Путь к золотым дарам - Дмитрий Баринов (Дудко)

Путь к золотым дарам

ПРОЛОГ

Лучи весеннего солнца легко проходили сквозь занавеси тончайшего белого виссона, расшитые золотыми грифонами, и падали на стену, покрытую фресками, изображавшими леса блаженной Аркадии. Вместе со светом падали тени, и казалось, будто грифоны, беспощадные спутники скифского Аполлона-Гойтосира, терзают мирных оленей, беззаботных нимф и весёлых сатиров. Словно само Солнце напоминало собравшимся в этой со вкусом обставленной комнате, что они не в Элладе и не в Риме, а в Ольвии — на северной окраине эллинского мира, во владениях Фарзоя, грозного царя сарматов-аорсов.

Но четверо собравшихся помнили об этом и сами. Они не возлежали за столом, а сидели, не украшали себя венками, и на столе было только разбавленное вино, печенье и сушёные фрукты. Не было в комнате и слуг. Грек, римлянин и иудей внимательно слушали варвара-сармата в щегольском чёрном кафтане, отороченном золотыми бляшками.

— ...Так Ардагаст, царь росов, покорил все лесные племена — дреговичей, нуров, северян. Словене и роксоланы — его союзники, а литвины и голядь им разбиты. Теперь его царство, вместе с землями росов и полян, — добрая половина державы Фарзоя.

Сармат наполнил вином узорчатую мегарскую чашу, жадно припал к ней пересохшим ртом. На его красивом молодом лице лежала печать тревоги и какого-то суеверного страха.

   — Мы шли самыми глухими дебрями, но его ничто не могло остановить: ни лешие, ни черти, ни звери из подземного мира, ни огонь преисподней, ни оборотни, ни полчища колдунов и ведьм! Чаша Колаксая, Солнце-Царя, в руках Ардагаста обратилась в оружие, и целые племена склоняются перед ней, а её никто не может даже коснуться, кроме него и двух жрецов, Вышаты с Авхафарном!

Римлянин скептически усмехнулся:

   — Можно подумать, что ты, Андак, тоже веришь, как все эти тёмные лесовики, что он — Колаксай, избранник богов и земное воплощение Солнца.

Чёрные глаза Андака загорелись ненавистью.

   — Уж я-то знаю, кто он такой, и все благородные росы знают! Ублюдок царевны Саумарон и её любовника, венеда Зореслава, бродяга, разбойник и убийца родичей. В угоду Куджуле Кадфизу, царю кушан, убил своего дядю Сауархага, а в угоду Фарзою — другого дядю, славного царя росов Сауаспа. Избранник богов! Да он только и делал, что надругался над святилищами и убивал жрецов. Не боги ему помогали, а колдун Вышата с тремя ведьмами. А сам этот Солнце-Царь глупее последнего торгаша с ольвийской агоры[1]. Из всей голядской добычи взял себе только рабов и ни одного не продал, а посадил всех на землю, чтобы потом, по венедскому обычаю, освободить за выкуп — всех, кто сам не разбежится!

   — И как же вы, росские князья, такие умные и благородные, не смогли одолеть такого глупца и негодяя? — Тонкие губы римлянина тронула ещё более скептическая усмешка опытного политика.

Грек — важный, холёный, в белом хитоне с золотым шитьём и синем плаще — воздел руки:

   — О, Зевс, поистине, такого царя ты можешь послать только худшим из варваров! Но почему из-за него должна страдать наша торговля? Каждый год вы, росы, пригоняли столько рабов, и каких — сильных, выносливых, не слишком строптивых...

   — Наши мечи и плётки приучили венедов к покорности, — самодовольно кивнул Андак. — Да у них рабство в крови: царские скифы звали их предков, скифов-пахарей, своими рабами. Но нас, сарматов, так звать никто не смел.

   — А теперь вы словно разучились охотиться за рабами, — страдальчески скривился грек. — Нет, я ещё не разорён. Меха, воск, мёд, кожи, лошади... Всё это достаточно доходно, но лучший товар Скифии — живой...

Суровое загорелое лицо римлянина передёрнулось.

   — Ты, Гай Юлий Спевсипп, римский гражданин, заботишься только о своих барышах и убытках. А об Империи, которая охраняет твою торговлю, должен думать я, римский всадник Валерий Рубрий, которого лучший из кесарей посылал то к истокам Нила, то на Янтарный берег, то в Индию и которому теперь придворные Веспасиана шипят в спину: «Прихвостень Нерона!» Рабы — это не просто товар. Если этот товар не завозить непрерывно, как хлеб, в Вечный город, флот останется без гребцов, золотые и серебряные рудники без рудокопов, и тогда... Раньше рабов доставляла война, а теперь, когда этот скупердяй Веспасиан не желает воевать...

   — Значит, воевать и добывать рабов для вас, римлян, должны мы, варвары, — ухмыльнулся Андак. — Это можно, только платите хорошо. — Он отправил в рот целую пригоршню печенья, с хрустом разжевал его и влил в себя ещё одну чашу вина.

   — И вот является какой-то Ардагаст и подрывает Империю, словно тупая свинья — дуб, — возмущённо произнёс Спевсипп.

   — Он умнее и опаснее, чем вы думаете, — покачал головой Рубрий. — Я видел, как пало последнее греческое царство на Востоке. Трусливую бактрийскую и индийскую чернь поднял на эллинов Куджула с его кушанами. Их не остановило даже оружие богов, превосходящее всё, что вы тут способны вообразить. А царя Стратона, владевшего им, сразил Ардагаст. И он же доставил Куджуле золотой амулет, давший мечу Кушана силу Солнца. А когда я вернулся в Рим и узнал, как германцы Вителлия[2] вместе с рабами и чернью громили дворцы сенаторов, как бунтовали рабы, варвары и мужичье в Галлии, Германии, Понте[3], и всё это за какой-то год, пока четыре императора дрались за престол... Я не философ и не маг, я только солдат Рима, и я не знаю, что за сила таится за этим Ардагастом... за этим всем. Чувствую лишь, что она могущественна и враждебна Риму.

Ветер, налетевший с лимана, тронул занавеси, и тени грифонов грозно зашевелились на стене. Взгляды троих обратились к молчавшему до сих пор иудею. Его красивое выразительное лицо окаймляла аккуратная чёрная борода. Длинные чёрные волосы, по обычаю философов, свободно падали на плечи. Живые тёмные глаза смотрели величаво и слегка презрительно. На просторном одеянии чёрного шелка были вышиты серебром магические символы. Он был вовсе не стар, даже молод, но от всей его фигуры веяло тайным могуществом древних знаний.

   — Наконец-то Богатство и Власть поняли, что Мудрость сильнее них. Что ж, на то я Луций Клавдий Валент, великий иерофант[4], чтобы открывать невеждам то, что они способны воспринять из тайной мудрости.

Трое почтительно внимали Валенту, хотя грек и римлянин ещё недавно знали его как Левия бен Гиркана, беспутного юнца из Пантикапея, получившего гражданство от Нерона. А иерофант продолжал: