Анка - Василий Дюбин

— Обвиняемая Бегункова, — обратился к ней прокурор. — Почему вы скрылись в тот вечер, когда в хижине был обнаружен труп летчика Орлова?

— Я не скрывалась. Я выполняла задание командира. На обратном пути задержалась возле сторожевого поста у поляны… Медикаменты перекладывала из узла в сумку.

— Кто это может подтвердить?

Анку судили в городском театре, переполненном военными. Она посмотрела в зал, как будто надеялась увидеть кого-нибудь из боевых друзей, пожала плечами:

— Видно, никто… Цыбуля и его товарищ погибли.

Прокурор посмотрел на нее строгим непроницаемым взглядом. Он чаще других задавал ей вопросы.

— Почему в хижине возле убитого оказалась ваша сумка с медикаментами?

— Я забыла ее там.

— Вы, значит, были в возбужденном состоянии? Отчего?

Анка не ответила. В притихшем зрительном зале послышались тяжелые вздохи.

— Когда вы стреляли в Паукова…

— Я заколола его, — перебила прокурора Анка.

— Вот этим ножом? — председатель трибунала показал нож.

— Да.

В зале зашаркали ногами, зашумели. Председатель позвонил. Снова водворилась тишина. Прокурор продолжал:

— Это, по сути дела, все равно — застрелили вы его или зарезали ножом. Суду важно знать: какая причина побудила вас к этому?

— Во-первых, я оборонялась. Пауков хотел задушить меня.

— А во-вторых?

— Мстила… Я и в Егорова стреляла.

— За что мстили?

— За смерть Орлова.

— Чем вы можете доказать, что именно они убили Орлова? — Не дождавшись ответа, прокурор добавил: — Если вы не научились врать, то лучше говорите правду. Для вас так будет лучше, — подчеркнул он.

— Я никогда не врала.

— Предположим. Тогда ответьте на такой вопрос: почему вы убежали, когда вас окликнул у хижины Егоров?

— Я боялась его. Он убил бы и меня. Или задушил, как это пытался сделать Пауков.

— Вы раньше ни в чем не подозревали Егорова?

— Нет.

— А теперь утверждаете, что он убийца. Вам не кажется, что одно с другим плохо вяжется? Между тем, на столе перед судьями лежит именно ваш нож, обагренный кровью партизана Паукова… Свидетель Егоров, — обратился прокурор, с разрешения председателя трибунала, к Бирюку. — Вы когда-нибудь угрожали обвиняемой?

— Никогда. Мое отношение к ней было истинно братским. Я ее за родную сестру почитал.

Анка с такой ненавистью взглянула на Бирюка, что тот слегка запнулся.

— Да вот товарищ Кавун и ее и меня хорошо знает. Он сказал бы, как я относился к ней и в хуторе, и в отряде. Всегда во всем помогал… Я еще раз обращаюсь к суду с просьбой: вызовите сюда товарища Кавуна. Он должен являться на данном процессе главным свидетелем.

Прокурор сказал, что вопросов к свидетелю больше не имеет, председатель предложил Бирюку сесть.

— На поверку выходит иная картина, — продолжал прокурор. — Вы, Бегункова, не Егорова боялись, а, испугавшись содеянного преступления и боясь быть разоблаченной Егоровым и Пауковым, выпустили в них из пистолета всю обойму, чтобы, покончив с ними, спрятать концы в воду. Но это вам не удалось. Вы промахнулись и убежали. А куда убежали, остается суду пока неизвестным.

— Я говорила куда…

— Это неправда.

— Что ж, сейчас я бессильна доказать вам свою правоту.

И она затихла, опустив голову. Видя безвыходность своего положения, измученная трехдневным судебным процессом, Анка решила не отвечать больше ни на какие вопросы. Она сказала все…

Председатель трибунала объявил перерыв.

Прокурор ходил взад и вперед за кулисами, курил и о чем-то размышлял.

Председатель и члены суда отдыхали в кабинете директора театра, временно занятом под совещательную комнату. Они тоже чувствовали себя как-то неуверенно в этом странном деле. Никому из них почему-то не хотелось верить, что подсудимая убила советского летчика. Достаточно было одного взгляда на ее лицо, глаза, чтобы убедиться в этом. Однако все улики были против нее. Не находилось ни одного факта, который послужил бы поводом для смягчения ее тяжелой участи. А тут еще усугубляло дело ее собственное признание в том, что она убила Паукова…

Работник прокуратуры, посетивший в госпитале Орлова, поспешно вошел в здание, разыскал прокурора.

— Очень важные сведения, — доложил он, передавая прокурору исписанные листы бумаги.

Тот бегло просмотрел записи, и его пушистые брови приподнялись.

— Летчик… Орлов… жив?

— Вот его личная подпись.

— Где же он?

— В госпитале.

— Уф!. — вздохнул прокурор так, будто сбросил с плеч тяжелый груз. — Я впервые сталкиваюсь с таким невероятным случаем.

— Да, случай почти невероятный.

— Надо сейчас же передать показания Орлова председателю, — прокурор поспешно направился в совещательную комнату.

Перерыв затягивался. В зрительном зале сдержанно покашливали, нервно шаркали ногами по полу, скрипели стульями; люди нетерпеливо ожидали появления судей, никто не покидал своего места. Каждый из присутствующих хотел знать: что же будет дальше, чем кончится процесс и какой будет вынесен приговор?.. Те, кто по ходу процесса были настроены к обвиняемой враждебно, сидели насупившись, с замкнутыми холодными лицами, а сочувствующие Анке, столько раз презревшей смерть и перенесшей такие испытания, вздыхали и не сводили соболезнующих взглядов с осунувшегося померкшего лица подсудимой.

Наконец, по истечении часа, показавшегося для присутствующих вечностью, со сцены прозвучал четкий голос, торжественно возвестивший:

— Встать! Суд идет!

Анка стояла опустив глаза. Для нее все стало безразличным, даже собственная жизнь. Она больше никого не хотела видеть, не хотела больше отвечать на истерзавшие ее сердце вопросы.

Опять выступал Бирюк. Он говорил о давней связи Анки с Павлом Белгородцевым, о «пригульном» ребенке, высказал предположение о том, что она, Анка, умышленно оставалась в оккупированном немцами хуторе, видимо, рассчитывала стать женой Павла, о ее, как выразился Бирюк, «шашнях» с Орловым, о загадочной смерти партизана Скибы, с которым Анка ходила в разведку, опять расписывал убийство Паука и еще раз настоятельно просил вызвать в суд главного свидетеля. На это он напирал, будучи уверен, что Кавуна вызвать нельзя.

Его слушали не перебивая.

— Что еще можете добавить к своим показаниям? — спросил председатель, когда Бирюк наконец кончил говорить.

— Ничего.

— А вы подумайте! — предложил председатель.

— Всё… — развел руками Бирюк.

— Садитесь, — и председатель обратился к Анке: — Обвиняемая Бегункова, с вашей стороны нет возражений по поводу вызова в суд главного свидетеля?

Анка подняла голову, но на вопрос не ответила. Вдруг ее поразило совершенно преобразившееся лицо председателя. Оно было доброжелательным, почти ласковым. Даже суровый, придирчивый прокурор сбросил с себя холодную непроницаемость и смотрел на нее потеплевшими глазами.

«Нет, все это мне почудилось… Господи, наверно, я схожу с ума…» — с тоской подумала Анка и снова опустила взгляд, не промолвив ни слова.

— Суд принимает молчание обвиняемой за утвердительный ответ, — сказал председатель и, повысив голос, громко произнес: — Попросите сюда главного свидетеля!

— Я здесь! — отозвался кто-то из зала.

Бирюк, услышав знакомый голос, вскочил и снова рухнул на стул, замер в ожидании.

— Подойдите сюда, пожалуйста, свидетель, — пригласил председатель.

Орлов, сопровождаемый профессором Золоторевым, прошел мимо притихших зрителей и поднялся по ступенькам на сцену.

— Ваша фамилия, имя, отчество? — спросил председатель.

— Орлов Яков Макарович…

Анка вскрикнула, пошатнулась. Часовые поддержали ее. Бирюк сидел неподвижно, сразу обмякший, мертвенно-бледный. Холодная испарина покрыла его помертвевшее лицо. Все что угодно мог бы ожидать он, только не появления в суде Орлова.

— Свидетель Егоров! — строго посмотрел на Бирюка председатель. — Встаньте, когда к вам обращается судья… Имеете вы еще что-нибудь добавить к вашим показаниям?

— Нет, — глухо, упавшим голосом произнес Бирюк.

— Тогда добавит суд: вы, покушаясь на жизнь летчика Орлова, когда он лежал в хижине тяжелобольной, нанесли ему удар камнем по голове. Кто же стрелял ему в грудь?

— Не знаю… — прошептал Бирюк.

— А может, знаете?

Бирюк молчал.

— Садитесь, — сказал председатель.

Голова Бирюка гудела, как с перепою. Он не слышал, как председатель, вполголоса посовещавшись с членами суда, прочитал решение о прекращении дела Бегунковой и освобождении ее из-под стражи, о взятии под стражу Егорова и о передаче его дела следственным органам. Он очнулся только тогда, когда в зале загремели рукоплескания, а перед ним скрестились два стальных штыка… Вобрав голову в плечи, Бирюк спустился со сцены и под перекрестным огнем презрительных, гневных взглядов присутствовавших в зале вышел, сопровождаемый часовыми.