Рассказы (сборник) - Михаил Харитонов

— Куда не идёт? — переспросил Андрей Валентинович, соображая, насколько пьян Хапухов и имеет ли смысл с ним беседовать дальше.

— Зина, говорю, не идёт! Не продаётся Зина! Продажи хуёвые блядь! — заорал Хапузов.

— Да она на каждом лотке лежит, — не понял Пенсов.

— Не, ну ты не въехал. Зина вообще идёт. Твоя Зина не идёт. Которую ты конкретно пишешь, — почти разборчиво произнёс Жорик.

— Эт-то почему же? — выдавил из себя профессор.

— Ну я тебе же тыщу раз говорил, — захрюкотал Хапузов, — проще надо, проще! Народ любит, чтоб штырило, чтоб жесть была настоящая! А у тебя всё как-то интеллигентно выходит! У тебя Зинка приличная блядь какая-то дама получается! Да хули сопли! Я последнюю твою Зину читал, ну я не знаю, это засн… заср… сблевать можно, ну я не знаю как просто какие-то повести Белкинда нах!

— Белкина, — машинально поправил Пенсов.

— Во-во, бля. От образованности лишней вся хуйня. Ладно, харе, ты понял. Мы на тебе деньги теряем.

Профессор крякнул и сел на табуретку.

— Значит, ты меня ссаживаешь с проекта? — осведомился он, от злости переходя на «ты». — Учти, я уже начал новую «Зину», — профессор выпятил хилую челюсть. — По закону, — добавил он, хотя не помнил никаких юридических подробностей, — ты её у меня берёшь, оплачиваешь и издаёшь.

В трубке хрюкнуло.

— Ну, начал… если последнюю… Да ты не ссы, без хлеба не оставим. Переводы там или ещё там чего. Приспособим к делу. Солдат ребёнка не обидит, — Хапузов шлёпнул трубку и в ухе профессора забегали короткие гудки.

— Что случилось? — поинтересовался Дементий, с тревогой глядя на папино лицо.

— Что-что. Меня выгнали. Ссадили с Зины, — вздохнул Пенсов-старший. — С-сукло хапузое, — неумело выругался он. — Нашёл себе негра подешевле. Навёл в хозяйстве экономию, — последнюю фразу он произнёс, стиснув зубы.

— Папа, если ты о деньгах, то не беспокойся, у меня теперь… — начал было сын.

— Нет, ты представь, — распалялся профессор, — я придумал эту метёлку, я сделал серию, а теперь эта падла с наколками мне будет говорить, что они не продаются…

— Папа, ну успокойся. Ты же сам говорил, что Зина — отрава для мозгов…

— Дементий, — попросил отец, — не умничай. Налей мне лучше какой-нибудь этой… отравы. Лучше водки. Хотя нет. Пожалуй, я сам.

— Папа, — слегка встревожился сын, — не забудь, у тебя печень. И почки тоже слабые.

— Не учи папу водку пить, — сказал Пенсов-старший, взял бутылку и пошёл к себе.

В этот вечер профессор впервые за последние тридцать лет назюзюкался вдрабадан.

Сначала он выкушал остатки первой бутылки, заедая горькую жидкость конфетками. Потом он почувствовал потребность в продолжении банкета и вылакал рабочие запасы. Потом в ход пошёл деликатесный арманьяк. Кажется, потом он названивал ненавистному Хапузову, потом порывался пойти в соседнюю стекляшку за поллитрой, но не смог найти ботинки, потом было ещё что-то невнятное, и, наконец, он отключился.

Проснулся Пенсов ночью от похмельного озноба. Его буквально трясло. В желудке вообще творилось что-то неописуемо кошмарное, пересохший рот радовал вкусом настоявшихся кошачьих ссак. Короче, ему было очень и очень хреново. Зато голова была странно ясной. Клетки мозга, омываемые продуктами разложения этилового спирта, ацетальдегидом и ацетатом, почему-то работали на удивление чётко и слажено. А главное — несмотря на хуёвое телесное состояние, Андрей Валентинович ощущал себя способным на всё. Вообще на всё.

Если бы Пенсов задумался о природе этого чувства, из памяти, наверное, всплыло бы слово «вдохновение». Правда, светлым его назвать было нельзя — скорее даже наоборот. Вдохновение накатило тёмное, с инфернальными обертонами.

Но профессора подобные тонкости не интересовали.

Он встал с постели, нацепил на левую ногу резиновый шлёпанец. Кое-как доковылял до стола. Протёр глаза, увидел — точнее, унюхал — четвертинку с остатками водяры на дне. Зажмурился, дёрнул из корла. Не сблевал. Включил компьютер, открыл папку с «Цыплёнком в табакерке».

— Значит, последняя книжка? — сказал он куда-то в пространство. — Проще надо? Чтоб штырило? Чтоб жесть настоящая? Сделаем. Сейчас тебе будет жесть, Жора.

Длинные профессорские пальцы хищно нависли над клавишами, как эскадрилья немецких бомбардировщиков над спящим городом.

— Уф-ф-ф, — Пенсов покрутил головой, разгоняя наваждение.

Белый песок сиял на солнце, шиповник розовел, море переливалось аквамарином.

— А дальше-то что было? — поинтересовался он у собачайника.

— Может, всё-таки выпьем по чуть-чуть? — жалобно проскулил пёсик, подкатывая носом стопку.

— Бр-р-р… Мне сейчас как-то не очень, — признался профессор. — Свежие воспоминания, знаете ли… Хотя это же наверное, того… наведённое? Гипноз какой-нибудь?

— Ну почему же? — пёсик не сводил глаз с пустой стопки. — Вы, некоторым образом, прожили этот кусочек жизни. Паравременной поток, изоморфный галактическому…

— Так дальше-то что? — Пенсов почувствовал, что теряет терпение.

— Вы писали книгу, — собачайник постучал хвостиком по столу. — Неделю. Пока не кончились запасы спиртного, — добавил он.

— М-м-м, — профессору стало стыдно. — У меня была коллекция коньяков…

— Была. А также четыре бутылки красного вина, херес, — это слово пёсик произнёс с какой-то неясной обидой, — бутылка медицинского спирта…

— Спирт-то откуда? — не понял профессор.

— Коллеги подарили на юбилей, — напомнил собачайник. — Профессиональная шутка.

— И я всё это употребил внутрь? — ужаснулся Андрей Валентинович. — И писал при этом? А Дёмка-то куда смотрел?

Собачайник промолчал.

— И что же получилось в итоге?

— Сами смотрите, — сказал Дем.

В воздухе возникла и тут же шлёпнулась на стол книжечка на дрянной бумаге и с аляповатой обложкой. На ней была всё та же Зина, на сей раз голая, лежащая на каком-то камне вроде алтарного. Вокруг были намечены какие-то неясные силуэты зловещего вида. Сверху красовалась надпись: «Зина: Кровавый Оргазм».

— «Оргазм?» А как же «Цыплёнок»? — робко спросил Пенсов.

Дем не ответил.

Пенсов осторожно перевернул томик и увидел аннотацию: «Зина Вагина прошла огонь и воду, но таких невероятных приключений у ней ещё не было! Теперь ей предстоит пройти через кровь, грязь, страх, отчаяние, унижения, оскорбления, кошмары, безумие, насилие над естеством, предательство, побои, извращения, истязания, клиническую смерть и неописуемые ужасы сатанинского ада…»

Снедаемый недобрыми предчувствиями, профессор открыл книжку на середине.