Бисмарк - Николай Анатольевич Власов

идет о мигрантах, которые хотят вытеснить немецкое население из восточных областей. В ответ на протест польской фракции Рейхстага канцлер обрушился с гневными тирадами на тех поляков, которые не считают Германию своей родиной. Польское меньшинство, заявил Бисмарк, всегда отвечало черной неблагодарностью на гостеприимство и терпимость со стороны немцев, более того, поляки являются агентами иностранного влияния. «Кто не хочет сотрудничать в деле защиты государства, тот не принадлежит к государству, не имеет в нем никаких прав, он должен уйти. Мы не настолько варвары, чтобы изгонять людей, однако это был бы справедливый ответ всем тем, кто отрицает государство и его учреждения — лишить их защиты со стороны государства», — сказал он в прусской Палате депутатов в конце января 1886 года[734].

Весной того же года был сделан очередной шаг в политике германизации. Спекулируя фактами о том, что поляки скупают земли на востоке Пруссии, Бисмарк добился принятия прусской Палатой депутатов закона, в соответствии с которым учреждался специальный фонд для приобретения имений польской знати. Они должны были быть использованы для размещения германских переселенцев из районов, страдавших от малоземелья. Политика колонизации, помимо всего прочего, должна была предоставить привлекательную альтернативу многим тысячам немцев, ежегодно уезжавших в Америку на поиски лучшей жизни.

В реальности очередной виток давления на поляков привел только к росту в среде последних националистических настроений. К тому же германизация в очередной раз обострила отношения канцлера с католической церковью и Партией Центра. Фонд для выкупа земель стал выгоден в основном юнкерам, которые продавали свои имения по завышенной цене, угрожая, что в противном случае эти земли попадут в руки поляков. А поскольку многие из высылаемых иностранцев были российскими подданными, отношения с Петербургом в результате тоже не улучшились. При этом мы не можем сказать, что все это стало платой за достижение какой-то цели, не связанной с Польским вопросом напрямую. По всей видимости, антипольская кампания была важна для канцлера сама по себе и отражала его вполне искреннее опасение по поводу ополячивания прусских земель.

По-прежнему нуждаясь в опоре на парламентское большинство, Бисмарк делал все новые шаги навстречу той политической силе, которая могла стать для него хотя бы ситуативным союзником, то есть Партии Центра. В 1880-е годы процесс отмены Культуркампфа вступил в активную стадию. В первую очередь речь шла о лишении силы «репрессивных» законов. Семь из них были полностью отменены, два — значительно смягчены; к началу 1890-х годов в этой категории остался актуальным лишь запрет ордена иезуитов. Первая серия шагов в этом направлении, получившая название «смягчающих законов», пришлась на 1880–1883 годы. Вторая — «примирительные законы» — была принята в 1886–1887 годах. Однако о полном возврате к прежней ситуации речь не шла; большинство законодательных актов 1870-х годов продолжали действовать. Гражданский брак сохранился, как и ограничение прав церкви в отношении школ. «Железный канцлер» не собирался идти на полную капитуляцию перед Партией Центра и тем более демонстрировать какую-либо зависимость от нее.

«Смягчающие» и «примирительные» законы позволили церковной жизни войти в нормальное русло, а ранее преследуемым священникам вернуться к исполнению своих обязанностей. Параллельно постепенно налаживались отношения с Ватиканом. В 1885 году Бисмарк попросил Льва ХШ выступить арбитром в колониальном споре между Испанией и Германией. Благодарный папа наградил его высшей наградой Святого престола — Верховным орденом Христа, с которым канцлер неизменно появлялся там, где мог встретить депутатов-католиков. Вскоре понтифик уже настоятельно советовал лидерам Партии Центра более конструктивно подходить к вопросам сотрудничества с правительством. В ответ Бисмарк рассыпался в комплиментах. «Я считаю папу более дружественным Германии, чем Партию Центра. Папа — мудрый, умеренный и миролюбивый человек. Вопрос, можно ли сказать это о большинстве членов Рейхстага, я оставляю открытым», — заявил канцлер в апреле 1886 года[735]. Поддержка Партии Центра требовалась ему для очередной крупной внутриполитической кампании. Она была связана с военным законопроектом и проходила на фоне резкого обострения внешнеполитической ситуации.

Несмотря на все успехи первой половины 1880-х годов, Бисмарку так и не удалось создать устойчивую конструкцию, обеспечивавшую нужное Германии положение дел в Европе. Хрупкость его построениям придавала сама суть германской политики. Бисмарк по-прежнему предпочитал сталкивать между собой другие державы, не позволяя огню их конфликтов ни угаснуть, ни разгореться в пламя полноценной войны. Особенно хорошо для этого, с его точки зрения, подходил Восточный вопрос, где у самой Германии не имелось жизненных интересов. Это было балансирование на грани, и, как любое подобное, оно не могло принести долговременной стабильности. Не только условия, но и методы германской внешней политики заставляли «железного канцлера» выступать в роли дипломатического жонглера. В 1887 году его сын Герберт писал послу в Лондон: «По мнению Его Светлости, большая война, которая охватила бы всю Европу, стала бы всеобщим бедствием. Не важно, чем она закончится, все ее участники понесут большой ущерб»[736]. Бисмарк вынужден был постоянно лавировать, активно использовать все мыслимые возможности, создавать хитроумные комбинации, чтобы добиться сохранения хрупкого равновесия. Получившийся результат в итоге напоминал постоянно усложнявшийся карточный домик.

В апреле 1885 года глава французского правительства Жюль Ферри вынужденно ушел в отставку. На смену ему пришел республиканец Анри Бриссон, убежденный противник любого примирения с Германией. В отношения двух соседей вернулась прежняя напряженность. А в сентябре того же года разразился очередной кризис на Балканах. В Восточной Румелии — южной части Болгарии, оставшейся по решению Берлинского конгресса в составе Османской империи, — вспыхнуло восстание, итогом которого стало объединение страны. Это вызвало резкую негативную реакцию России, отношения которой с Болгарским княжеством оставляли в последнее время желать лучшего. Князь Александр Баттенберг, отпрыск морганатического брака принца Александра Гессен-Дармштадтского, предпочитал ориентироваться на Австро-Венгрию и сумел навлечь на себя ненависть своего кузена — российского императора Александра III. Поэтому в Петербурге не желали объединения Болгарии, опасаясь, что новое государство станет сателлитом Вены. Российская дипломатия призвала страны, участвовавшие в Берлинском конгрессе, выступить в защиту прав Турции, однако не добилась ровным счетом никакого успеха.

Все это в очередной раз вызвало серьезное обострение отношений между Россией и Австро-Венгрией. Бисмарк в течение некоторого времени пытался выступать посредником между обеими сторонами, однако довольно быстро оставил эту безнадежную затею. Кроме того, нагнетание напряженности позволяло ему повлиять на предстоявшие выборы в Рейхстаг. Поэтому, когда российские дипломаты осенью 1886 года начали зондировать почву по поводу возможного сближения Берлина и Петербурга за счет Вены, ответ «железного канцлера» оказался достаточно жестким: «Если мы останемся нейтральными в нежелательной для нас войне между двумя нашими друзьями, мы подвергаемся опасности, что впоследствии