Первая колония - Юрий Ижевчанин

— Царь, то, что ты рассказал, очень важно и твое предложение лестно для меня и моих людей, — подчеркнув последние слова, ответил Ликарин. — Но я не деспот над рабами. Я — вождь свободных людей, граждан. Они должны решить вопрос, останутся ли они гражданами Лиговайи или же станут гражданами вновь образованного царства. И поднять меня до царя должны сначала они. А уж признать титул можешь ты. Так что давай сейчас спокойно пировать. Твоих людей я позову в крепость и угощу как следует. А завтра утром ты выступишь со своим предложением перед нашим народом. А я после тебя объясню Народному Собранию моего владения, какие же преимущества все граждане получат, став господами Ссарацастра. и какие обязанности им придется при этом на себя взвалить. Так что готовь убедительную речь. Лучше, конечно, было бы, если бы ты произнес ее на Древнем языке, но, если тебе хочется выражаться свободно, мой слуга переведет ее на старкский.

Последнее предложение Ликарин произнес на Древнем языке.

— Тогда я немедленно пошлю своего человека за священником, чтобы он помог мне составить речь, и заодно передам воинам, чтобы не беспокоились и ждали до завтра, — произнес царь царей, считая, что убедить Народное Собрание не составит труда.

Правда, в голове у Куструка уже стало вырисовываться ощущение некоторой ловушки. Но он неправильно понял сигнал опасности. Он решил, что старки возьмут на себя роль знати во всем Ссарацастре. Но царей-то они заменить не смогут… А сами старки в этом случае сыграют роль цемента, который скрепит Ссарацастр. Тысяча человек в следующих двух поколениях рассосется в окружающем их обществе, но зато знать разных царств будет ощущать себя единым целым. А как этого не хватает сейчас! Так что стоит пойти на такое.

Как следует попировать Куструку не удалось. Он со священником весь вечер оттачивал речь, а затем попросил Урса перенести Народное Собрание еще на день, а то он не успевает как следует подготовиться. Урс улыбнулся и сказал, что он тоже хотел униженно просить об этом Куструка, поскольку он разослал гонцов ко всем гражданам своего царства (эта оговорка порадовала Куструка), но к утру многие из них прибыть не сумеют. А на таком важном собрании должны присутствовать по возможности все. Лишь после этого Куструк с Урсом как следует выпили.

Весь следующий день Куструк заучивал свою речь, а в крепость съезжались граждане из деревень Лазики и Лиговайи. Несколько джигитов из войска Ссарацастра подскакали к крепости. Царь царей вышел к ним, переговорил, успокоил и сказал, что завтра утром на Народном Собрании будет все решено, и пусть они готовят пир в честь новых джигитов-старков.

Собрать десант в тыл Ссарацастра оказалось делом не одного дня. Распущенные после замирения войска княжеств пришлось сразу же вновь собирать, корабли подготавливали к рейду, старки и агашцы собрали несколько осадных машин, затем разобрали их и погрузили на корабли. После битвы с тораканами пригнали еще табун лошадей, которых надо было разместить на кораблях. Словом, хлопоты заняли полмесяца.

Первую неделю всем руководил царь Ашинатогл. А затем он вызвал к себе наследника.

— Сын мой, за это время ты уже немного овладел агашским. Теперь ты мог бы сам командовать нашей армией. А теперь насчет войны. Царь Атар присвоил себе твое предложение. Ты провидел план войны, а он высказал его затем как свой. Это правильно, произнести решение должен высший. Тем более, что тораканов все равно пришлось разбивать ему. И сдерживать ссарацастрские полчища, пока мы не вставим им иглу в брюхо, тоже ему. Но и ты показал себя достойным руководить войском. Я хочу отправиться в Калгашт. В царстве накопились дела. А командование объединенным войском и флотом вручаю тебе.

Тлирангогашт понял, что это — решающее испытание, сможет ли он стать достойным царем мощного царства. Заодно он сразу же сообразил, что князья с радостью примут его в качестве командующего. Ашинатогл был бы непререкаемым авторитетом со всеми достоинствами и недостатками такового. Против его решений никто не осмелился бы возразить. А тут можно будет и возразить, и дележ добычи, как князья рассчитывают, станет справедливым. Конечно, и Ашинатогл мог бы проявить при дележе благородство и справедливость. Но если ему стало бы угодно взять себе львиную долю, никто не сказал бы ни слова.

А что главнокомандующий объединенными силами очень молодой, это никого не смущало. Главное, происхождения высочайшего и репутация убийственная. В этом одно из преимуществ монархии: ведь молодость порою способна на такие дерзания, перед которыми человек более зрелого возраста остановился бы.

Внутри себя Тлирангогашт решил, что войну он завершит в Долине Кувшинов, в столичном городе Ссарацастра. И, не колеблясь, принял предложение отца.

Как и ожидалось, оба князя были только рады, когда Ашинатогл формально вынес на их обсуждение решение о передаче командования царевичу. Ведь иначе командование было бы поручено одному из них, и второй был бы ущемлен. А идти на бой под руководством простого генерала князьям гонор не позволил бы. Обсуждение превратилось в восхваление достоинств Тлирангогашта и в последующую пьянку. И армия встретила совместное повеление царя и князей ликованием. Репутация царевича была сейчас высока во всех слоях: и у знати, и у офицеров, и у простых воинов.

Перед отъездом царь сделал Тлирангогашту еще один подарок. Он устроил ужин на двоих, немного выпил, после того позвал одну из своих охранниц, налил ей вина и велел сыграть на лютне. Та, видимо, уже не первый раз делала такое по просьбе царя, и подыграла ему, пока тот спел арию из героической агашской пьесы. После чего царь и охранницы (они незаметно вошли в шатер во время пения; видимо, то, что царь распелся, было признаком прекрасного настроения) со значением посмотрели на Тлирангогашта. Пел царевич за время пребывания в агашском лагере всего раз, но в ситуации, когда это стало знаменито. Тлирангогашт взял лютню и стал петь песни из спектаклей Театра Души. Пел он по-старкски, но и мелодия, и весь словесный орнамент давали возможность почувствовать всем, что это песни про героев, про высокую любовь, долг и героическую смерть. После этого одна из охранниц запела песни на своем языке, их аура была такая же. А царь спел еще пару героических арий. По ходу дела все осушили по нескольку чаш вина. И тут царь спросил охранниц:

— Любите ли вы моего сына?

Они переглянулись, и старшая из них неожиданно серьезно сказала:

— Все мы готовы отдать за него свою жизнь, и были бы рады, если бы он позвал нас на ложе.

— Не будет ли для вас обидой, если я передам вас ему?