Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади - Роберт Силверберг

Экипаж звездолета под командованием Хостина занимался приготовлениями к отлету. К Мюллеру, который оставался в своей каюте, Бордман пришел на этот раз в одиночестве и без оружия. От него тоже можно было ожидать щедрых жестов.

Они уселись друг против друга за низким столиком. Мюллер молча ожидал, лицо его ничего не выражало. После долгой паузы Бордман сказал:

— Я тебе признателен, Дик.

— Поблагодари за это нас обоих.

— Ты можешь меня ненавидеть. Но я выполнял свой долг. Так же, как и парнишка. Так же, как и ты вскоре выполнишь свой долг. Тебе так и не удалось забыть, что как бы там ни было, а ты человек с Земли.

— Жаль, что не удалось.

— Дик, не надо так говорить. Это все пустые слова, ненужная поза. Мы оба слишком стары для этого. Вселенная грозит опасностью. Мы прилагаем все силы, чтобы избежать ее. Все остальное не имеет значения.

Он сидел почти рядом с Мюллером. Ощущая эманацию, он не позволял себе тронуться с места. Волна печали, наплывающая на него, заставляла его почувствовать бремя старости, словно ему исполнилось уже тысяча лет. Разложение тела, измельчение души, видение Галактики в огне… грядущие холода… пустота., пепел.

— Когда мы прилетим на Землю, — деловито заговорил он, — ты пройдешь курс переподготовки. Узнаешь об этих радиосуществах все то, что знаем мы. Однако не надейся, что этого будет слишком много. Потом тебе придется рассчитывать только на свои силы, на самого себя… Но уж ты, наверняка, сможешь понять, что миллиарды жителей Земли душой и сердцем молятся за успешность твоей миссии.

— И кто тут говорит пустые слова? — спросил Мюллер.

— Есть кто-нибудь, кого бы ты хотел повидать в порту сразу после посадки?

— Нет.

— Я могу переслать сообщение. Есть люди, Дик, которые никогда не переставали любить тебя. Они будут ждать тебя, если я предупрежу их.

Мюллер медленно произнес:

— Я вижу растерянность в твоих глазах, Чарльз. Ты чувствуешь эманацию, и тебя это угнетает. Ты это нутром чувствуешь. Головой, грудной клеткой. Лицо твое посерело, щеки обвисли. И пусть это даже убьет тебя, но ты останешься сидеть здесь, поскольку таков твой стиль. Но ведь это ад для тебя, Чарльз. Если кто-то из людей Земли еще не перестал любить меня, Чарльз, я могу для него сделать лишь то, что избавлю от этого ада. Я не хочу никого видеть. Я не желаю ни с кем разговаривать.

— Как тебе угодно, — сказал Бордман. Капельки пота свисали у него с кустистых бровей и стекали на щеки. — Может ты переменишь свое решение, когда будешь рядом с Землей.

— Я никогда не буду рядом с Землей, — сказал Мюллер.

Глава тринадцатая

1

На протяжении трех недель он изучал все, что было известно о незнакомых гигантских существах из другой галактики. Он настоял на своем и даже не ступил на Землю в это время, но ни об этом плане, ни о его возвращении на Землю не было ни одного упоминания в информационных выпусках. Он получил квартиру в одном из лунных бункеров и спокойно жил там, в кратере Коперника, прогуливаясь как робот по серым стальным коридорам в свете полыхающих факелов. Ему доставляли кубики видеозаписей, внедряли информацию всеми сенсорными методами. Он слушал. Усваивал. Говорил он мало.

Люди избегали близости с ним, так же как и во время пути с Лемноса. Порой он целыми днями никого не видел. Когда его навещали, то старались держаться от него по крайней мере в десяти метрах.

Он не имел ничего против.

Исключение составлял Бордман, который заходил к нему трижды в неделю и всегда подходил вплотную. Ему казалось это тайной демонстрацией со стороны Бордмана. Этот старец своим добровольным и практически ненужным стремлением к болевым ощущениям вроде бы тем самым хотел продемонстрировать свою благодарность.

— Я бы предпочел, Чарльз, чтобы ты держался подальше, — резко заявил он в начале пятого визита. — Мы можем беседовать с помощью телевидения. Ты мог бы оставаться у дверей.

— Мне не мешает близкий контакт.

— А мне мешает. Тебе ни разу не приходило в голову, что я испытываю такое же отвращение к близости людей, какое они испытывают от меня? Запах твоего расплывшегося тела, Чарльз, меня просто бесит. И смердишь не только ты, но и все остальные. Противно. Омерзительно. Даже ваши рожи, ваши хари. Эта противная кожа. Этот глупый приоткрытый рот. Эти уши. Ты как-нибудь присмотрись внимательней к человеческому уху, Чарльз. Ты видел что-нибудь более отвратительное, чем эта розовая складчатая пластинка? Все вы будите во мне отвращение.

— Мне жаль, что ты так к этому относишься, — сказал Бордман.

Переподготовка продолжалась и продолжалась. Мюллер уже к концу первой недели был готов к миссии, но нет — его заставляли сперва овладеть всеми материалами, которыми располагали. Он знакомился с фактами, сдерживая нетерпение. Что-то из давнего его опыта оставило в нем столь сильный след, что эта миссия заворожила его. Он снова оказался перед вызовом, который стоило принять. Он хотел отправиться к грозным и незнакомым существам, он хотел вновь служить во благо Земли, как и раньше. Он хотел как можно лучше исполнить свой долг.

Наконец он узнал, что может отправляться.

С Луны его забрали кораблем с ионным двигателем до определенной точки внутри орбиты Марса, где его уже поджидал корабль с подпространственный двигателем, соответственно запрограммированный и долженствующий доставить его на край Галактики. На этом втором корабле он отправился один. Больше его не тревожило, как и насколько страдают от его присутствия другие члены экипажа.

Это было предусмотрено в программе экспедиции, но основной причиной для этого было то, что его акцию считали почти самоубийственной, а поскольку корабли могут совершать рейсы и без экипажа, зачем же надо было рисковать жизнью добровольцев — хватало одного Мюллера. Впрочем, он и сам заявил, что не желает никаких спутников.

Он не виделся с Бордманом последние пять дней перед отлетом, и ни разу с момента отлета с Лемноса не встречался с Недом Раулинсом. Бордман был ему ни к чему, но он все же жалел, что не мог хотя бы часок провести с Раулинсом. Этот парнишка так хорошо держался, думал он. Конечно, он еще такой наивный, и в голове у него каша, но есть в нем задатки человечности.

Из кабины межзвездного корабля он наблюдал за тем, как техники, невесомые в вакууме, отсоединяют переходной туннель и скрываются в планетолете. Минуту спустя он получил последнее сообщение от Бордмана: это его привычка произносить напутственное слово — лети и делай свое дело на благо человечеству, и т. д., и т. п. Он вежливо поблагодарил Бордмана за эти ничего не значащие слова.