Бисмарк - Николай Анатольевич Власов

Структуры, созданные в рамках системы социального страхования, Бисмарк какое-то время надеялся использовать в качестве замены почившему «экономическому парламенту». В 18 84 году он говорил о желательности создания корпоративных организаций, которые станут основой для народного представительства нового типа, способного заменить Рейхстаг[710]. Эту идею реализовать не удалось — как и идею с помощью социального страхования «приручить» рабочих.

Впрочем, о борьбе с социал-демократией в те годы задумывался не только Бисмарк. В 1878 году придворный проповедник Адольф Штёкер основал Христианско-социальную рабочую партию. Она выступала за защиту малоимущих слоев населения с опорой на христианские принципы и конкурировала с социал-демократами. Отличительной чертой партии было широкое использование антисемитских идей; главным врагом трудящихся Штёкер называл еврейский капитал. Как раз в этот момент, на рубеже 1870—1880-х годов, в Германии началась масштабная общественная дискуссия вокруг «еврейского вопроса»; именно тогда появился на свет пресловутый лозунг «евреи — наше несчастье».

Бисмарк предпочел дистанцироваться от Штёкера и его партии. Он объяснял это тем, что проповедник натравливает неимущих на обеспеченных, то есть по сути занимается тем же, чем и социал-демократия. По словам Бисмарка, «интересы еврейских финансистов тесно связаны с сохранением нашей государственной системы, они не могут без нее обойтись»[711]. В конце 1880 года канцлер предлагал запретить Штёкеру политическую деятельность и принять против него дисциплинарные меры[712]. В то же время Бисмарк не испытывал к проповеднику личной неприязни и, более того, был готов использовать его партию в тактических целях — например, чтобы потеснить на выборах левых либералов.

Антисемитизм Штёкера как таковой мало смущал «железного канцлера». Как и многие представители прусского дворянства, он, безусловно, питал по отношению к евреям традиционное предубеждение. В то же время основанный на идеях социал-дарвинизма антисемитизм современного типа был ему совершенно чужд; он не испытывал расовой ненависти к евреям и не считал необходимым какое-либо их преследование. «Я решительно осуждаю эту борьбу против евреев, не важно, имеет она в основе конфессию или их происхождения, — заявил Бисмарк в одной из частных бесед в 1881 году. — Я никогда не пойду на то, чтобы евреи были каким-либо образом лишены своих конституционных прав»[713]. Водной из своих «застольных бесед» он выступил за смешанные браки между немцами и еврейками: «Деньги должны возвращаться в оборот, а плохих рас не бывает. Не знаю еще, что я однажды посоветую своим сыновьям»[714]. Значительное влияние на позицию Бисмарка оказывал и Блейхрёдер, неизменно оказывавшийся для антисемитов одной из главных мишеней.

В отличие от внутренней политики, внешняя являла собой в первой половине 1880-х годов весьма радужную картину. Бисмарку удалось значительно укрепить международное положение Германии, восстановить сотрудничество трех императоров и даже совершить почти невозможное — улучшить отношения с Францией. Репутация непревзойденного дирижера «Европейского концерта», сложившаяся по итогам Берлинского конгресса, казалось, находила свое полное подтверждение.

Первой задачей Бисмарка после заключения альянса с Веной стало возобновление хороших отношений с Россией. Восстановить согласие «трех черных орлов» было его стратегической целью. Как уже говорилось выше, союз 1879 года задумывался не в последнюю очередь как средство давления на Россию; в Петербурге должны были понять, что жить в дружбе с немцами гораздо выгоднее и безопаснее, чем ссориться с ними.

Впрочем, «железный канцлер», как всегда, не упускал из виду и запасной вариант. Хотя Британия предпочитала в эти десятилетия проводить политику «блестящей изоляции», Бисмарк не исключал ее из своих расчетов. Канцлер считал российско-британское соперничество в Азии одним из долговременных факторов, который предотвратит сближение этих двух стран и будет автоматически делать противника одной из них союзником другой. Осенью 1879 года Бисмарк предпринял зондаж в Лондоне, запросив, какой будет позиция Англии, если Германия продолжит оказывать сопротивление амбициям России и в результате окажется в состоянии конфликта с Петербургом. Реакция оказалась сдержанной, но в то же время отнюдь не отрицательной: с берегов Темзы ответили, что в таком случае постараются удержать Францию от вмешательства в конфликт. Однако в следующем году ситуация изменилась: консерваторов у руля британской политики сменили либералы, которые заявляли, что не пойдут на коалицию с Берлином, поскольку тем самым испортят отношения с Парижем.

А в России на смену негативным эмоциям, преобладавшим после Берлинского конгресса, приходила трезвая оценка ситуации. Петербургу угрожала реальная опасность оказаться в изоляции, а сближение с Францией привело бы только к дальнейшему опасному обострению отношений с Берлином. Не стоит забывать и о том, что Германская империя являлась для России главным внешнеторговым партнером и ключевым финансовым рынком. Поэтому в Петербурге было решено последовать старой максиме о том, что друзей нужно держать близко, а врагов — еще ближе, и пойти на возобновление «союза трех черных орлов». Одряхлевшего князя Горчакова у руля внешней политики фактически сменил Николай Гирс[715] — сторонник хороших отношений с Германией.

В феврале 1880 года Петр Сабуров[716], только что назначенный российским послом в Берлине, предложил Бисмарку создание двустороннего оборонительного и наступательного союза. Канцлер, в свою очередь, заявил о желательности восстановления согласия трех империй. Одновременно ему пришлось обрабатывать и своих австрийских партнеров, не желавших иметь с Россией ничего общего и в начале 1881 года предложивших сделать существующий альянс не только оборонительным, но и наступательным. Бисмарк категорически отказался. «Использовать нас для агрессивных целей — этого общественное мнение в Германии никогда не простит правительству», — писал он, пригрозив австрийским политикам заключить с Россией сепаратное соглашение[717]. Только сотрудничество с Петербургом, заявлял он, позволит направить российскую внешнюю политику по пути умеренности и миролюбия. Венской дипломатии оставалось только смириться.

Союз трех императоров был заключен 18 июня 1881 года сроком на три года, а в 1884 году продлен на такой же срок. По содержанию новое соглашение принципиально отличалось от документа 1873 года. Это был уже не консультативный пакт, а договор о нейтралитете. Три империи обязались сохранять дружественный нейтралитет в том случае, если одна из них окажется вовлечена в войну с четвертой державой. Кроме того, они договорились уважать интересы друг друга на Балканах и предпринимать какие-либо территориально-политические преобразования в регионе только по взаимному согласию. В секретном дополнительном протоколе стороны указывали, что не будут препятствовать объединению Болгарии (в тот момент это воспринималось как бонус для России). Для Бисмарка заключение Союза трех императоров стало большим и несомненным успехом. Открытым, однако, оставался вопрос устойчивости альянса. Канцлер утверждал, что «опасность франко-русской коалиции полностью устранена»[718], однако на деле прекрасно сознавал, что подписанный договор не снял русско-австрийских противоречий на Балканах и