисовичу Бажанову и Митрополиту Макарию, объявил о службе в «Полицейских Московских Ведомостях», — иначе, говорит, сбору и десяти рублей не будет. В половине десятого часа пришлют карету, и нужно будет ехать.

В одиннадцатом часу вечера. Отслужил в Златоустовском литургию. После нее обед у о. Афонасия. — В конце литургии, за благословением, сказано было многолетие: 1. Государю; 2. Синоду, Митрополиту и мне — с богохранимыми их паствами; 3. Инокам и всем православным христианам (Подаждь, Господи, мир, тишину, благоденствие и сохрани на многие лета). Третий раз уже провозглашается в России многолетие японским христианам: в Церкви Николы Явленного, в Богоявленском в Елохове и здесь. — После обеда (за которым было два многолетия — настоятелю и мне; говорил протодиакон Скворцов) — к княгине Мещерской. Были в саду их; жарко было; для княгини, кажется, трудно было; так зачем не дала одним детям показать мне сад; сад чрез дорогу от дома; в нем большой ясень посредине, несколько лиственниц, много сирени, иедская роза (шиповник). — До саду дети водили показать их классную комнату. — Прощаясь, обещались писать взаимно. Что–то выйдет из этой пылкой и мужественной маленькой Саши (Лильки), которая учит старшего брата, боящегося стрелять, ездить верхом; возится с деревенскими бабами и прочее! — Вернувшись, принял пожертвование от Чудовского архимандрита о. Вениамина, от В. П. Мусина–Пушкина — крест с мощами и прочее и отправился в Страстной монастырь, согласно приглашению сегодня утром матушки Евгении. Гулял по монастырю в сопровождении ее и детей — болгарок. Был на колокольне, чтобы видеть Москву; болгарки маленькие и туда сопровождали. — Вид отсюда — лучший в Москве; просто не насмотришься. В одну сторону — Страстной бульвар, вдали Сухаревы башни, в другую — Тверской бульвар, Кремль и храм Спасителя, в третью — институты Екатерининский и Александровский, в четвертую — Петровский дворец; во все стороны — море города: с дворцами, садами, Церквами, монастырями. Чудный вид! Не то что у нас с Суругадая! — Чай в беседке; «Демьянова уха» — в лицах болгарочек; пение Цветаны и Маши; фонтан; сирень — Преосвященному Алексию с поручением поцеловать ему руку, что, вернувшись, я и исполнил. Вечер с громом и молнией. Мы с Преосвященным в саду любовались; когда стал дождь накрапывать, к нему пошли; разговор об о. Федоре Бухареве, снявшем сан когда–то; оказывается, что снял сан из гордости, что не позволили печатать толкование на Апокалипсис.