Ересь Хоруса: Омнибус. Том IV - Дэн Абнетт

Прародитель: Конрад Кёрз, также известный как Ночной Призрак.

Прежнее название: отсутствует

Примечательные владения: Нострамо (уничтожен)

Замеченные стратегические тенденции: карательные операции, силовое усмирение, децимация, психологическая война, терроризм

Верность: Трэйторис Пердита

«Мы получили ваше предложение сдаться, и отвергаем его. Мы пришли не выслушивать ваши мольбы, а вершить правосудие. Время сдаваться давно минуло. Вы сами подписали свой приговор. Пришло время умереть».

Многоканальная вокс-передача Повелителей Ночи. Усмирение Листрантии IV.

История многих легионов заставляет задуматься, как самая истинная преданность может обратиться предательством, чистейшая верность — ненавистью, благородство — бесчестием; но когда речь заходит о Повелителях Ночи, мы задаемся вопросом — не были ли их сердца с рождения отданы тьме? Будь они созданы для более великой цели, возможно, они бы закончили иначе, но увы — их история пропитана ядовитой идеологией и чудовищными зверствами. Одни утверждают, что они были вынужденной мерой, чудовищами, которые единственные могли бы вытащить варварский век в светлое будущее. Другие же говорят, что они были ошибкой, просчетом, усугубленным обстоятельствами. И лишь немногие осмеливаются предполагать, что они были прокляты с самого момента своего рождения и созданы для того, чтобы построить будущее, в котором им не будет места. В конце концов, все эти догадки абсолютно бессмысленны: они — создания ужаса, и не важно, чем это обусловлено.

Восьмой легион был пропитан кровью с самого рождения. Первые рекруты легиона происходили из тюремных трущоб Древней Терры. В громадных пещерах, забитых полуразрушенными тысячелетними руинами, жили мужчины и женщины, преступившие закон своих хозяев. Обреченные жить без света и без глотка воздуха свободы, они влачили жалкое существование в страхе и кромешной тьме. В этих беспросветных краях не существовало законов, а выживание балансировало на острие ножа. Выживали в перенаселенных подземельях лишь самые сильные и беспощадные и те, кто вырос в хитрости и жестокости. Вскормленные постоянным притоком из верхних ульев, тюремные трущобы были вечно жаждущими вратами в мир безумия и смерти. Но из миллионов, живших и умиравших в трущобах, не все были изгнанниками из верхнего мира. Среди кровопролития и страха рождались дети. Убаюканные тьмой и воспитанные в смерти, те, кто доживал до десяти лет, были бледными безмолвными созданиями, передвигавшимися без единого звука. Узники звали их «детьми ночи» и даже самые жестокие убийцы не стали бы их искать по своему желанию.

Именно из этих бледных детей Император сотворил первых воинов Восьмого легиона. Угрюмые и мрачные, с кожей бледной, что пепел или костяная пыль, они сильно отличались от братьев-легионеров как внешне, так и по манере поведения. Геносемя Восьмого легиона хорошо усвоилось телами первых новобранцев, как будто создавалось с расчетом именно на них. Оно не только подчеркнуло их бледность, но и дало детям подземелий способность видеть в темноте, которая в разы превосходила аналогичную у их братьев из других легионов. Этот дар также был их проклятьем, вынуждая их смотреть на свет звезд и солнц через светофильтры; хотя теперь они передвигались при свете верхнего мира, внутри воины Восьмого легиона все еще брели в ночи.

Впервые Император использовал Восьмой легион для того, чтобы искоренить тех, кто полагал, что грехи прошлого могут жить в Империуме. Некоторые из присягнувших Императору сделали это лишь потому, что считали, что у них не было другого выбора. Другие, видевшие расцвет и падение империй военачальников, полагали, что они просто становились частью временной структуры. Преступления против нового порядка принимали множество обличий: от Сарагонского Анклава, тайно продолжавшего творить генетические зверства, до выращивания псайкеров при дворе Антия и Марша десяти миллионов — было ясно, что даже перед мощью Императора некоторые отступали обратно к путям Древней Ночи. Когда подобные преступления требовали не просто подавления, а возмездия, Император отправлял Восьмой легион.

Казалось, такие операции хорошо подходили Восьмому легиону. То ли вследствие их генетического наследия, то ли сочетания их происхождения и идеологической подготовки, воины Восьмого легиона, казалось, имели склонность к моральному абсолютизму и стремление вершить правосудие. В мире морали Восьмого легиона не было полутонов, не было степеней греховности и невинности. Истина и ложь были как день с ночью: безусловными и неделимыми. Тьма была миром греха, лжи и чудовищ, и те, кто брели под ее покровом, понимали лишь язык крови, несший весть о быстром и безжалостном возмездии за их действия. Правосудие несло свет во тьму, и правосудие это не было ни осторожным, ни терпимым, но беспристрастным и холодным, как острие ножа. Воины Восьмого легиона были созданы, чтобы жить во тьме и сражаться за светлое будущее. По сути своей они были воинами, которые сражались за будущее, в котором не будет места тварям, подобным им самим. По крайней мере, сейчас так говорят те, кто знал Восьмой. Быть может, воспоминания слишком милосердны, быть может, нам хочется верить, что даже у подобных чудовищ было благородство, когда на деле был лишь ужас. Возможно, мы просто пытаемся оправдать жестокость великой целью, иначе как можно позволить таким созданиям жить?

Великий Крестовый поход принес человечеству мир, окончив войны между расами и народами, связав их воедино. Он разорвал оковы суеверий и освободил миллионы от прихотей тиранов. Там, где прежде был раздор и пелена невежества, теперь воцарились истина и мир. Там были высокие идеалы, но идеалы дались высокой ценой. Человечество следовало привести к просвещению, но многие пытались увести его обратно в тени, к прежним путям невежества и раздора. Император объединил Терру не только словами и союзами, но и силой оружия. Просвещение и мир нужно было завоевывать кровью. То была основная истина Пакс Империалис, и когда Великий Крестовый поход отправился к звездам, эта истина отправилась с ним.

Но кровавую цену приходилось платить не только в открытой войне. Врагов Империума было множество, и даже до того, как Хорус отвернулся от Императора, были те, кто вынашивал предательство в своих сердцах, кто произносил слова верности и в то же время сеял раздор. Пока идеалы Великого Крестового похода видели воинов, марширующих в открытой войне, на самом деле для поддержания мира применялись другие методы и велись куда менее благородные битвы. Храмы Ассасинов, сети информаторов и тайных агентов Сигиллита, протоколы уничтожения и древние, но в большинстве своем запрещенные орудия, используемые немногими избранными из легионов — все это были инструменты и воины, которыми Империум насаждал свои идеалы и на время принес в галактику мир.

Было бы слишком просто сказать, что Кёрз изменил все, и что падение Повелителей Ночи началось в тот момент, когда Император воссоединил своего восьмого сына с его легионом. Справедливей будет сказать, что на путь предательства и Кёрза, и Повелителей Ночи толкнула Нострамо. Кёрз был отцом Восьмого легиона, но у него самого было два воспитателя, две руки, сформировавшие его природу, а через него и судьбу его легиона: Император, сотворивший сущность жизни Кёрза, и планета Нострамо, взрастившая и воспитавшая его. Нам никогда не узнать, к чему Император готовил своих сыновей, но чего стоило ожидать от жизни на Нострамо, нам известно.

Это был лишенный солнца мир страданий, боли и упадка. В самом сердце цепочки планет, сохранивших возможность пересекать межзвездное пространство в Эпоху Раздора, находился мир огромных городов, дыма, промышленности и пота миллионов. Все богатство Нострамо составляли залежи адамантиевой руды под поверхностью планеты. Находившиеся вдалеке от Нострамо миры жили за счет экспорта, а адамантиевые шахты глубоко вгрызались в ее плоть. Города были трущобами из камня и железа. Километровые трубы, изрыгающие дым, устремлялись в вечную ночь. Мосты из черного металла пересекали узкие ущелья улиц и аллей. Дома, соборы и фабрики вырастали из леса трущоб, их фасады и крыши были усеяны горгульями. Подобно савану, наброшенному на мертвеца, над всей планетой висел смог, превращающий крохи света окон и фонарей в слабые пятна. Воздух наполняли пыль, дым и вонь химикатов. Они въедались в плоть каждого мужчины, женщины и ребенка, сокращая отпущенное им время. Лучшее, что могла предложить та жизнь, это медленное угасание в угнетающем рабстве, без единого намека на лучик надежды или тепло истинного счастья. Люди Нострамо были бледными, в большинстве своем сухопарыми, наделенными попеременно недоверием, черным юмором и бессердечием. Многие из них умирали, харкая кровью и темной пылью на свои убогие смертные ложа, но гибель от легочной чумы или разъеденных химикатами костей была не самым худшим концом, который можно было встретить на Нострамо.