Современный венгерский детектив - Андраш Беркеши
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему? Какая цель может быть у женщины в таких случаях.
— И после того, как ты выполнил ее последнее желание, она покончила с собой?
— Я не выполнил ее желания.
— Значит, она покончила с собой поэтому?
— Нет. Не знаю.
— Или она просила тебя о чем-то, чего ты не выполнил? А если бы выполнил, она все равно покончила бы с собой?
— Я не знаю. Я вообще не предполагал, что она захочет умереть.
— Но ты только что сказал, что ее самоубийство говорит само за себя.
Гудулич кивнул.
— Итак, если я правильно понял: то, о чем просила тебя эта женщина, ты не выполнил.— Гудулич дернул плечом, и майор поправился: — Или не смог выполнить.
— Официальное расследование все равно уточнит все детали,— вставил Буриан.— Вы знаете, Гудулич, как это называется — напрасная оттяжка времени. И, кроме того…
Гудулич глубоко вздохнул.
— Руди, я хотел бы поговорить с тобой наедине. Буриан весьма неохотно вышел из кабинета.
И Гудулич рассказал все. Даже о своем ночном разговоре с Анной.
— Анна верила, что, жертвуя собой, спасет дочь. Она просила об этом и меня. Если бы я знал о ее намерении, я ее удержал бы. Эмма беременна. Шайго был мерзавец, это всем ясно. Если бы дело зависело от меня, я констатировал бы смерть Анны и поставил на этом точку.
Он долго рассказывал об Анне, о Шайго, об их дочери Эмилии. И особенно подробно о том, как Шайго принял за Анну собственную дочь. Пьяный, он видел перед собой только женщину.
— Да, я полностью с тобой согласен,— сказал майор Кёвеш и позвонил дежурному, чтобы пригласили Буриана.— Бедная женщина, мне ее очень жаль.— Кёвеш вздохнул.— И девушку тоже.
Буриан вошел, отдал честь и подождал, пока начальник предложит ему сесть.
— Гражданин Геза Гудулич,— громко начал Кёвеш.— Прошу тебя, расскажи историю Анны Тёре с самого начала. Считаю необходимый, чтобы при этом присутствовал и старший лейтенант Буриан.
Гудулич понял. Впрочем, он, конечно, знал, что от него потребуют официальных показаний.
— Начиная с нашей первой встречи, я правильно понял?
Майор Кёвеш кивнул в знак согласия. Гудулич, глядя в пол, принялся рассказывать:
— Более года назад на общем собрании по приему в наш кооператив новых членов стоял вопрос об Анне Тёре. Ее не хотели принимать. Что же получилось? Кооператив страдает от недостатка рабочей силы, а собрание отказывает в приеме Анне Тёре на том основании, что ее считают потаскухой. Я ее тогда не знал даже по имени. Но обратил внимание вот на что: Давид Шайго разорялся больше всех, угрожая, что выйдет из кооператива, если ее примут.
«Это не разговор,— возразил я.— Почему бы нам ее не принять?»
«Нет, нет и еще раз нет!» — орал Шайго.
«Но почему?»
«Нет, потому что нет!» — ударив по столу кулаком, выложила свой «аргумент» и звеньевая Дитер.
«Кооперативу не хватает рабочих рук, мы должны быть рады каждому новому человеку!» — убеждал я.
«Нет!» — грохнул кулаком по столу Шайго.
От ячейки коммунистического союза молодежи выступила Кун. Румяная такая бабенка, еще в прошлом году в девках ходила, а теперь родила двойню и объявила, что они с мужем решили подарить миру по крайней мере еще четыре пары близнецов. Поэтому она у многих в чести.
«Мы не можем допустить морального разложения нашей молодежи!» — заявила Кун.
«Общее собрание постановляет: отклонить заявление о приеме Анны Тёрев кооператив раз и навсегда».
«И к тому же единогласно».
Шайго и Дитер торжествовали:
«Собрание знает, какие решения принимать».
«Но я тоже хочу знать! Я председатель или кто?»
«Нельзя игнорировать моральные принципы».
«А я хочу знать, какие принципы!» — тут уже я заорал во всю глотку.
«Это может понять только наш человек, здешний».
«Ага, вы здешняя? Вот вы ей лично об этом и объявите».
«0 чем?» — не поняла Дитер.
«О том, что мы не принимаем Анну Тёре! И вот почему!»
Даже молодая Кун была огорошена:
«Разве ей надо об этом сказать?»
«А как же иначе? Этого требует устав. Анна подала заявление в письменной форме. И мы должны дать ей официальный ответ. Пусть на словах, но из уст в уста! Лично!»
Я посмотрел на Дитер-ей еще нет и сорока, а высохшая она, как старуха.
«Лично? Из уст в уста?» — переспросила она.
«Именно. Не сплетничать же за ее спиной!»
«Это было бы слишком жестоко»,— уже тише заметил Шайго.
«Надо ей написать».
«Но о чем? Я не понимаю причины отказа!»
Дитер наконец решилась:
«Ну, уж если вы непременно хотите это услышать, я скажу: потому, что она гулящая!»
«А это что такое?»
«Ну, эта, уличная!» — более деликатно выразилась Дитер.
«Не понимаю ни слова!»
Шайго рявкнул, вытянув шею:
«Не притворяйся, председатель. Если ты не здешний, подучись…»
«Она такая…» — пробовали мне объяснить другие.
«Какая такая?»
«Испорченная».
«Проститутка? Состоит на учете?»
«Да нет, черт возьми, просто гулящая. Не дурачься, председатель!» — продолжал наседать Шайго.
«Если она не состоит на милицейском учете…»
«На милицейском? — Мужики заржали.— Скорее на офицерском!»
В ту пору я ничего не понял.
«Она три раза уходила из села и каждый раз возвращалась с новым ребенком»,— продолжала свою линию Дитер.
«Жаль ее, но испорчена она»,— сказал Шайго. Надо заметить, что он вел себя уже спокойнее, чем вначале.
«Выходит, у нее трое детей?»
«И все от разных отцов!»
«Даже нигде не регистрированы…»
«Значит, она вроде кустаря-одиночки?»
Собрание разразилось хохотом.
«Ладно, поговорили, и хватит. Принять ее мы не можем, точка».
«Если так, послушай меня, Давид Шайго,— сказал я как можно спокойнее.— Вот ее трудовая книжка! Возьми и объясни ей все. Ты человек здешний! Через несколько минут Анна Тёре будет тут, я попросил прийти ее сюда, в правление, чтобы не разводить бумажной волокиты».
Притихшее было собрание опять загудело, как улей:
«Не выйдет, председатель! В твои функции я вмешиваться не стану!» — бросил Шайго и стал протискиваться к выходу.
«Не хватает только мне впутаться в сплетни. Довольно с меня и моих семерых детей. И так-то хлопот полон рот. Не знаешь, с чего начать, чем кончить»,— заявила Дитер и тоже ушла.
«А я даже толком с ней не знакома,— уклонилась от ответственности и другая защитница морали.— Мне говорили, вот я и сказала».
Мужички тоже пошли на попятный:
«Чтобы я занимался Анной Тёре? Нет уж, простите. А что мне жена скажет?»
«А я вообще с ней дела не имел».
Меня так разозлили все эти безответственные речи, предрассудки и тупость людская, что я ушел домой, совсем позабыв о том, что Анна придет в контору.
Дома меня, конечно, уже ждал обед. Стол был накрыт. Но, даже сев к столу, я не удержался:
«Представь себе, Юлишка, у меня рабочих рук не хватает, а они отказывают людям в приеме».
Сижу ем.
«Тебе поперчить суп?» — спрашивает жена.
«Да, дорогая, и покрепче. Ты же знаешь, я люблю, чтобы искры из глаз. Как ребята?»
«Чуть свет уходишь, затемно приходишь. Закажи себе новую фотографию, а то дети узнавать перестанут…»
Только вот так, за обедом, я стал замечать тайные огорчения Ю лишки.
«Не раздражай меня хоть ты-то! Нигде покоя нет. Все приходится решать мне, а другие только палки в колеса вставляют. Да тут еще ты со своими жалобами!»
За супом я успел рассказать Юлишке, что произошло сегодня на собрании.
«Ты председатель, вот и решай, как лучше».
«Да нет же! Бывают случаи, когда я не могу идти против правления».
«А что ты ответишь этой женщине?»
«Скажу, что не можем ее принять».
«Потому, что она гулящая?»
«Да! Хотя нам рабочие руки очень нужны». «Не слушай этих извергов. Эту женщину надо принять». Так сказала моя жена, моя Юлишка! Кто мог бы подумать? Она приняла сторону «дурной» женщины!
Анна Тёре не стала дожидаться письменного извещения и пришла за ответом ко мне сама. Ведь решалась ее судьба, и она хотела услышать, как. Анна пришла к нам домой во время обеда. Да-да, прямо на кухню. Деликатно постучала у двери и вошла. Когда я взглянул на нее, меня так поразила ее красота, что в замешательстве я с полным ртом промямлил:
«Садитесь, пожалуйста».
Юлишка придвинула к ней блюдо с домашним печеньем. «Спасибо,— сказала она.— Я так волновалась. Ведь уже больше недели, как я подала заявление, но никто мне ничего не говорит».
«Вот и я не знаю, что вам ответить», — сказал я. «Моя мать спрашивала у соседей, но те молчат». «Да-да, я теперь должен вам сказать… К сожалению, квартиру мы предоставить вам не можем, и поэтому, значит…»
Услышав о квартире, она с облегчением переспросила: «Квартиру? Для меня квартиру?»
Но я не слушал, что она говорит, а мямлил свое: «А потому, значит, я предложил бы вам другое… Попробуйте устроиться в государственное хозяйство, там все решает директор. Там единоначалие, не как у нас. Вы поняли меня?»
