Яконур - Давид Константиновский

Как из тех сотен рек, речек, ручьев, впадающих в озеро, что отражали сейчас первый утренний свет.

Стекаясь вместе к Яконуру, суммируясь в нем, наполняя его собою, составляя собою его, они становились тем, чем он был.

Обретя свой Яконур, Герасим обретал и все, все это… От всего, от всех пошел, произошел Герасим. Так получилось, так кругом совпало, так сложилось, одно за другим и одно к другому, такова была судьба, таков шел путь, — Герасим, придя сюда, обретал все это.

Вытекала из Яконура — только Стрелина. Она несла в себе воды Яконура — воды всех впадающих в него рек, речек, ручьев.

Был ли Герасим единственной Стрелиной?

Но он был как Стрелина.

Ощущал в себе воды всех впадающих в его голубой, в его многоцветный Яконур рек, речек и ручьев; нес их в себе; и прокладывал дальнейшее русло.

Нет, не могла она без Герасима!

Знала это Ольга о себе, знала.

Когда утром вышли из дому… Федя еще спал… Кедры, огромные, в тумане, в белесой мгле… Трава живая такая, что Ольга подумала: нельзя ступить на нее… И вдруг в глубине леса — шорох. Казалось, сейчас появится кто-то неведомый, кто там обитал!.. Бросилась к Герасиму, прижалась, спрятала голову на его плече…

Где он сейчас?

Зачем она его одного отпустила?

Как у Анны с Костей: встретились, стали бортом к борту, перешли друг к дружке на минуту и — в стороны…

Так хочется счастья!

Одного с ним дома… И жить в этом доме той жизнью, по которой давно истосковалась… Может, все же будет: узнает, что дела задержат ее, — прибежит раньше и оставит Герасиму на столе что-нибудь вкусное, напишет ему самые-самые слова… а листочек — под тарелку… нет, ленточкой — к ложке… или… придумает… чтоб улыбнулся, чтобы помнил, чтобы знал, что любит!

Сбудется, что пообещал ей Яконур тогда, ночью, когда стояли они на берегу, у обрыва, за краем размытого круга света, — на берегу ночи; сбудется, сбудется…

Борис возвращался через пустырь к машине.

Обернувшись, увидел, что огни на трубе погасли. Солнце приподнялось над дымами, но оставалось неярким.

Да, переломная эпоха, безусловно… Борис имел возможность наблюдать, как шел процесс, это совпало во времени и с его собственным взрослением; он учился в школе, в институте, стал молодым специалистом и продолжал учиться, в нем постепенно формировался инженер, и в те же самые годы, у него на глазах, формировалось нечто новое и во всем мире, — шел этот процесс. Прояснялось, какое огромное открывается поле для работы; одна за другой обнаруживались инженерные задачи, решение которых было еще недостижимо; а требовались не только технические меры — предстояло внедрить новые взгляды в сознание общества, в сознание каждого, мировоззренческая задача, притом менять не точку зрения на нечто локальное, а отношение к машинной цивилизации вообще, надо было уяснить человеческие позиции, предложить экологический подход, понять диалектику всего этого, а тут начинается — истинные цели, ценности, осознание развития и самих себя, не сиюминутность, а крупный масштаб…

Между тем ничего нельзя было откладывать, ни единого практического дела невозможно было отложить до решения фундаментальных проблем; все резервы времени оказались уже исчерпанными, действовать требовалось срочно!

Стоки нельзя задержать, они движутся в Яконур непрерывно, этот поток никого и ничего не ждет; философские поиски, академические темы — на годы, на десятилетия; а поток льется, ежеминутно…

Яконуру требовались очистные сооружения — Борис делал их.

Яконуру требовался контроль над комбинатом — Борис делал и это.

Служил Яконуру…

Еще Яконуру были нужны охранные грамоты. Борис участвовал в их разработке. Бумаги ушли наверх; была на них большая надежда. Одного боялся он: только бы не получилось так, что посредством этих решений, вместе с другими решениями и рекомендациями, все, кто в том заинтересован, смогут снять с себя заботу о Яконуре, предоставив ее бумаге. Яконур-то ведь существует не только на бумаге!.. Однако было такое, на что он полагался как на твердую основу нужных решений. И видел он это в реальности, в которой он, специалист и гражданин, обитал.

Ему отлично с его места в мире было видно, сколько еще предстоит сделать; однако у него как наблюдателя был оптимизм, как инженера — рабочее настроение. Хотя потенциальные возможности требовалось еще реализовать, а это, он знал, очень непростое дело…

Что ж! Должно было ему быть там, куда он поставил себя.

При этом его профессия, его работа оказывались связанными не только с конкретным производством и не только с Яконуром; задачи были всеобщими, значит, его профессия и его работа имели отношение ко всему миру, он, таким образом, непосредственно был связан с миром в целом; оказывался ответственным за разрешение проблем земного существования, настоящего и будущего; за то, куда пойдет дальше развитие и что принесет людям. Это многое меняло в его жизни и обусловливало, многое в его жизни соответствующим образом выстраивало и — предопределяло; ему оставалось поступать так, как он не мог не поступить. И вот Борис находился там, где получал возможность сделать что мог для людей, для многих людей, и, лично ответственный за Яконур и за весь мир, — поднимался с рассветом, работал каждый день. На том стояли его профессия, его должность в изменяющемся мироздании; его жизнь.

Когда Герасим вернулся к машине — увидел, что она вся облеплена сверху листьями. Как еж.

Огляделся; солнце поднималось неявно, незаметно за дальним туманом, за облаками, только угадывалось; но восход уже совершился, лучи достигли деревьев, и листья, еще покрытые инеем, но теперь ничем не сдерживаемые, осыпались, золотые и красные, разом, — цветной дождь; планировали вниз, кружась, вращаясь, сталкиваясь друг с другом, разлетаясь в стороны. В тишине слышался легкий неумолчный шорох неспешного и безостановочного движения.

Те, что падали на сосны, укладывались в ветвях, будто в лапах.

К машине лепились так, что черешки их торчали в стороны.

Иней на листьях подтаивал, обращался в крупные, чистые, прозрачные шары…

…Путь Герасима — среди многих окружавших его людей, среди множества постоянных влияний и единичных импульсов — был непрямым, неоднозначным, с немалыми колебаниями и отступлениями и до конца не поддающимся прогнозированию.

Судьба постучала в его дверь. Он был дома. Открыл. Готов был встретить ее.

Складывались его собственные поиски смысла существования, постижения добра и зла; приход к истине через испытания.

Ему пришлось изведать все тяготы пути исхоженного, но не сделавшегося более легким. Ему пришлось изведать всю тяжесть благ, ему предназначенных, наработанных предшественниками для него, но оставшихся трудом выбора…

Теперь он поднимался наконец к тому, что раньше оказывалось для него недостижимым; достигал того, что не удавалось на его прошлых витках, в прежних его решениях. Прежние его решения имели своей причиной неудовлетворенность собой, муку от все более ощутимой неполноты его жизни; отчаяние из-за неприемлемых для него обстоятельств собственной судьбы. То был бунт… Теперь была революция. Определяя себя как личность в новой системе координат, поставив свою внутреннюю жизнь в прямую связь с высшими понятиями, Герасим исходил теперь из надежд, из ожиданий; в этом содержалось главное новое; раньше им руководило отрицание зла, теперь — привлекательность добра и вера в торжество добра; его привело в движение не прошлое, которое он оставлял, а будущее, к которому шел, — смысл его действий ныне заключался не в том, чтобы покинуть, но в том, чтобы достичь; и здесь была возможность успеха.

Солдат, который привез Герасима в детский дом, приезжал потом, после войны; рассказывал…

Заехав в компрессорную, Борис просмотрел записи в журнале: «Смену сдал… Смену принял…»; таблицы анализов за каждые два часа — цветность, окисляемость, кислород, температура…

— Хорошо. На дренаж, вы правы, явный… Следите за уровнем. Я проверю колодцы. Гляну здесь, потом двинусь к дальним.

Выйдя, постоял на ветру.

А с утра как будто ничего не чувствовал…

Ветер подбодрил его; пошел в машине.

— Вот, значит, как! — говорил Старик, ведя по коридору человека с длинными, совершенно седыми волосами. — Дожил! Вот, значит, какие дела! Только, значит, Старику, нет, пню старому, ему одному этого не уразуметь, и тщиться-то нечего, опять он к чертовой матери все перепутал, а на самом-то деле было расчудесно, по первому классу было: запросили почтенных экспертов, создали комиссию, высокоученые эксперты сформулировали свое компетентное заключение на основе гигантских исследований. Куда уж правильнее, куда современней, куда красивей! Решение принимается в полном соответствии с научными данными, прямо-таки последними достижениями человеческой мысли. Куда еще уважительней к научному сословию! За уважение — спасибо, если только уважение к Свирскому это уважение к науке… Нет, ты скажи мне: как же это получается, как это дошли мы до жизни такой? Вроде все сделано правильно — а результат! А я тебе скажу, что получается: какие-то у нас есть вещи — они вроде песок в таком, понимаешь, хорошо задуманном механизме. И они замедляют ход этого механизма. Изнашивают его… Ах, конечно, конечно! Разумеется, ты не специалист в этой области, вот оно, подходящее оправдание, наконец-то нашлось! Теперь порядок! Да-да, у тебя нет возможности разобраться во всем самому, ты вынужден полагаться на других. Бедненький. Ах, несчастный. Сочувствую. Всей душой. И еще, конечно, эти проблемы мирозданья, оно целиком на тебе, на твоих плечах. Атлант, кариатида с отставленной задницей, вот уж согнулся весь под тяжестью Вселенной! Понятное дело, сперва тебе надо было на запуск, потом конгресс, потом вот подоспели снимки. Достойные, черт возьми, занятия, а тут пристали с каким-то озерком на занюханной планетке, житья не дают!.. Ну-ну, давай. Давай! Знаю ведь, что у тебя в голове. На языке вон уже. Вот на нос уже вылезло, вижу ведь все равно. Давай выкладывай, — в такой день, действительно. Старик, похоже, совсем очерствел, в такой твой день, вместо поздравлений, — по морде! Ну, подуйся на меня, подуйся. Давно не дулся… Газета? А с чего это ты так на нее разгневался? Вот оно что! Эти молодые люди, которые никак не заткнутся, с их письмами в редакцию, все не могут угомониться! Да просто безобразие. И в первом же — упрек тебе лично? Нет, надо навести порядок. Давно пора навести порядок! А? Так, пожалуй, и вовсе не пожелают признавать никаких авторитетов. Нас с тобой. Наши недоступные простым смертным вычисления! И что же тебе останется — смирить свою гордыню? Радостью гражданина наслаждаться? И слуги общества? Благодарность, что ли, испытывать к авторам писем?.. Ну вот, струсил. Да никто не застрахован от проблем, на всех проблем хватает! Страшно только, если их не замечают. Или заметили, но нет мужества признаться. Ну и заняться ими. А специалисты, компетентные суждения, — уж мы-то с тобой знаем, что это такое. Не оправдываю, еще чего! Но если уж случилось? Вот общество и помогает тебе — указывает на проблему. Руководит тобою. Все верно. А кто предлагает замять — говорят о престиже страны, а думают о собственной шкуре, сам понимаешь! Зато выправить — только прибавить достоинства государству. Показать, как мы выросли… Вся эта активность вокруг Яконура — что она означает? Вот наше развитие! Главные наши достижения… Поважней этого самого комбината. И твоих снимков, подумаешь. Так что давай — от теории к практическому примеру. Свирский-то небось теперь суетится! А при других условиях — мог бы совершенно быть спокоен…