Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади - Роберт Силверберг

Раулинс молча выслушал все это. Потом направился к люку. Когда он выходил, Мюллер сказал:

— Попрощайся с ними со всеми от меня, Нед. Я рад, что ты оказался последним человеком, которого я вижу. От этого мне легче.

Раулинс исчез в люке.

Вскоре после этого Мюллер запрограммировал выход корабля на гиперболическую орбиту с уничтожением через двадцать минут, забрался в посадочную капсулу и приготовился к высадке на Лемнос. Он спустился быстро, приземлился удачно. И направился прямо в нужное место, отстоящее на два километра от входа в лабиринт. Солнце, застывшее высоко на небе, ярко светило. Быстрыми шагами Мюллер приближался к лабиринту.

Он сделал то, о чем его просили.

И теперь возвращался домой.

— Снова эта его поза, — заявил Бордман. — Он оттуда вылезет.

— Вряд ли, — сказал Раулинс. — Он говорил серьезно.

— Ты стоял рядом и ничего не чувствовал?

— Ничего. Он больше не эманирует.

— Сам-то он это понимает?

— Да.

— В таком случае он выйдет, — сказал Бордман. — Мы будем за ним наблюдать, и когда он попросит, чтобы мы забрали его с Лемноса, мы за ним прилетим. Рано или поздно ему вновь захочется оказаться среди людей. Он столько испытал за последнее время, что ему необходимо обдумать все это, и ему наверняка кажется, что лабиринт для этого самое подходящее место. Он еще не готов для того, чтобы вновь вернуться к нормальной жизни. Дадим ему два, три, четыре года. II он оттуда выйдет. Зло, которое ему причинил один вид чужих существ, другой исправил. Дик вновь может жить в обществе.

— Не думаю, — тихо произнес Раулинс. — Я не думаю, что это не оставило никаких следов, Чарльз, он вроде бы уже не человек, уже нет.

Бордман рассмеялся.

— Хочешь поспорить? Ставлю пять к одному, что Мюллер покинет лабиринт не позже, чем через пять лет. И по собственному желанию.

Хм-м…

— Стоит рискнуть.

Раулинс вышел из бюро Бордмана. Начиналась ночь. Он поднялся на мост перед зданием. Через час у него был назначен ужин с ласковой, милой и желанной девушкой, самолюбию которой страшно льстило, что она — подружка знаменитого Неда Раулинса. Эта девушка умела слушать, любила, чтобы он рассказывал ей о своих работах, и очень серьезно кивала головой, когда он рассказывал о своих новых смелых планах. Не менее хороша она была и в постели.

Идя через мост, он остановился и посмотрел на звезды.

Миллиарды светящихся точек сияли на небе. Лемнос и Бета Гидры IV, планеты, находящиеся под оккупацией радиосуществ, и все земные колонии, и даже невидимая, но родная Галактика этих существ. Где-то там раскинулся лабиринт на просторной равнине, где-то там была чаща грибообразных деревьев стометровой высоты, и где-то там же росли молодые города переселенцев с Земли, и кружились капсулы над покоренными мирами, и находился в капсуле некто незнакомый и чужой.

На тысяче планет растерянные люди боялись будущего. Среди грибообразных деревьев грациозно перемещались немые многорукие существа. И жил в лабиринте одинокий… человек.

— Может, — подумал Раулинс, — через год-два я проведаю Дика Мюллера.

Он знал, что еще не пришло время строить планы. Еще не известно, как прореагируют, если вообще прореагируют радиосущества на то, что они узнали от Ричарда Мюллера. Роль гидрян, попытки людей к самозащите. Выход Мюллера из лабиринта — все это тайны, которые еще предстоит выяснить. Вдохновляла и несколько поражала Раулинса та мысль, что все это произойдет на его веку.

Он прошел по мосту. Полюбовался, как космические корабли разбивают тьму пространства Потом снова остановился в неподвижности, вслушиваясь в зов звезд. Вся Вселенная влекла его к себе, каждая из звезд действовала в этом своей силой притяжения. Бездна людей ошеломляла. Открытые пути манили, уходя в бесконечность.

Он подумал о человеке в лабиринте. И подумал о той девушке, гибкой и грациозной, темноволосой, с глазами как серебряные зеркальца, подумал о ее ждущем теле.

И неожиданно сделался Диком Мюллером, которому тоже было когда-то двадцать — двадцать четыре года, и Галактика лежала у его ног.

— А ты, Дик, чувствовал себя тогда по-другому? — спросил он. — О чем ты думал, когда поднимал голову и глядел на звезды? Волновало ли тебя это? Тянуло ли туда? Вот так. Так, как манит сейчас меня. И ты там оказался. И нашел свое. И потерял. И обрел что-то другое. Ты помнишь, Дик, что ты чувствовал тогда, много лет назад? Сегодня, в эту ночь, укрывшийся у себя в лабиринте — о чем ты думаешь? Что вспоминаешь?

Почему ты отвернулся от нас, Дик?

Кто ты теперь?

Он поспешил к девушке, которая ждала его. Они пили молодое вино, терпкое, электризующее. Улыбались друг другу в неверном свете свечей. Еще позже она отдалась ему, а потом они стояли вдвоем на балконе, и перед ними открывалась перспектива крупнейшего из земных городов. Бесчисленные огоньки перемигивались и поднимались к другим огонькам на небесах. Он обнял ее и привлек к себе, положив руку на ее обнаженное бедро.

Она спросила:

— Ты надолго останешься на этот раз?

— Еще на четыре дня.

— А когда вернешься?

— Когда выполню задание.

— Нед, когда ты, наконец, отдохнешь? Когда ты, наконец, скажешь, что с тебя довольно?.. Что ты не будешь больше летать? Что выберешь одну планету и поселишься на ней окончательно?

— Ну да, — небрежно произнес он. — Так я, наверное, и поступлю. Немного погодя.

— Ты так говоришь, чтобы что-то сказать. Никто из вас никогда не может усидеть на месте.

— Не можем, — прошептал он. — Мы всегда в пути. Всегда нас ждут новые миры… новые звезды…

— Вы хотите слишком многого. Вы хотите познать всю Вселенную, Нед, а это — грех Существуют границы, которые не дозволено переступать.

— Да, — согласился он, — ты права. Я знаю, что ты права. — Он провел пальцем по ее гладкой атласной коже. Она задрожала. — Мы делаем то, что обязаны, — сказал он. — Учимся на чужих ошибках. Служим нашему делу. Стараемся быть достойными самих себя. Да и разве можно иначе?

— Этот человек, который заперся в лабиринте…

— … он счастлив, — завершил Раулинс. — Он идет избранным путем.

— Как это?

— Я не смог бы тебе этого объяснить.

— Он наверно страшно нас ненавидит, если изолировался от всего мира.

— Он смог возвыситься над своей ненавистью, — объяснил он, как умел. — Сумел. И обрел покой. Безотносительно к тому, кто он есть.

— Что?

Он почувствовал прохладу ночи и отвел ее в комнату. Они остановились у постели.

Он нежно поцеловал ее и вновь подумал о Дике Мюллере. И попытался понять, какой лабиринт поджидает его самого в конце его пути. Он обнял ее. Они откинулись на кровать. Его руки искали, ласкали, терзали.