Шахта - Михаил Балбачан

Вопросы были, только толку от них не было. О многом старик то ли сам не знал, то ли говорить не хотел. Выходило, что отправляли их примерно на неделю, но не под Смоленск, где, согласно последним сводкам, проходила линия фронта, а куда-то гораздо ближе. Он обещал, что «снабжение всем необходимым, безусловно, будет обеспечено», но на первое время настоятельно советовал взять свое. Ночлег предполагался в полевых условиях и его следовало организовать также своими силами.

Одна особенно нервная бабуся завыла. Слепко поднялся:

– Женщины старше шестидесяти лет освобождаются. Каждому отделу немедленно разыскать всех отсутствующих! Что значит, не захотят? Все, кто не явятся к двенадцати ноль-ноль, будут уволены со всеми вытекающими. Карточки небось все хотят получать. Прибегут как миленькие! Абрамсон! Михал Исаич, организуйте, пожалуйста, получение шанцевого инструмента в хозуправлении. Одеял там, кстати, попросите, палаток, если есть, топоры… Ну, вы сами всё знаете, чего я вам рассказывать буду? Только срочно, чтобы к двенадцати обернуться.

Через два часа в зале сидели почти все остававшиеся в штате сотрудники, то есть человек семьдесят. Едва половина из них хоть как-то годилась для физической работы. На общем мрачном фоне выделялась небольшая, но очень веселая компания молодых людей. В центре ее блистал некто Грушевский, ладный спортивный парень двадцати пяти лет. Когда примерно за год до описываемых событий он впервые появился в институте, Слепко был очарован его умом и эрудицией. Но очень скоро охладел – Грушевский оказался форменным стрекозлом, все свои недюжинные способности употреблявшим исключительно на амурные приключения. Почему его не призвали, как других, – тоже вопрос. Говорили, что у него нашли какую-то редкую болезнь. Впрочем, он был активным общественником, занимался по линии комсомола физкультурной работой. Теперь он сидел у окна, в предпоследнем ряду, а свиту ему составляли три фигуристые девахи, тоже комсомольские активистки.

Во дворе раздался гудок, к парадному входу, чихая, подкатил грузовичок, нагруженный инструментом, палатками, флягами для воды и прочим. В кузове стояла даже бочка бензина. Абрамсон, как всегда, не подкачал. Зато куда-то пропал сам старый подполковник. Недоуменное ожидание затягивалось, кое-кто, похоже, начал уже надеяться, что пронесло. Наконец командир появился, и в весьма расстроенных чувствах. Выяснилось, что ехать не на чем. Обещанные ему военкоматские грузовики по неизвестной причине не вернулись из области. Еще один стоял на ремонте и, во всяком случае, не мог быть использован раньше вечера.

Кулуарно посовещавшись со Слепко и Абрамсоном, подполковник решил ехать двумя партиями. Двадцать два человека, считая его самого, должны были отправляться немедленно, остальные – по возвращении грузовика или, в крайнем случае, на следующее утро. Старшим во вторую партию он назначил Михаила Исаевича. Старик не слишком доверял Слепко и включил его в свою группу. Абрамсону был, по секрету, назван пункт назначения, причем лицо его приобрело крайне озадаченное выражение. Шофера грузовика, разумеется, известили в последнюю очередь. Он было заартачился, упирая на то, что у него есть собственное начальство, которое ничего такого ему не приказывало, скорее даже наоборот, а на всех остальных ему, так сказать, с высокой колокольни. Но подполковник шепнул ему что-то, расстегнув при этом огромных размеров кобуру, висевшую у него на поясе. Усмиренный водила залез в кабину, так хлопнув дверкой, что она чудом не рассыпалась на мелкие щепочки. Офицер сел рядом. Все остальные, попавшие в первую партию, забрались в кузов. Сторожиха баба Саша распахнула ворота, и они поехали.

Трястись в переполненном женщинами, вещами и инструментом кузове было тесно и неудобно. Евгений Семенович притулился кое-как у правого борта, в ногах у Розы и ее белобрысой подруги Галины. Запрокинув до упора голову, он глядел в голубое небо. Небо было неподвижно и безмятежно. Это действовало умиротворяюще.

– Евгений Семенович! Откройте нам все-таки секрет, куда нас везут? – жеманно спросила одна из дам.

– Точно не могу вам сказать, знаю только, что недалеко – примерно восемьдесят километров от города.

– И между прочим, в южном направлении, – добавил Грушевский, возлежавший на своих девках, как на диванных подушках. – Товарищ начальник, а чего мелочиться? Давайте махнем сразу верст на восемьсот, потом скажем, что ошиблись в одном знаке… Представляете: солнце, море, девушки, молодое вино, мы на пляже вовсю… роем окопы. А чего? Бензин есть.

– Володечка, вы, кажется, забыли, что идет война! Пока вы тут мило балагурите, наши ребята сражаются и… Хотя вам, как человеку нездоровому, это может казаться чем-то… ужасно далеким.

– Вера Сергевна, дорогуша, успокойтесь, не я забрил вашего сыночка.

– Цыц, Грушевский! – рявкнул Слепко.

Этот развязный тип раздражал его все сильнее.

– Позвольте заметить, что и вы в настоящий момент отнюдь не на фронте обретаетесь, а здесь, среди нас, грешных.

– Володька, ты забылся, – сердито крикнула Галя, – Евгений Семеныч специалист государственного масштаба, а ты!..

– И вот этот государственный специалист отправлен копать никому не нужные окопы на южных рубежах нашей славной области.

«Да как он смеет? Он же не дурак. Все это… очень странно». Не снисходя до ответа, Слепко встал, осторожно переступил через Розу и уперся руками в крышу кабины. Дорога пустовала. Мелькали верстовые столбы, но ни единой встречной машины или хотя бы подводы не появлялось, притом что места были населенные, деревни по сторонам попадались одна за другой. Там шла самая что ни на есть будничная жизнь, с поправкой, конечно, на полный матриархат. Один грузовик им все-таки повстречался. В его кузове восседала на огромной куче тряпья растрепанная старушенция. «Похоже, переезжают, – подумал Евгений Семенович, – может, с дачи. А хорошо все-таки на воле. Грибов, наверное, полно».

Они свернули на проселок, и затрясло так, что ему пришлось сесть. Переехали через болотистую низинку, миновали плотный молодой соснячок, облупившуюся церковь с черными выбитыми окнами, пропылили мимо неубранного поля. Затем грузовик медленно прополз через сонную деревню, свернул за околицей на заросшую аптекарской ромашкой тележную колею и остановился у мостков через темный, отдававший болиголовом овраг. Мотор умолк. Внизу журчал ручей. Неяркое солнышко припекало совсем по-летнему, только не было уже мух и слепней.

– Приехали, – буркнул подполковник, с трудом выбравшись из кабины, – разгружайтесь, ребятки.

– Ребяток у нас, если вы до сих пор не заметили, раз-два и обчелся, – отозвалась страдальческим голосом одна из женщин.

– Что, прямо тут рыть будем?

– Нет, километра полтора еще пройти осталось, сами видите, дальше проехать нельзя.

– Значит, нам теперь это все на собственном горбу тащить?

– Ничего, дотащим, – поддержал старика Евгений Семенович, – в два захода управимся.

– Управиться-то управимся, – проворчал бухгалтер Федор Лукич, – но все ж таки… Вот и газета информирует, – предъявил он сложенную гармошкой «Правду», – немец с запада напирает, а мы с вами находимся к югу от Москвы.

– К юго-юго-востоку.

– Тем более.

– Берите кто сколько сможет, а товарища подполковника попросим провести по дороге политинформацию, – заключил Слепко.

Они двинулись. Через некоторое время старик поперхал в кулак и выдал:

– Одно могу сообщить вам, дорогие товарищи, по моим сведениям, враг гораздо ближе, чем вы думаете.

Все умолкли, переваривая услышанное, лишь пыхтение женщин, нагруженных своими мешками и баулами, нарушало тишину. У Евгения Семеновича вещей практически не было, и он тащил два тяжеленных тюка с палатками. Шедший перед ним Федор Лукич сердито, как кот, фырчал в седые усы. Наконец, видимо решившись, бухгалтер заговорил вновь:

– Это все равно никакое не объяснение. Как бы там ни было, а немец на западе!

– Откуда нам с вами знать, где чего нужно делать, – возмутилась Вера Сергеевна, – мы в этих делах не разбираемся!

– Напротив, все совершенно ясно! – объявил Грушевский.

– Объясните тогда.

– Очень просто. В область поступило общее указание рыть окопы. Должны они были отреагировать? Послали нас, отчитались и закрыли вопрос. А где рыть, это, в конце концов, не суть важно. Возможно, действуют еще какие-нибудь старые инструкции, со времен, скажем, набегов Золотой Орды.

– Володечка, если не ошибаюсь, твой папа – крупное светило по медицинской части? – поинтересовалась, не оборачиваясь, Роза.

Тот только чертыхнулся.

– Пришли, – выдохнул подполковник, возглавлявший караван. Они стояли на краю скошенного луга, уставленного круглыми копнами. Слева, метрах в пятидесяти, оказался тот самый овраг с ручьем. Дальше, за кустами, ряд телеграфных столбов обозначал шоссе, по которому они ехали из города. Напрасно они тащились через лес. «Ничего, вода есть, опять же, сено, – подумал Евгений Семенович, – живы будем, – не помрем».