Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов

в 1950; в документах Комитета не сохранилась информация о выдвижении) К. Наджми; «На нашей земле» (пер. с укр. В. Россельса; опубл. в 1950; в документах Комитета не сохранилась информация о выдвижении) М. А. Стельмаха. Позднее к этому списку добавился роман «Лело» (пер. с груз. Н. Аккермана и А. Кочеткова; опубл. в 1950; рекомендовал Союз писателей (Московское и Грузинское отделения)) А. Н. Чейшвили.

Обсуждение рекомендованных произведений полностью утратило остроту и окончательно превратилось в монотонное длительное проговаривание комитетчиками одних и тех же мыслей на разный лад. Несколько более подробно рассматривался роман А. Коптяевой «Иван Иванович». Тихонов выразил мнение литературной секции:

…[Коптяева — ] писатель интересный и умелый, но вся направленность вещи, несмотря на ее величину, не так уж по содержанию значительна и много там недостатков, что нельзя ее выставлять. <…> Читается легко и интересно, но это не значит, что в этой легко читаемой книге есть такое содержание, такая тема и такое разрешение всего, что позволяет рекомендовать на премию. <…> Недостатков в ней больше, чем достижений. Затем непонятно, куда она направлена. Просто взят кусок жизни, описан, где верно, где придуманно, а вот настоящего и большого, чего мы ищем во всех произведениях, там нет[1552].

Иначе говоря, Тихонов не увидел в романе Коптяевой тенденции к литературному прогрессу, поэтому оценка текста и оказалась весьма низкой.

По разделу драматургии рассматривалось 29 произведений, 7 из которых были рекомендованы секцией для включения в список голосуемых.

Драматургические:

одобренные:

премия первой степени: «Незабываемый 1919-й» (опубл.: Новый мир. 1949 № 12; рекомендовал Союз писателей) В. В. Вишневского; «Чужая тень»[1553] (опубл. в 1949; рекомендовали Союз писателей и Институт мировой литературы им. Горького) К. М. Симонова; «Цель жизни» («Настя Колосова»; опубл. в 1951; рекомендовали Союз писателей и редколлегия альманаха «Год XXXII») В. В. Овечкина;

премия второй степени: «Я хочу домой!» (опубл. в 1949) и «Илья Головин» (опубл. в 1950) С. В. Михалкова (рекомендовали Союз писателей и Институт мировой литературы им. Горького); «Семья» (опубл. в 1950; рекомендовало Главное управление драматических театров) И. Ф. Попова; «Перелом» (пер. с эстонск.; опубл. в 1950; рекомендовал Союз писателей (Московское и Эстонское отделения)) И. Х. Семпера; «Семья Аллана» («Честь семьи»; пер. с туркменск. А. Глебова; опубл. в 1949; рекомендовало Управление по делам искусств при Совете Министров Туркменской ССР) Г. Мухтарова. Позднее в список была внесена пьеса «Навеки вместе» (пер. с укр. А. Сурова; опубл. в 1951; рекомендовал Союз писателей (Московское и Украинское отделения)) Л. Д. Дмитренко.

На обсуждение пленума без рекомендации на премию секция вынесла: «Свет» (опубл. в 1949; рекомендовал Союз писателей) А. П. Лупана.

отклоненные: литературной секцией комитета были отклонены 17 кандидатур[1554]; на общекомитетском пленуме речь шла лишь о тех, рассмотрение которых в ходе уточнения списков перенесли на будущий год: «Потопленные камни»[1555] (пер. с груз.; опубл. в 1951; рекомендовал Союз писателей Грузии) И. О. Мосашвили; «Учитель Страуме» (пер. с латышск. А. Крона; опубл. в 1949) А. Ю. Броделе.

Уточнение списка кандидатур состоялось 12 января 1950 года[1556]. Комитетчики пытались соблюсти баланс между текстами с исторической тематикой и произведениями, посвященными советской современности. Однако по настоянию собравшихся роман Пановой было решено перенести в список кандидатур на вторую премию, а на освободившееся место в списке на премию первой степени поставить «Переяславскую раду» Рыбака. По разделу поэзии после долгих споров был дополнительно внесен перевод М. Рыльского эпической поэмы «Пан Тадеуш» (1832–1834) А. Мицкевича на украинский язык. Решающим аргументом стали слова Корнейчука о численности населения УССР, которые убедили собравшихся во «всесоюзном значении» этого перевода (кроме того, он «возобновляет взаимоотношения между Украиной и Польшей, в прошлом очень тяжелые, и это в момент, когда закладываются первые камни дружбы между украинским и польским народами, является большим событием»[1557]). Бессистемность и отрывочность реплик комитетчиков свидетельствовала о главной установке — притянуть в список как можно больше «земляков» или друзей, тем самым расширить из без того громадный перечень кандидатур. По разделу литературной критики и искусствоведения основная полемика завязалась вокруг двух книг Ермилова. Грабарь обвинил их в излишней фельетонности, тогда как Ибрагимов и Еголин настаивали на «серьезном партийном подходе к анализу творчества и жизни Чехова»[1558].

На пленуме Комитета, состоявшемся 16 января[1559], в срочном порядке с голосования был снят роман Катаева «За власть Советов». Дело в том, что текст с момента публикации в «Новом мире» получил весьма спорную репутацию: ни один из откликнувшихся на роман критиков не отрицал его безусловных достоинств, но вместе с тем многие обращали внимание на его ярко выраженные недостатки. Первым откликом на текст стала статья Н. Жданова в «Известиях». Критик пишет, что, с одной стороны, «писатель знакомит нас с настоящими, подлинно советскими людьми», но, с другой стороны, в романе Катаева «преувеличенное тяготение к прошлому налицо»[1560]. Однако вывод Жданова был весьма благонамеренным: «…роман В. Катаева <…> является ценным вкладом в советскую художественную литературу и будет с интересом принят и молодыми, и взрослыми читателями»[1561]. Почти через неделю в «Литературной газете» появилась упомянутая выше большая статья Ермилова «Новый роман Валентина Катаева», в которой редким похвалам было уделено значительно меньше текстового объема, чем многочисленным упрекам. Главная претензия Ермилова состояла не в том, что «роман лишен художественной цельности, поэтического единства», а в том, что «устремленность не вперед, в будущее, а назад, в туман прошлого, окрашивает весь роман. Это роман, повернутый вспять»[1562]. По словам Ермилова, герои Катаева чужды «советского патриотизма», потому как оторваны от «советской действительности»:

Из романа выпало главное: формирование сознания, характера, психологии людей партией большевиков, новыми социалистическими человеческими отношениями! Отсутствие этого решающего звена является серьезной идейно-художественной ошибкой автора, повлекшей за собою многие отрицательные последствия. <…> Перекличка с прежним романом («Белеет парус одинокий». — Д. Ц.) походит на литературную игру, накладывает на все отпечаток литературщины, игрушечности[1563].

Доброжелательный отклик М. Семенова в «Огоньке» несколько сбавил градус набиравшей обороты критической проработки. Критик многократно подчеркивал, что Катаев изображает именно «советского человека»; вывод был соответствующим:

Разговор вокруг романа идет большой и серьезный. Это понятно, поскольку есть в нем страницы, вызывающие возражения. Но таковы страницы, а не все произведения в целом. Идейные и художественные достоинства нового романа В. Катаева несомненны. Это произведение глубоко патриотическое и талантливое. У читателя оно находит интерес, самый живой и непосредственный[1564].

Пиком нормализации отношения к роману стала статья М. Кузнецова «Роман о советских патриотах», опубликованная в «Правде» в начале 1950 года. Казалось бы, точка в споре о качестве романа была поставлена. Критик писал:

Недостатки романа существенны. Но они — отнюдь не главное в книге, наоборот, они противоречат тому верному и прекрасному, что составляет душу этого произведения. Ведь