Умирающие и воскресающие боги - Евгений Викторович Старшов

ринемся в бой,

где наши друзья

удары наносят!

Мы ткем, мы ткем

стяг боевой;

конунгу вслед

пора нам скакать!

Гендуль и Гунн

за ним помчались,

кровь на щитах

увидят они.

Мы ткем, мы ткем

стяг боевой;

рвутся вперед

смелые воины.

Конунга жизнь

мы защитим, —

нам выбирать,

кто в сече погибнет.

Будут землей

люди владеть,

что жили досель

на дальних мысах;

Бриану конунгу

смерть суждена;

Сигурда ярла

копья пронзят.

Ирам готов

горький удел,

память о нем

вечною будет;

соткана ткань,

поле боя в крови;

о мертвых по свету

молва прошумит.

Страшно теперь

оглянуться: смотри!

По небу мчатся

багровые тучи;

воинов кровь

окрасила воздух, —

только валькириям

это воспеть!

Спели мы славно

о конунге юном;

слава поющим!

Слышавший нас

песню запомнит,

людям расскажет

о том, что слышал

от жен копьеносных!

Мечи обнажив,

на диких конях,

не знающих седел,

прочь мы умчимся.

(«Сага о Ньяле», 157)

Основными источниками наших знаний о древних богах Скандинавии являются два исландских произведения – так называемые Эдды. Старшая, XIII в., представляющая собой собрание песен о богах и героях, и Младшая (1222–1225 гг.) – трактат об искусстве стихосложения поэта и политика Снорри Стурлусона (1178–1241 гг.). Несмотря на относительно позднее происхождение, когда в Исландии уже пошел третий век христианства, они представляют собой весьма точное воспроизведение мифов, почти не затронутое новой религией (или в весьма малой степени). В этом заключается уникальность исландского христианства: в то время как по всей остальной Европе шла лютая борьба с остатками язычества в любой художественной форме, здесь песни о богах помнили и сохраняли. Более того, обнаруживший в 1643 г. и обнародовавший Старшую Эдду любитель древностей Бриньольв Свейнссон был епископом.

Разумеется, кроме Эдд, дополнительный материал дают саги, скальдическая поэзия, скандинавские баллады, рунические надписи, археологические находки и т. п.

Оговоримся сразу: три выбранные нами бога не совсем подходят под классическую кальку умирающе-воскресащих богов. Один – «недоумерший»: пригвоздил себя собственным копьем к Мировому древу, но остался жив, повисел немного, подумал на досуге, лишней мудрости набрался. Погибнет потом – его в последней битве сожрет гигантский волк Фенрир. Насчет Фрейра данные смутные. Бальдр, в противоположность Одину – бог «недовоскресший»: он уже погиб, но воскреснет потом, как невинно убиенный, когда на смену погибшим мирам придет какой-то новый (видение этого нового мира двояко: либо скандинавская мифология все же не так безотрадна, как кажется поначалу, либо это – влияние христианства с его Новым Иерусалимом и т. д.).

Теперь обо всем по порядку.

Миф о том, что Один пригвоздил сам себя копьем к Мировому древу у источника мудрости Урд, чтобы обрести руны, основывается на «Речах Высокого» из Старшей Эдды:

Вот что отвечу,

когда вопрошаешь

о рунах божественных,

что создали сильные,

а вырезал Вещий:

благо в молчанье…

…у источника Урд;

смотрел я в молчанье,

смотрел я в раздумье,

слушал слова я;

говорили о рунах…

Знаю, висел я

в ветвях на ветру

девять долгих ночей,

пронзенный копьем,

посвященный Одину,

в жертву себе же,

на дереве том,

чьи корни сокрыты

в недрах неведомых.

Никто не питал,

никто не поил меня,

взирал я на землю,

поднял я руны,

стеная их поднял —

и с древа рухнул…

Стал созревать я

и знанья множить,

расти, процветая;

слово от слова

слово рождало,

дело от дела

дело рождало.

Руны найдешь

и постигнешь знаки,

сильнейшие знаки,

крепчайшие знаки,

Хрофт их окрасил,

а создали боги

и Один их вырезал,

Один у асов,

а Даин у альвов,

Двалин у карликов,

у етунов Асвид,

и сам я их резал.

(Старшая Эдда, «Речи Высокого»,

80, 111, 138–139, 141–143)

О рунах можно писать бесконечно много. Для нас сейчас это просто буквы древнегерманского алфавита (от 16 до 24), включавшего как местные, так и греко-латинские буквы, приспособленные к вырезанию на дереве или высеканию на камне (отсюда очень много косых линий), но для древних за каждым знаком скрывались бездна смысла и, кроме того, волшебные свойства: руну воина дважды наносили на рукоять меча, начертание руны боли на кубке, роге, ногте или руке, по повериям, предохраняло от воздействия яда, руну воды выжигали на веслах. Руны широко использовались как в добрых целях, так и в злых. Шведский колдун VI в. оставил самодовольно-пугавшую руническую надпись: «Коварным называюсь, вороном называюсь, я, эриль, вырезаю руны». Другой неизвестный автор оставил на бьеркеторпском камне две надписи. Первая гласит: «Я укрыл здесь могучие руны, упокоил злые чары. Силой моего магического искусства умрет в изгнании тот, кто разрушит этот монумент». Вторая надпись содержала саму формулу «разрушающего пророчества». Есть целые поэмы о рунах, а их знатоки-колдуны занимали весьма значимое место в древнескандинавском обществе. Часто руны использовали для гадания, причем на толкование влияла не только позиция, в которой руна выпала, но и ее окружение: например, если руна с дурным предзнаменованием была окружена «хорошими» рунами, то ее влияние ослабевало. Впрочем, прямая традиция метания рун до наших дней не дошла, ибо последние мастера «рунемала» исчезли в Исландии – одном из последних оплотов северного язычества – в XVII в., и, таким образом, все современные рунические оракулы являются в лучшем случае лишь попыткой реконструкции утраченной человечеством северной магии, осколки которой остались в надписях на предметах и камнях и в образцах скандинавской прозаической и поэтической литературы.

Один, висящий на Мировом древе. Книжная иллюстрация начала XX в.

Старшая Эдда содержит одну такую руническую поэму в «Речах Сигрдривы», т. е. той же «разжалованной» валькирии Брюнхильд из «Саги о Вельсунгах», где эта поэма приведена в сокращении; даем полный вариант:

Клену тинга кольчуг

даю я напиток,

исполненный силы

и славы великой;

в нем песни волшбы

и руны целящие,

заклятья благие

и радости руны.