Путь к золотым дарам - Дмитрий Дудко

Вся её жизнь теперь была сплошной опасной игрой, или, скорее, охотой — охотой за властью, славой, добычей. Вот и сейчас впереди маячила славнейшая добыча — Колаксаева Чаша. Не будучи колдуньей, Нарчатка всё равно чувствовала душой и телом свет и тепло, исходившие от застывшего солнечного огня. А хозяин чаши, Ардагаст! Победить его — что может быть славнее в лесу и степи? Мокшанка не догадывалась, что Медведичи готовят Огненной Чаше иную участь. Они давно решили, покончив с Ардагастом и Вышатой, завладеть Секирой Богов и разрубить ею чашу, а обломки разбросать по таким нечистым местам, в которые ни один волхв не заберётся.

На левом берегу степь всё больше уступала место лесу, а на правом лес стоял стеной. Это не смущало Нарчатку, одинаково хорошо воевавшую в лесу и степи. Как и то, что она оказалась с войском в чужих владениях. Если рос свернул в земли Тюштеня — значит, сговорился с ним. Проучить обоих, хоть по одному, хоть вместе, если успеют соединиться! Совсем рядом, на западе, родные мокшанские леса, и уйти туда никогда не поздно. А пока что тёплый ветер развевает огненно-рыжие волосы, блестит на солнце кольчуга, и лучшие воины леса, люди и полузвери, скачут вместе с ней, Нарчаткой, вперёд, туда, откуда манит невидимым сиянием маленькое золотое солнце.

А следом за царицей ехал берегом Суры отряд хорошо вооружённых сарматов с тамгой великого царя Уархага на знамени. Царевич Сорак, узнав, что между ним и Ардагастом оказалась царица мокшан, не слишком спешил. Пусть схватятся два, а то и три врага его царства. Гордый Тюштень и Злая Царица даже между собой не поладят, тем более со златоволосым чужаком с неведомого юга. Нет, он не будет выжидать, как стервятник, пока они ослабят друг друга. А обрушится яростным грифоном на них всех, когда они будут самозабвенно рубиться между собой, сжигать городки и угонять скот. Ублюдкам волка и собаки нечего делать в лесу, когда приходит настоящий волк!

Тем временем Андак с Саузард уже достигли реки Ра и двигались её правым берегом на север. А Сагдев со своими роксоланами перешёл великую реку к югу от её сближения с Тихим Танаисом и ехал на северо-восток, стараясь держаться подальше от кочевий сарматов царских. Из старых роксоланских преданий он кое-что знал о верховьях Ра, Урале и Золотой горе.

А между Сурой и Свиягой то глухими лесами, то безлюдной степью пробирался на север отряд Амбазука. Звериными тропами, далеко от людского жилья, вёл их ворон-призрак и ни разу не сбивался с пути. Князь послушно следовал за ним, хотя не верил ни чёрной птице, ни её хозяину и каждый миг ждал засады.

В стольном граде эрзи все готовились к молению. Выбрали двенадцать жрецов. Главным, как обычно, Вардая. Он лучше всех знал обряды и молитвы, иногда и голоса богов слышал. Его, потомка скифских жрецов, уважали все — эрзяне и марийцы. Но до самого моления Вардай даже не показывался на улице: его сейчас касалось только небесное. Земным же, в отсутствие царя, распоряжалась царица-мать. Она раздала жрецам священные кадки и жертвенные ножи, указала, где и сколько припасов собрать.

На другой день жрецы с помощниками пошли по городкам. Начали со стольного града. На улице, по обычаю, были только девочки. Мужчины и мальчики прятались в хлевах. Царевна Тундалька, рыженькая десятилетняя резвушка, побежала предупредить мать с бабушкой. Жрецы подошли к царскому дому и, взывая к богам, ударили ножами в ворота, в лежавший посреди двора жертвенник домового бога, в двери. В доме их уже ждали. Обе царицы, обнажённые до пояса, стояли спиной к вошедшим. За плечами у женщин висели на тесёмках мешочки, а в них — мука, мёд, масло и другая снедь. Жрецы, помолившись Чам-пазу и Анге-патяй, Матери Богов, стали колоть женщин ножами в спину и обрезать тесёмки.

Когда-то и жрицами были только женщины. Но и теперь древний обряд напоминал: если женщины, хозяйки дома, не соберут припасов, что будут расточать мужчины, даже и во имя ооговг иные из знатных женщин норовили дать на общее дело поменьше. В урожайный год жрецы их только порицали, в неурожайный же — обвиняли не только в жадности, но и в колдовстве, и, если могли уличить, самих приносили в жертву. Только не всякий жрец мог и выстоять перед женским колдовством, древним и сильным. Кто побеждал — перед тем трепетал весь род.

В день моления эрзяне и мари, собравшиеся из многих городков, гурьбой двинулись на соседний со стольным градом высокий холм, поросший берёзами. Казалось, одна берёзовая роща поднимается навстречу другой — так белы были холщовые одежды: белые балахоны поверх белых же рубах. Посреди священной рощи, где никто не смел и ветки обломить, была огорожена тыном с тремя воротами площадка. Внутри стояли шесть жертвенных столбов и сарайчик-поварня. Надо всем возвышалась громадная двухсотлетняя липа. Жрецы уже разложили под липой караваи, развешали на ветвях громадные яичницы, расставили бочки и кадки с эрзянским пивом, насыченным мёдом. Две самые большие бочки звались «царской» и «мирской».

Через восточные ворота толпа во главе с царицами вошла в святилище. Через западные жрецы ввели коня, быка и барана, привязали их к столбам, зарезали, освежевали и понесли мясо в сарайчик варить. Шкуры повесили на столбах. Тут из ветвей священной липы раздался громкий голос:

   — Молчите!

Все умолкли, опустились на колени. А голос гремел:

   — Усердно молитесь! Кланяйтесь ниже!

Словно гнущийся под ветром березник, кланялись лесовики, повторяя вслед за голосом с дерева:

   — Чам-паз, помилуй нас! Ши-паз, сохрани нас! Пурьгине-паз, отец нашего владыки, защити нас! Матушка Анге-патяй, умоли мужа и детей за нас!

Будто ветви, колыхались воздетые руки. Потом с дерева раздалась молитва на скифском языке, который теперь понимали лишь немногие из жрецов. Наконец с дерева спустился сам обладатель этого голоса и взобрался на опрокинутую кадку между двумя бочками. То был Вардай. На груди его сиял бронзовый крест с пятью львицами, а на седых волосах — бронзовый венец. На венце был изображён лев со знаками Солнца на теле. И оберег, и венец были семь веков назад принесены с юга скифскими жрецами.

Люди встали с колен. И тут вдруг в ворота вбежал запыхавшийся юноша мариец и крикнул:

   — Люди! Царица-мать! Царица Паштеня! Сарматы идут к городку, и ведёт их князь Амбазук!

Испуганные взгляды молившихся разом устремились к царицам и воеводе Сезгану. Царевна Тундалька и её восьмилетний брат Сексяль в страхе прижимались к матери. Они уже знали, что такое сарматский набег. Знали, как пылают избы, зажжённые горящими стрелами. Знали, каково ожидать: обрушится отец на орду с тыла или его отрубленную голову поднимут на копье? Никто, однако, не бросился бежать из святого места.