Занавес приподнят - Юрий Колесников

Хаим не ожидал увидеть в пакгаузе так много людей. Какие-то парни и девушки сновали из конца в конец огромного, как крытый рынок, помещения. У длинного стола, установленного посредине, стояло несколько человек, вооружениях кусачками. Им непрерывно подавали тюки, с которых они тотчас же удаляли медную проволоку, а затем острыми, как скальпель, ножами вскрывали «брюхо» тюков. Наружу извлекались какие-то вещи, обернутые в черную промасленную бумагу. Их тотчас же уносили со стола.

Приглядевшись, Хаим увидел аккуратно уложенные угловатые вороненые предметы, уже освобожденные от бумаги. Он перевел взгляд в другой конец пакгауза и обомлел от удивления и страха. Там, у стены, плотными и стройными рядами стояли пулеметы, винтовки, карабины, грудами лежали диски, кассеты, а чуть в стороне высились штабеля ящиков с патронами и, по всей вероятности, с запасными частями.

Мимоходом, но в то же время пристально Хаим разглядывал, что делают в пакгаузе эти люди, куда и зачем переносят разные предметы, и понял, что первое впечатление о царящей здесь беспорядочной сутолоке было обманчивым. В действительности сборка оружия из частей и деталей, извлеченных из тех самых тюков с медной проволокой, которые Хаим вписывал в свою тетрадь, была четко налажена и происходила, как на конвейере.

Только теперь Хаим Волдитер понял, что имел в виду Нуци Ионас, когда твердил ему об особой ответственности, возлагаемой на всех работающих в порту. Только теперь стали до конца ясны причины порядков и строжайших правил, установленных в порту главным экспедитором, особого подбора грузчиков, изнуряющих темпов и непрерывности разгрузки судна.

Осознав, что и он отныне является соучастником тайных, противозаконных дел, Хаим испугался. В памяти его одна за другой промелькнули картины из недавнего прошлого: закупка оружия в Констанце: раввин Бен-Цион Хагера с огромным пистолетом под полой кафтана; взятие «трансатлантика» на абордаж английскими эсминцами, стрельба и трагическая смерть английских матросов и ребенка австрийской эмигрантки; обнаруженное англичанами оружие в бочках из-под цемента; наконец, подозрительные обстоятельства затопления «трансатлантика» вместе с сотнями пассажиров и находившимся в трюмах оружием… Мысленно он вновь предстал перед чиновником-англичанином, который совсем недавно угрожал ему и Ойе тюрьмой и высылкой за нарушение законов, установленных на подмандатной Великобритании территории Палестины…

Весь во власти этих мыслей, Хаим забыл, зачем пришел сюда, и неподвижно стоял на месте до тех пор, пока Нуци Ионас не увидел его.

— Хаймолэ! Волдитер! Быстро ко мне! — повелительно окликнул он и, когда Хаим, боязливо лавируя между рядами оружия, подошел, приказал: — Собирай оберточную бумагу, туго перевязывай проволокой… И как можно быстрее! Понял? В нашем распоряжении очень мало времени… Действуй!

Хаим безропотно подчинился, принялся за работу. Ему хотелось как можно скорее освободиться и уйти с территории порта, как будто это избавляло его от ответственности за соучастие во всем, что здесь происходило.

— Как тебе нравится этот «корм для скота»? — улыбаясь, спросил его Нуци, когда работа подошла к концу и большая часть парней и девушек уже уехала. — А, Хаймолэ?!

— Австралийское? — уклончиво спросил в свою очередь Хаим.

— Вот это? — Нуци кивнул на оружие.

— Ну да…

— Чудак ты! — смеясь, заметил Нуци. — Только флаг!.. Остальное — вот, посмотри…

Нуци поднял пистолет с горки оружия и указал на заводское клеймо…

— Эстеррайх… Австрийское, значит?! — удивился Хаим. — Но ведь Австрия…

— Вот именно, Хаймолэ! — перебил его Нуци с насмешкой. — Австрия давно уже не Австрия. От нее ничего не осталось. Разве только клеймо…

— Ничего не понимаю. Но не из Германии же все это добро?

— А почему бы и нет? — Нуци улыбнулся. — Запомни, что когда дело касается большой политики и выгодной торговли, то никакие законы и ограничения, никакие нормы и принципы не действуют…

Хаим нехотя кивнул, с опозданием натянуто улыбнулся: не хотелось ему выдавать Ионасу свои мысли обо всем этом.

А Нуци, не подозревая, что холуц Волдитер отнюдь не в восторге от того, что увидел, хлопнул его по плечу.

— Но ты имей в виду, это — только начало! — бодро проговорил он. — Да, да! С помощью вот такого «корма», — он указал на груды оружия и штабеля ящиков с патронами, — скоро начнем отправлять кое-какой «скот» на бойню! Терпение, Хаймолэ, и мы еще покажем миру, кто мы такие. Увидишь!

В полдень, вскоре после того как Давид Кнох объявил на разгрузочной двухчасовой перерыв, Хаим издали заметил, что к пакгаузу подъехал знакомый легковой автомобиль. В пассажире он узнал Симона Соломонзона.

Хаим соскочил с тюка, на котором удобно примостился в тени, чтобы вздремнуть. Но Симон, даже не взглянув на Хаима, прошел в пакгауз. «Не случайно Нуцик и Кнох остались там, когда все ушли на обед, — подумал Хаим. — Знали, видимо, что приедет хозяин…

Хаим вновь устроился на тюке. Был первый по-настоящему жаркий день. Одолевала дремота, но беспокойные мысли отгоняли сон. Накануне он получил из Болграда письмо и в который уже раз стал перечитывать его. Отец и сестра сообщали, что они здоровы, на жизнь не жалуются, но ждут «гостей». Хаим понял, что того и гляди немцы нагрянут в Румынию. «В отношении продуктов, — писал отец, — у нас в избытке зеленые овощи. Они всегда в большом выборе у старика Попа. Он и его сыночек живы-здоровы…»

Что такое «зеленые овощи», Хаим тоже хорошо понял: зеленорубашечники и их болградские главари — отец и сын Попа, которые были повинны в смерти многих людей, в том числе и его, Хаима, матери…

Заканчивалось письмо сердечными пожеланиями сыну и его жене крепкого здоровья и прочного благополучия, а в приписке отец напоминал Хаиму, что если ему удастся хорошенько устроиться и начать прилично зарабатывать, то пусть он позаботится о присылке обещанного «вызова»…

На душе было муторно. Еще больше взгрустнул Хаим, когда перечитал коротенькое письмецо сестренки. Она писала: «Твой тяжело больной соученик по лицею все еще не вернулся из санатория. Разные слухи ходят по поводу его болезни. Сколько он пролежит там, пока неизвестно…»

Хаим не сомневался, что речь идет об Илюшке Томове. И «санаторий» — это, конечно, тюрьма. Значит, его друг остался верен себе. «Да, в наше время, — подумал Хаим, — в фашистских застенках сидят не за воровство, а за революционную подпольную работу. А теперь Илюшка, видно, сидит в тюрьме как участник борьбы за справедливость. Не иначе!..» Тогда, в Констанце он уговаривал его, Хаима, не ехать в Палестину, обещал подыскать в Бухаресте подходящую работенку. «Не жирно будет, но на кусок хлеба заработаешь…» — говорил он, ссылаясь при этом на своего друга, какого-то механика, по фамилии, кажется, Илиеску… Да, да! Илья по-румынски Илие, а механик — Илиеску… Он должен был вот-вот подойти, и Илюшка настаивал, чтобы Хаим дождался его, познакомился. «На этого человека во всем можно положиться!» — сказал тогда Томов.

Теперь Хаим сожалел, что не мог дождаться того механика, познакомиться с ним. Из рассказа Ильи Хаим понял, что Илиеску не просто хороший товарищ его школьного друга, а учитель и наставник, что их связывает нечто большее, чем совместная работа в гараже…

Хаим подумал, что если бы послушался в то время Илюшку Томова и остался в Бухаресте, то наверняка пошел бы с ним одной дорогой… В сердце вместе с тревогой все чаще и чаще закрадывалось сомнение, правильно ли он, Хаим, поступил тогда в Констанце, решившись покинуть родные края. Но иного выхода у него не было. Позади была каторжная «акшара», на руках мозоли и в кармане виза английского консула на право въезда в подмандатную территорию, а также шифс-карта, которая нелегко досталась… А потом, откажись он от поездки в Палестину, отцу и сестренке пришлось бы без оглядки бежать из Болграда! Еврейская община заклевала бы их насмерть! Не говоря уже о нем, Хаиме…

Задумавшись, он не сразу заметил, как из пакгауза в сопровождении Кноха вышел Симон Соломонзон. Хаим вскочил и, словно солдат при встрече с офицером, быстро поправил рубашку, воротничок, хотел было пойти навстречу, но не решился, стал ждать, оставаясь на месте. К счастью, Кнох свернул на трап, а Симон, увидев Хаима, подошел к нему и, не здороваясь, покровительственно спросил:

— Ну как? Привыкаешь?

Хаим поклонился и покраснел. Там, в Констанце, после прохождения «акшары», он считал Симона равным себе, а здесь — он сознавал это отчетливо — положение изменилось: перед ним стоял хозяин, от настроения и воли которого зависела его судьба. И Хаим почтительно ответил:

— Да, хавэр Симон Соломонзон. Понемногу привыкаю… Спасибо.

— Почему «понемногу»? — нарочито сердито спросил Соломонзон и тут же, похлопав Хаима по плечу, бросил: — Надо помногу! Тогда будет толк, Волдитер. А главное, — Симон огляделся по сторонам и вскинул указательный палец, — чтобы все было к месту и вовремя! Как говорится, кашер!